Смех на разные лады, высокий и басовитый, молодой и зрелый, от того, что кто-то рассказывает анекдоты на кухне на разных языках - вот о чем я вспоминаю, когда речь идет о Правозащитном центре Мемориал.
Они не были погружены в сумрачную пучину осуждения отсутствия механизмов в России защиты прав человека; До 1988 года они были учеными, преподавателями - биологами и математиками. Руководителя ПЦ Олега Орлова с кафедры отпустили только с на полгода с обещанием, что он вскоре вернется к работе над диссертацией. Они могли бы стать литераторами: изданных за время существования отчетов и книг хватит на целую библиотеку. Названия их разнообразны, но только на первый взгляд: "Зачистка". "Конвейер насилия". "Counter-teror: Russian practice" ("Антитерроризм: российская практика"). "Ингушетия: куда дальше?", "О положении жителей Чечни". А стиль один: все это - одна начавшаяся в 1990-м (первая экспедиция "Мемомориала" в Нагорный Карабах) и до сих пор продолжающаяся летопись насилия.
Кроме книг, один из кабинетов ПЦ "украшает" огромный металлический кусок - это хвостовая часть стабилизатора вакуумной бомбы. Она была найдена мемориальцами в подвале жилого дома в Грозном в 1996 году. Такие бомбы были запрещены к применению против людей. Это - вещественное доказательство.
Как можно рядом со всем этим улыбаться и работать? Да ведь только так и можно выжить морально - отдавая себя описанию страданий, помнить, что ты делаешь это для того, чтобы страдание однажды прекратилось. Чтобы они, герои отчетов и книг (или их близкие), заявители в Европейский суд, однажды тоже смогли снова улыбаться.
Я впервые пришла в Мемориал в 2006 году. Тогда я еще только училась журналистике и собиралась писать о новом законе о регистрации НКО. Я не знала о "Мемориале" ничего. "Мы никого не призываем на баррикады. Наш путь - отстоять законность законными средствами," - рассказывала тогда исполнительный директор организации Елена Жемкова. Это подкупало.
Потом я увлеклась: сделала интервью со Светланой Ганнушкиной для "выпускного" журнала. Журнал должен был быть "женским", поскольку в группе собрались только девушки и так за нас решили преподаватели. И вот я написала, как Светлана Ганнушкина проводит отпуск в горах Ингушетии. Вместе мы посмеялись над "гендерной" ориентацией материала.
В 2008 я несколько месяцев работала в "Мемориале" переводчиком. Кажется, в самые первые дни работы мне показали фильм - запись с грозненского телевидения сюжета о том, как женщинам навязывают исламскую одежду. Но не все согласны носить платок. В сюжете был большой "синхрон" Натальи Эстемировой о том, что платок - ее личное дело.
Тогда Наталья должна была как раз приехать в Москву из Грозного - в первый раз после вручения ей премии Анны Политковской в 2007. "Сама она никогда не похвастается. Вы спросите ее сами, за что эта премия, она расскажет" - советовала сотрудница "Мемориала".
Но мы встретились лишь мельком, в этот или следующий приезд Натальи, уже не помню. Шли вместе до метро. Я задавала какие-то наивные вопросы, вроде: "правда ли, что в Чечне до сих пор нарушаются права человека?". А Наталья ответила, что да, что то, что ее возмущает больше всего - возобновились поджоги домов родителей боевиков, ушедших в лес. В чем виноваты родители? Ведь возникает порочный круг озлобления. Сочувствие боевикам может только усилиться...
Позже, когда я работала корреспондентом издания "Кавказский узел", мы с Натальей общались по телефону (я до сих пор не вычеркиваю ее номер в своем бумажном "бэк-апе"; и, к сожалению, таких номеров немало). Редакция настаивала: поговорить, узнать информацию, но не ссылаться на источник. Это опасно. В это же время Наталья Эстемирова сама писала статьи под своим именем...
Когда случилось страшное, я надеялась, что похитители отпустят ее. Ведь уже было похищение, когда просто "попугали" мемориальцев. Но в этот раз так не произошло.
И вот Натальи Эстемировой больше нет.
Нет той, кто критиковал чеченские власти за излишнюю жестокость при "наведении порядка".
