Александр Генис: В год юбилея самого таинственного шпионского процесса в Америке, историки Холодной войны вновь взвешивают обстоятельства знаменитого “Дела Хисса”. Об этом – исторический репортаж нашего Вашингтонского корреспондента Владимира Абаринова.
Владимир Абаринов: В 1930-е годы в федеральных ведомствах США появилось много людей, ставших легкой добычей советской разведки. Вот что рассказывает об этом Харви Клэр - профессор истории в университете Эмори, Атланта. Доктор Клэр – соавтор нашумевшей книги “Шпионы: взлет и падение КГБ в Америке”, над которой он работал вместе с Джоном Хэйнсом и Александром Васильевым.
Харви Клэр: Значительное большинство агентов, завербованных советской разведкой, были идеологическими шпионами. Это относится и к людям, работавшим в американском правительстве. Программа Нового курса, начавшаяся в 1933 году, означала небывалый рост государственного аппарата. Множество молодых идеалистов отправилось в Вашингтон работать в администрации Франклина Рузвельта. Некоторые из них были коммунистами. К концу 30-х годов они оказались на таких должностях, где у них появился доступ к секретам. А поскольку работы в правительстве можно было лишиться, если открыто демонстрировать свою принадлежность к коммунистической партии, партия организовала в правительственных учреждениях свои тайные ячейки. Эти тайные ячейки стали той базой, в которой советская разведка искала кандидатов для вербовки.
Владимир Абаринов: Слухи о том, что в федеральных ведомствах действует коммунистическая шпионская сеть, в Вашингтоне циркулировали с начала 30-х годов, но администрация и пресса склонялись к мнению, что их распускают противники президента Рузвельта. После заключения в августе 1939 года советско-германского пакта о ненападении ситуация резко изменилась – советские агенты превратились в шпионов враждебного государства. Один из них, литератор Уиттакер Чэмберс, решил, что пришло время сознаваться. Однако Рузвельт, в очередной раз услышав от помощника, что советская агентура пустила корни в ключевых министерствах и оборонных лабораториях, прогнал его прочь. Чамберс не успокоился и в 1942 году представил директору ФБР Эдгару Гуверу записку того же содержания. Но США и СССР были тогда союзниками, Гувер охотился за нацистскими шпионами, и он оставил бумагу без последствий.
Одним из тех, на кого донес Чэмберс, был Олджер Хисс. До войны Хисс служил в Министерстве сельского хозяйства, Конгрессе, Верховном Суде США, Министерстве юстиции, а в 1939 году стал политическим советником Дальневосточного отдела Государственного департамента. В этом качестве он участвовал в Тегеранской и Крымской конференциях “Большой тройки”, принимал участие в создании Организации Объединенных Наций.
В мае 1945 года Чэмберс, боявшийся мести Москвы, предпринял третью попытку явки с повинной. На сей раз обстановка в Вашингтоне была совершенно иной. Информация Чэмберса совпала со сведениями, полученными от двух других источников: агентурной сети Элизабет Бентли и бывшего шифровальщика советского посольства в Оттаве перебежчика Игоря Гузенко. Гувер направил президенту Труману совершенно секретный меморандум.
Между тем Олджер Хисс в декабре 1946 года вышел в отставку и стал президентом одного из влиятельнейших вашингтонских аналитических центров - Фонда Карнеги. Его дело всплыло на поверхность 3 августа 1948 года, когда Уиттакер Чэмберс дал показания постоянному комитету Палаты представителей по антиамериканской деятельности. Он нарисовал устрашающую картину подрывной работы скрытых коммунистов.
Спустя два дня, 5 августа, перед комитетом для дачи показаний предстал сам Олджер Хисс. Он напрочь отрицал, что когда-либо был членом компартии или имел друзей среди ее членов; по его словам, он ни разу в жизни не встречался с Чэмберсом.
Олджер Хисс: Оборотная сторона вопроса заключается в том, можно ли верить обвинениям, высказанным перед этим комитетом в виде не подтвержденных документами утверждений человеком, который называет себя Уиттакером Чэмберсом. Является ли он человеком, внушающим доверие, правдивым человеком, человеком чести? Явно нет. Он признает это, и комитет это знает. Является ли он хотя бы вменяемым человеком?
Владимир Абаринов: Его твердые, уверенные ответы убедили некоторых членов комиссии. Однако не всех. Одним из этих упрямцев был молодой конгрессмен-республиканец Ричард Никсон. По наводке Чэмберса он отправился в дом Хисса в штате Мэриленд и нашел на грядке в огороде полую тыкву, в которой были спрятаны пять рулонов фотопленки с секретными документами, переснятыми Чэмберсом. То были знаменитые в истории разведки Бумаги-из-Тыквы – Pumpkin Papers. Часть документов была перепечатана на принадлежавшей Хиссу машинке.
Покуда возились с тыквой, истек 10-летний срок давности по делам о шпионаже. Все, что могло сделать правосудие, это предъявить Хиссу обвинение в лжесвидетельстве, что и было сделано. Однако жюри присяжных не смогло вынести вердикт; осудить Хисса удалось лишь на втором процессе, который завершился 60 лет назад - 21 января 1950 года - оглашением приговора. Хисс отправился за решетку на три с лишним года, а ликующий Никсон снискал всенародную известность и в 1952 году стал кандидатом в вице-президенты от Республиканской партии в паре с Дуайтом Эйзенхауэром. В своей кампании Никсон активно использовал дело Хисса против кандидата демократов Эдлая Стивенсона, который работал в госдепартаменте, знал Хисса и на его процессе выступал свидетелем.
