Александр Генис: В последние годы все заметнее становится оригинальный вклад южно-корейских режиссеров в мировой кинематограф. Сегодня мы поговорим о нью-йоркском успехе крайне своеобразной картины, снятой в этой стране и вызвавшей большой интерес у американских критиков.
У микрофона – ведущий “Кинообозрения” Американского часа Андрей Загданский.
Андрей Загданский: В новом фильме “Мать” очень талантливый корейский режиссер Бонг Джун-Хо предлагает зрителям исключительный жанровый гибрид: триллера, фарса и социально-психологической притчи. Его картина столь же провокационна и ядовита, как нашумевшая лента Ларса фон Триера “Наперерез волнам”. Ларс фон Триер заставлял зрителя поставить под сомнения наши удобные, сложившиеся представления об истиной высокой любви: что есть подлинная любовь, что есть жертвоприношение во время любви, любви между мужчиной и женщиной. Бонг Джун-Хо проделывает похожий кинематографический и философский эксперимент, сделав предметом своего исследования любовь матери к сыну. “Мать” Бонг Джун-Хо сразу же захватывает вас странным и магическим началом. Уже немолодая женщина, в городской одежде, идет через луг с высокой выгоревшей травой. Когда женщина подходит ближе к камере, она вздрагивает и начинает танцевать под какую-то странную, мелодичную и, вместе с тем, старомодную музыку. Она танцует одна, кругом ни души. Этот танец мгновенно приковал меня к креслу в кинотеатре, я был парализован эти диким, несколько неловким ритуальным действием - я подсматривал за чьим-то одиночеством и видел то, что мне не было предназначено. Редко бывает так, что первый же кадр фильма так остро и сильно захватил мое внимание. В провинциальном маленьком корейском городке мать живет со своим сыном, которому около 20 лет. Мы сразу понимаем, что сын - Юн До Джун - страдает какой-то формой умственной болезни: он забывчив, он не сфокусирован, его приятели называют его в глаза идиотом. “Ты когда-нибудь спал с женщиной?” - спрашивает приятель. “Да”, - отвечает Юн До Джун. “С кем?” - спрашивает приятель. “С матерью”, - отвечает Юн До Джун. В обед мать дает ему пить какой-то отвар, приговаривая, что этот отвар помогает мужской силе. Когда Юн До Джун торопится на встречу с приятелями и ждет автобуса, он мочится у стены возле остановки, а мать идет за ним с отваром и буквально вливает ему что-то в рот из миски, пока Юн До Джун продолжает мочиться у стены. Поздно вечером сын возвращается домой пьяный из бара с подходящим названием “Манхэттен”. По дороге домой он увязывается за школьницей, школьница огрызается, бросает в него камень. Юн До Джун приходит домой, ложится спать на матрас, лежащий на полу, ложится рядом с матерью, которая сквозь сон выговаривает, что он так поздно пришел. Помните Бесс в фильме Ларса фон Триера “Наперерез волнам”? Не буду перегружать сравнениями, но князь Мышкин тоже, по мнению многих, идиот. Безумие есть самый точный способ проверить или низвергнуть нормы, в том числе и нормы любви. На следующий день школьницу, за которой пытался увязаться ночью наш незадачливый герой, находят убитой на крыше дома. Ее тело свешивается через край крыши, как выстиранная простыня. Немедленно подозрение падает на Юн До Джуна, его арестовывают и он то ли признается в преступлении, то ли не отрицает, то ли еще что-то - режиссер замечательно играет на непредсказуемости его умственной болезни. То он помнит, то он не помнит, то отвечает невпопад, то, вдруг - адекватная и точная реплика. Одним словом, Юн До Джун - в тюрьме, и подписал признание. Но его мать, конечно же, не верит в виновность своего сына, и она берется доказать, что ее сын не виноват. Для этого она готова на абсолютно все. Для начала мать считает, что нужно проверить, не виновен ли приятель ее сына. Она прокрадывается в дом парня и роется за занавеской, которая отделяет что-то вроде гардероба от комнаты. В это время домой возвращается парень со своей любовницей, мать прячется за занавеской, молодые люди занимаются любовью, мать продолжает прятаться за занавеской, любовники засыпают, тогда мать решается выйти из своего убежища. Она крадется мимо спящих любовников и опрокидывает бутылку с водой, стоящую на полу. Вода разливается, рука спящего мужчины свешивается всего лишь в метре от пола, и зритель в ужасе наблюдает, как поднимающаяся поверхность этой стремительного движущейся лужи касается или вот сейчас коснется подушечки пальца спящего человека, и тогда он откроет глаза. Эпизод, достойный Альфреда Хичкока. Вы понимаете, что мать не останавливается ни перед чем, чтобы доказать невиновность своего сына, и “ни перед чем” означает, конечно же, в том числе и перед исключительным испытанием, перед убийством. Материнская любовь не знает границ.
В конце картины Юн До Джун провождает мать на автобусную экскурсию “Спасибо родителям”, покупает ей в дорогу еду. “Ты так много купил мне еды”, - говорит мать. “Ничего, ничего, - говорит свободный человек Юн До Джун, - ты можешь угостить теперь и других родителей”. Усаживает ее автобус вместе с другими людьми. В автобусе звучит музыка, и все счастливые родители пляшут в проходе этого неизвестно куда едущего автобуса. Я не настолько знаю корейские реалии, чтобы с абсолютной уверенностью утверждать, что автобусная экскурсия “Спасибо родителям” не столько повседневная реальность современной Кореи, сколько смысловая парабола - прощание, вздох облегчения или даже просто смерть. Но что-то мне подсказывает, что я прав, это “Спасибо родителям” - страшная шутка: мы сделали все, что могли, в том числе мы совершали преступления, теперь мы свободны, мы танцуем в восторге от нашей свободы, от нашей реализованной родительской любви. Этим диким ритуальным танцем в этом странном автобусе заканчивается фильм. Те, кто посмотрят эту картину, никогда не забудут этого танца.
Александр Генис: Андрей, азиатское кино не перестает нас удивлять своим необычным набором символов, мы все время чему-то удивляемся, когда смотрим азиатское кино, которое по очереди солирует: то это было японское, потом тайванское, затем гонконгское, наконец – китайское. И вот на сцену все более уверенно выходит южнокорейское кино. Что у них общего и что особенного?
Андрей Загданский: Вы знаете, ответить на это вопрос очень сложно. Что общего между европейскими фильмами, между французскими и немецкими? Кроме корня, кажется, общеевропейской культуры - ничего. В силу экзотики корейских, японских и китайских фильмов, мы склонны видеть в них какие-то общие вещи, но в действительности мне кажется, их просто нет. Они развиваются самостоятельно в контексте мировой кинематографической культуры, они абсолютно самостоятельные, каждое талантливое, сильное и независимое произведение стоит само по себе на своих ногах.