Критика правозащитников мешает властям все меньше. А что же порядок? Судя по тому, что поджоги домов, по всей видимости, продолжаются, до сих пор наводят.
Они не были погружены в сумрачную пучину осуждения отсутствия механизмов в России защиты прав человека; До 1988 года они были учеными, преподавателями - биологами и математиками. Руководителя ПЦ Олега Орлова с кафедры отпустили только с на полгода с обещанием, что он вскоре вернется к работе над диссертацией. Они могли бы стать литераторами: изданных за время существования отчетов и книг хватит на целую библиотеку. Названия их разнообразны, но только на первый взгляд: "Зачистка". "Конвейер насилия". "Counter-teror: Russian practice" ("Антитерроризм: российская практика"). "Ингушетия: куда дальше?", "О положении жителей Чечни". А стиль один: все это - одна начавшаяся в 1990-м (первая экспедиция "Мемомориала" в Нагорный Карабах) и до сих пор продолжающаяся летопись насилия.
Кроме книг, один из кабинетов ПЦ "украшает" огромный металлический кусок - это хвостовая часть стабилизатора вакуумной бомбы. Она была найдена мемориальцами в подвале жилого дома в Грозном в 1996 году. Такие бомбы были запрещены к применению против людей. Это - вещественное доказательство.
Как можно рядом со всем этим улыбаться и работать? Да ведь только так и можно выжить морально - отдавая себя описанию страданий, помнить, что ты делаешь это для того, чтобы страдание однажды прекратилось. Чтобы они, герои отчетов и книг (или их близкие), заявители в Европейский суд, однажды тоже смогли снова улыбаться.
Я впервые пришла в Мемориал в 2006 году. Тогда я еще только училась журналистике и собиралась писать о новом законе о регистрации НКО. Я не знала о "Мемориале" ничего. "Мы никого не призываем на баррикады. Наш путь - отстоять законность законными средствами," - рассказывала тогда исполнительный директор организации Елена Жемкова. Это подкупало.
Потом я увлеклась: сделала интервью со Светланой Ганнушкиной для "выпускного" журнала. Журнал должен был быть "женским", поскольку в группе собрались только девушки и так за нас решили преподаватели. И вот я написала, как Светлана Ганнушкина проводит отпуск в горах Ингушетии. Вместе мы посмеялись над "гендерной" ориентацией материала.
В 2008 я несколько месяцев работала в "Мемориале" переводчиком. Кажется, в самые первые дни работы мне показали фильм - запись с грозненского телевидения сюжета о том, как женщинам навязывают исламскую одежду. Но не все согласны носить платок. В сюжете был большой "синхрон" Натальи Эстемировой о том, что платок - ее личное дело.
Тогда Наталья должна была как раз приехать в Москву из Грозного - в первый раз после вручения ей премии Анны Политковской в 2007. "Сама она никогда не похвастается. Вы спросите ее сами, за что эта премия, она расскажет" - советовала сотрудница "Мемориала".
Но мы встретились лишь мельком, в этот или следующий приезд Натальи, уже не помню. Шли вместе до метро. Я задавала какие-то наивные вопросы, вроде: "правда ли, что в Чечне до сих пор нарушаются права человека?". А Наталья ответила, что да, что то, что ее возмущает больше всего - возобновились поджоги домов родителей боевиков, ушедших в лес. В чем виноваты родители? Ведь возникает порочный круг озлобления. Сочувствие боевикам может только усилиться...
Позже, когда я работала корреспондентом издания "Кавказский узел", мы с Натальей общались по телефону (я до сих пор не вычеркиваю ее номер в своем бумажном "бэк-апе"; и, к сожалению, таких номеров немало). Редакция настаивала: поговорить, узнать информацию, но не ссылаться на источник. Это опасно. В это же время Наталья Эстемирова сама писала статьи под своим именем...
Когда случилось страшное, я надеялась, что похитители отпустят ее. Ведь уже было похищение, когда просто "попугали" мемориальцев. Но в этот раз так не произошло.
И вот Натальи Эстемировой больше нет.
Нет той, кто критиковал чеченские власти за излишнюю жестокость при "наведении порядка".
Критика правозащитников мешает властям все меньше. А что же порядок? Судя по тому, что поджоги домов, по всей видимости, продолжаются, до сих пор наводят.