Ричард Никсон: Я помню мрачные дни, когда расследовалось дело Хисса, и некоторые из тех же самых журналистов, которые нападают на меня сегодня и искажают мои взгляды, грубо атаковали меня и в то время, когда я шел по следу Олджера Хисса. Но я продолжал борьбу, потому что знал, что я прав, и я не намерен извиняться перед американским народом за свою роль в деле, которое закончилось водворением Хисса туда, где он находится теперь.
Владимир Абаринов: В своих выступлениях Никсон прозрачно намекал на президента-демократа Гарри Трумана.
Ричард Никсон: Возьмите коммунизм. Он представляет величайшую опасность для Америки. Из дела Хисса следует, что они добыли секретную информацию, которая позволила им взломать шифры государственного департамента. Они получили доступ к секретам производства атомной бомбы, и это на пять лет сократило им срок создания своей собственной. И я могу сказать, что всякий, кто называет дело Олджера Хисса “копченой селедкой”, не удовлетворяет требованиям, предъявляемым к президенту Соединенных Штатов.
Владимир Абаринов: “Копченой селедкой” назвал обвинения против Хисса именно Труман. По-русски эта идиома означает “сбивать с толку”, “наводить на ложный след”. При тренировке охотничьих собак инструкторы волокут по земле мешок с копченой сельдью, чтобы создать искусственный след.
Олджер Хисс скончался в 1996 году в возрасте 92 лет. До конца жизни он отрицал, что был советским агентом. И только книга “Шпионы” поставила окончательную точку в этом вопросе. Харви Клэр говорит, что его соавтору Александру Васильеву удалось найти “дымящийся пистолет”, то есть неопровержимое доказательство.
Харви Клэр: Да, мы нашли сразу несколько “дымящихся пистолетов”. Васильев скопировал несколько документов, в которых упоминается Олджер Хисс под настоящим именем. В ряде других документов его называют кодовым именем, но из контекста явствует, что речь идет именно о нем. Я бы сказал, что одно из самых убедительных доказательств – это донесение КГБ от 1950 или 51 года, в котором говорится о ком-то под кодовым именем “Ленарт” - сказано, что он агент ГРУ, военной разведки, и занимал должность руководителя одного из отделов Государственного департамента, и что в 1950-м он был осужден за действия, связанные со шпионажем. Единственное лицо, удовлетворяющее всем критериям, - это Олджер Хисс. Так что мы считаем дело Хисса закрытым.
Владимир Абаринов: Публикация книги “Шпионы” навлекла резкую критику на Александра Васильева, в прошлом офицера КГБ, а ныне гражданина Великобритании.
Александр Васильев: Для меня это стало очень большим откровением. Я, честно говоря, не ожидал, что попаду в эпицентр таких острых идеологических споров. Дело Хисса остается острым вопросом для американских либералов, потому что от него отходит много ветвей. На деле Хисса сделал политическую карьеру Ричард Никсон. Эпоха маккартизма: Маккарти – это плохо, значит, Хисс – это хорошо. Я не люблю, когда меня обвиняют в том, что я наврал и все придумал. Меня в 2001 году обвинили – я подал в суд, Верховный суд в Лондоне. Вел процесс сам, два процесса. Дела эти я проиграл, но с тех пор такие дешевые обвинения мне в глаза уже не бросают.
Владимир Абаринов: Известный историк разведки Тимоти Нафтали считает дело Хисса и другие аналогичные дела порождением Холодной войны.
Тимоти Нафтали: В Холодной войне шпионаж сыграл свою роль. Но совсем не ту, которую ему обычно приписывают. Подлинная история шпионажа несравненно больше говорит о внутриполитических процессах, массовой психологии и популярной культуре, чем о международных делах. Восприятие шпионажа обществом отражает его национальную идентичность и его концепцию патриотизма. Оно также дает представление о противоречивых настроениях в обществе. Да, некоторые подаются в шпионы, потому что это круто. Некоторые – потому, что у них не удалась карьера или попросту от жадности. Но все остальные сотрудничают с иностранными правительствами потому, что хотят что-то изменить в своей собственной стране. В течение 40 лет результаты президентских выборов в этой стране определялись тем, кто из кандидатов способен лучше бороться с подрывной деятельностью иностранных правительств. Я только что начал работу в библиотеке Ричарда Никсона – человека, чья политическая карьера, возможно, вообще не состоялась бы, если бы не страхи публики по поводу иностранной подрывной деятельности. Страх перед пятой колонной во многом определял нашу политику в отношении этнических меньшинств. Иными словами, иностранное разведывательное присутствие имело место даже тогда, когда его не было в реальности. По обе стороны океана страх перед ЦРУ и КГБ был одновременно и реальностью, и орудием, которым лидеры пользовались для того, чтобы мобилизовать поддержку и расстроить ряды своих оппонентов внутри страны. У себя дома мы все еще спорим о деле Олджера Хисса. И вовсе не из-за ущерба, который он нанес нашей безопасности – он, конечно, не идет ни в какое сравнение с людьми такого уровня, как Макклейн или Олег Пеньковский. Мы спорим о деле Хисса потому, что ваша позиция говорит о том, в каком лагере вы были в 50-е, 60-е годы или даже, каковы ваши убеждения сегодня.
Владимир Абаринов: Вот почему для кого-то Хисс так и останется символом и жертвой охоты на ведьм.