Александр Генис: Речь Обамы в Вест-Пойнте, с которой начался новый этап в восьмилетней войне с талибами в Афганистане, стала предметом горячего обсуждения в Америке. О ней говорят просто все, забыв, но только на время, медицинскую реформу. Чтобы понять и накал этих споров, и внутренний, так сказать, историко-психологический контекст, в котором они ведутся, надо всегда держать в уме центральный факт американского сознания. Это – беспредельно рискованная авантюра, которой стало рождение американской республики. Успех ее – залог исторического оптимизма жителей Нового Света, которые помнят, что Конституцию можно написать, законы - выполнять, государство - создать, людей - наградить стремлением к счастью.
О том, как это случилось впервые, напоминает книга Гордона Вуда “Империя свободы”, которую слушателям “Американского часа” представит Марина Ефимова.
Gordon S. Wood. “Empire of Liberty. A History of the Early Republic, 1789-1815”
Гордон Вуд. “Империя свободы. Ранняя история республики, 1789-1815”
Марина Ефимова: Книга Йельского профессора, пулицеровского лауреата Гордона Вуда относится к тем интересным работам, которые повествуют очень по-новому об очень старом и известном. Предмет исследования – образование Соединенных Штатов. Герои – всё те же отцы-основатели (Вашингтон, Мэдисон, Джефферсон, Гамильтон) и всё тот же английский король Георг III. Но новый, часто упускаемый аспект этой истории – сомнения, терзавшие людей, решившихся на отделение от Англии:
Диктор: “Сразу после Войны за независимость основателей новой республики больше всех остальных проблем мучил вопрос: Способна ли выжить эта самозваная страна, способна ли она на стабильность? Или ей уготована судьба смелого эксперимента, который позорно провалился? Примеры из истории не обнадеживали. С поражающей быстротой республики возникали и исчезали. Одни разваливались на мелкие, враждующие между собой владения; другие погибали в борьбе; третьи постепенно захватывались деспотами - изнутри или снаружи. Джеймс Мэдисон писал чуть ли не с отчаянием: “Мы – на необитаемой земле, без единого следа, который бы указывал путь”.
Марина Ефимова: Проблемы, которые приходилось решать новоиспеченным американцам, были монументальными. Страна была по уши в долгах. Конгресс был таким слабым инструментом власти, что не только управлял с трудом, но едва собирал кворум голосов. На практике 13 штатов существовали, как 13 независимых стран, которые постоянно вздорили друг с другом и с федеральным правительством. О состоянии тогдашнего законодательства чиновник из Вермонта писал в 1783 году:
Диктор: “Законы латаются и перелатываются, изменяются то в лучшую сторону, то в худшую, причем с такой частотой, что народ практически не может их усвоить”.
Марина Ефимова: Федеральное правительство было не в состоянии собрать налоги, создать армию, подавить внутренние мятежи.
Тем не менее, в 1787 году избранные представители штатов сумели написать, обсудить, довести до приемлемого компромисса, подписать и ввести в действие Конституцию – акция, которую Джеймс Мэдисон справедливо назвал “одним из самых творческих моментов в истории американской политики”. Автор книги мастерски, с новыми, тонкими деталями рисует знакомые портреты. Суровый Вашингтон, чья сила (часто избыточная) была в его несгибаемом реализме. Рефлектирующий Джефферсон, который в одном, кажется, был непреклонен – в защите и в закреплении законом прав простого гражданина республики. Александр Гамильтон, первый министр финансов, создавший работающие институты рыночной экономики, способной защитить Америку от цунами европейских революций. И Джеймс Мэдисон, которого Вуд считает самым одаренным интеллектуалом, когда-либо управлявшим Америкой.
Диктор: “Вопреки бесчисленным препятствиям, эти люди сумели создать институты и ввести обычаи демократического самоуправления, такие устойчивые, что и сейчас, через два с лишним века, они остаются основой американской политической системы”.
Марина Ефимова: Особой сферой сомнений и страхов для американцев, помнивших правление Георга III, был институт президентства. Среди тогдашних политических решений известно много таких, которые были, скорее, гаданием, чем расчетом. Ставка на Джорджа Вашингтона в качестве президента была одним из таких решений – более интуитивным, чем обоснованным. Одна из пикантных деталей, приведенных в книге, - тот факт, что Вашингтон называл себя в третьем лице – как монарх. И в тогдашней путанице одни жители страны были уверены, что он избран пожизненно, другие открыто уговаривали его объявить себя королем. Решение Вашингтона, отказавшегося от скипетра, показало, что интуиция не подвела республиканцев.
Но наряду с опасностью монархизма, новую страну поджидала опасность и с противоположной стороны:
Диктор: “Часто историки забывают, до какой степени патриции, заложившие политические и социальные основы Соединенных Штатов, боялись “избыточной демократии”. Новый порядок самоуправления в стране должен был, по их мнению, направляться не столько эгалитарными импульсами большинства, сколько аристократическими идеями образованных и мудрых джентльменов. Так все и начиналось. Но эти дни быстро миновали. В 90-е годы 18-го века страна стремительно наполнилась амбициозным “средним звеном” жителей. Пекари, каменщики, кузнецы, часовщики, наборщики и другие ремесленники, а также торговцы, учителя, мелкие дельцы (вроде лавочников, хозяев гостиниц, парикмахеров и аптекарей) начали внимательно следить за тем, как ими правят, и за тем, каков их статус. Именно тогда было введено формальное обращение к незнакомым людям как мистер и миссис, дожившее до 60-х годов 20-го века. Артикулированным требованиям этого “среднего класса” подчинилась даже наука – труды по медицине начали писать и публиковать по-английски, а не на латыни”.
Марина Ефимова: Эта политическая активность населения вызвала волну новых проблем: неожиданная поросль политических партий и фракций, которые грозили то гражданскими беспорядками, то мятежом, а то и отделением от Союза штатов. Шумные и глубокие несогласия по поводу отношения к Французской Революции. Квази-война с Францией, настоящая война 1812 года с Англией и сковавший население страх перед иностранным вторжением. А также влияние расплодившихся по всей стране популярных демократических обществ - каждое со своей программой.
Диктор: “За какие-нибудь два-три десятилетия Америка стала совсем не той страной, какой ее видели авторы “Декларации независимости” и Конституции. Перемены стали явными и окончательными в конце американо-английской войны 1812 года, когда выяснилось, что подданными английской короны в Америке были только люди 40-ка лет и старше, а все, кто моложе – то есть, 85% тогдашнего населения - родились уже гражданами Республики”.
Марина Ефимова: Дэвид Рэмси, который был конгрессменом от Южной Каролины в последние годы 18-го века, написал в воспоминаниях: “на моих глазах американцы превратились из подданных в граждан”.