Александр Генис: Американский журналист Кристофер Калдвилл, чьи материалы читатель привык встречать в “Атлантик монсли”, “Уолл-стрит джорнэл” и “Уикли стэндард” и другой серьезной периодике, опубликовал важную, трудную и острую книгу о судьбе мусульман в современной Европе и их роли в жизни континента. У микрофона – ведущая “Книжного обозрения” “Американского часа” Марина Ефимова.
Christopher Caldwell. “Reflections on the Revolution in Europe. Immigration, Islam, and the West”.
Кристофер Калдвилл. “Размышления о революции в Европе. Иммиграция, Ислам и Запад”
Марина Ефимова: На перевале в горах Гранады есть место под названием Эль Ультимо Суспиро дель Моро – “Последний взгляд мавра”. Отсюда, по преданию, мусульманский правитель Гранады Боабдил бросил прощальный взгляд на страну, которую у него отбили христиане. Произошло это 2 января 1492 года – в день, которым завершилась “Реконкиста” - возвращение Гранады под власть Испании.
Пять веков спустя, 11 марта 2004 года, в Испании произошло событие, которое любители исторических параллелей назвали “возвращением мавра”. В утренние часы пик десять бомб взорвались в четырех электричках в Мадриде, убив 200 и ранив полторы тысячи человек. В Европе это был самый крупный теракт со времен Второй мировой войны. “Это событие нельзя, конечно, назвать обратной реконкистой, - пишет рецензент книги Калдвилла Фад Аджами, - но оно вернуло нас по исторической спирали к ситуации, когда Ислам снова стал проблемой Западной Европы”. Книга Калдвилла рассматривает эту проблему:
Диктор: “Мусульманская иммиграция в Европе расценивается западными авторами по всему спектру оценочной шкалы. Оценщики с одного края шкалы тревожатся о том, что Европа быстро превращается в Еврабию, а с другого конца шкалы летят успокоительные заверения в том, что мусульмане успешно приноравливаются к европейским нормам. И то, и другое сомнительно. Но вот что несомненно: ислам, великая религия, которая на протяжении истории не раз становилась и великой культурой, не имеет ни малейшего отношения к Европе – ни как религия, ни как культура. Тем не менее, за короткое время ислам не только поселился в Европе, но пытается влиять на нее”.
Марина Ефимова: В середине 20-го века в Западной Европе мусульман практически не было. Сейчас их там 15 миллионов, из них 5 миллионов во Франции, 4 – в Германии и 2 – в Англии. Внедрение мусульман началось по причинам не политическим, а экономическим – когда появились рабочие места во время послевоенного бума экономики в Европе.
Диктор: “Но со временем трудовая иммиграция уступила место иммиграции беженской. За ней, естественно, потянулась иммиграция воссоединения и создания семей. И европейцы не заметили, как принятие иммигрантов превратилось из кратковременной экономической программы в долговременный нравственный долг”.
Марина Ефимова: Европейское общество разделилось: на тех, кто хотел и пытался оставить Европу европейцам, и на элиту, которая настаивала на неизбежности новой иммиграции, на ее легитимности и моральной оправданности. Такое деление предсказуемо. Менее предсказуемым оказалось поведение самих иммигрантов.
Диктор: “Скромные и осторожные в первые годы, мусульманские иммигранты, чем дальше, тем чаще становились требовательней к приютившей их стране. Это странно, особенно для беженцев: они бежали от огня, охватившего земли их предков, но унесли этот огонь с собой”.
Марина Ефимова: Новый политический и идеологический Ислам родился у себя дома: на Ближнем Востоке, в Северной Африке и в Южной Азии. Тем не менее, и в Европе молодое поколение иммигрантов-мусульман присягало этому радикальному исламу. Эмансипированные женщины в Египте, Турции и в Иране сбросили чадру еще в 20-х годах 20-го века, а нынешние молодые мусульманки борются за право носить бурку в Париже! С невероятной скоростью иммигранты-мусульмане (как, впрочем, и иммигранты многих других вероисповеданий) научились доить систему соцобеспечения: две трети имамов во Франции живут на государственные пособия. Калдвилл делит всех мусульман-иммигрантов в Европе на три категории: нахлебники, воинствующие, и оппортунистов (которые стараются не присоединиться к первым и не поддаться вторым).
Диктор: “Воинствующие толкуют европейские свободы как знак моральной и политической обреченности. Их “активисты” даже размечтались ввести в Дании и Англии законы шариата. В мечетях Лондона и Амстердама “воины Ислама” открыто выражают сочувствие врагам Запада. Второе поколение иммигрантов в лучшем случае не чувствует себя обязанным европейскому обществу, в котором оно выросло, а в худшем - враждебно этому обществу. Исследование, проведенное Парламентом, показало, что взрывы в Лондонском метро 7 июля 2005 года продемонстрировали враждебность нового исламизма не только к идее ассимиляции, но и вообще – к идее национальности. Трое из четверых террористов родились в Йоркшире. А четвертого привезли в Англию младенцем. Мусульмане из Дании после публикации карикатур, в которых фигурировал Магомет, ездили по всему миру, настраивая своих единоверцев против страны, которая дала им приют и убежище. “Мы можем принять их национальность, - говорил теоретик ислама Саид Катб, - но мы принадлежим только нашей религии”.
Марина Ефимова: Конечно, психологически иммиграция в Европу чрезвычайна трудна для мусульман из стран Третьего мира. Секулярная цивилизация Запада, с одной стороны, отвращает их своей вседозволенностью, с другой – манит свободой, безопасностью, разнообразием, благополучием и успехом.
Диктор: “Едва оказавшись в безопасности, в Европе, мусульманин-иммигрант начинает петь ностальгические гимны оставленной родине: Дамаску, который купается в солнечном свете, или красоте моря у берегов Туниса и Алжира. Там, на родине, эти люди страдали от ограничений Ислама, там в их душах верность религии боролась с жаждой свободы. Но в Амстердаме и Стокгольме, где их никто не угнетает и не ограничивает, но где они безнадежно чужие, Ислам становится их единственной самоидентификацией”.
Марина Ефимова: И они хватаются за него, как человек, не сумевший победить в споре, хватается за нож. Подмена собственной личности национальной или религиозной принадлежностью встречается в любой диаспоре, и чаще всего это свидетельство беспомощности и уязвленного самолюбия. Воинственность мусульманских радикалов в Европе, скорей всего, изменит не Европу, а судьбу мусульманской иммиграции. “Они похожи на гостей, - пишет Калдвилл, - которые слишком рискованно испытывают гостеприимство хозяев”.