Александр Генис: День Победы, который с таким волнением отметили в этом юбилейном для нее году, стал поводом для новых споров о войне. Она кончилась 65 лет назад, но ее история по-прежнему глубоко волнует. Поэтому в сегодняшнем выпуске “Кинообозрения” мы с ведущим этой рубрики Андреем Загданским обсудим один из самых ярких и больных фильмов о войне – ленту французского классика Клода Шаброля “Око Виши”, которая стал недавно доступна любителям кино, появившись на “золотой полке” DVD.
Андрей Загданский: Когда-то Зигмунд Фрейд обронил такую мысль, что неудачи гораздо больше способствуют нравственной реакции, чем победы. Во всяком случае, я подумал об этом, когда смотрел фильм Клода Шаброля “Око Виши” и подумал: любопытно, что в документальном кино о Второй мировой войне (а документальных фильмов сделано очень много) французские фильмы, пожалуй, занимают определенную вершину. Здесь и знаменитый фильм Марселя Офюльса “Печаль и жалость” 1972 года, который был запрещен к показу во Франции длительное время, здесь фильм Алена Рене “Ночь и туман” и картина Шаброля. Три разных фильма, три диаметрально разных подхода, но каждая картина исследует, анализирует унижение, через которое прошла Франция.
В известной степени картина Шаброля, ничего не называя своим именами, делает самую страшную вещь: она показывает, какими глазами правительство Виши и Франция смотрели на Францию, на все то, что происходит в мире, на Вторую мировую войну.
Александр Генис: Весь фильм сделан из хроники - целиком, без комментариев.
Андрей Загданский: В фильме есть небольшие комментарии, которые, скорее, не столько комментарии, сколько маленькие исторические справки. Нет в них авторского отношения, это не тот случай, когда автор говорит: вот, посмотрите, как это было плохо, а как это было замечательно. Нет. Есть сплошное течение времени и эстетики пропаганды 1930-40-х годов. Вообще, глядя на этот фильм, ты думаешь о том, что иногда эстетика имеет куда большее значение для исторического периода времени, чем политические различия в системе. Эстетика 1930-40-х годов каким-то магическим, страшным образом смыкает Советский Союз, нацистскую Германию, правительство Виши и, даже, Америку. Есть в этой прямой пропаганде, в этом бодром дикторском тоне, в этих бравурных музыкальных тактах, в этой эстетической целостности, которая охватывает такие разные страны, разные миры, разные континенты, что-то абсолютно универсальное.
Александр Генис: Вы знаете, я категорически с вами не согласен, потому что, конечно же, тоталитарная пропаганда очень похожа, и французская пропаганда, построенная по фашистскому сценарию, напоминает тоталитарный режим. И больше всего это видно в речах ораторов: вы посмотрите, они все говорят, как Гитлер. Потом я понял, что так же говорил и Ленин, когда я видел его в хронике.
Андрей Загданский: Об этом я и говорю.
Александр Генис: Но англо-американская эстетика пропаганды - совершенно иная. Посмотрев этот фильм, я специально залез и посмотрел пропагандистские фильмы Второй мировой войны – английские, времен блица. Это гигантская разница. Дело в том, что здесь - героический стиль пропаганды, а в английском кино это маленький человек, который столкнулся с большой бедой. Вот вам пример. Англия, 1940 год. Они показывают маленькие рождественские елки и говорят, что в этом году Рождество справлять придется в метро, потому что бомбы падают на Лондон, поэтому в ходу только самые маленькие елочки, такие годовалые. Мне кажется, что эта деталь стоит всей пышной пропаганды и Сталина, и Гитлера.
Андрей Загданский: Замечательная история! И этой маленькой рождественской елочки нет во французском фильме, есть только что-то большое, величественное, важное. Например, в фильме есть самый крепкий, самый большой дуб в лесу, который находит французская молодежь, и называет его в честь маршала Петена, спасителя Франции. Это почти в самом начале фильма, маршал Петен - спаситель. “Я отдаю себя Франции для того, чтобы облегчить ее боль”, - заявляет маршал Петен. Это посильнее, чем демагоги сегодняшнего дня!
В этой картине есть что-то совершенно засасывающее, притягивающее, каждый раз, когда я начинаю ее смотреть, я не могу оторваться, потому что я погружаюсь в этот искаженный, зазеркальный мир, который обладает своей собственной логикой, и в этой логике есть своя убедительная сила, какой-то дикий совершенно, проникающий в меня маразм. Французские рабочие едут в Германию на заработки. На самом деле это рабы, которых отправляют в Германию. “Они навсегда, - утверждает диктор на французском языке (что очень важно), - запомнят высокие стандарты жизни в Германии, ценности национал-социализма. Но превыше всего они будут ценить и помнить товарищество с немецкими рабочими”. Замечательно! И продажа портретов маршала Петена по всей Франции, как метод сбора средств на борьбу с бедностью - в каждом французском доме должен висеть портрет маршала Петена. Другая совершенно потрясающая сцена. Альфонс де Шатобриан, лауреат Гонкуровской премии. Тот самый первый человек, который развил концепцию коллаборационизма. И вот он выступает перед аудиторией заинтересованных слушателей, и он говорит, что “мы во Франции склонны сводить все наши французские проблемы к одной частной проблеме: трудности наших отношений с Германией. Это голос пораженной Франции. У нас в действительности есть выбор, у нас есть возможность: либо стать частью новой Европы, которая рождается от Китайского моря до Франции, стать частью нового мирового порядка, или попустить свой исторический шанс”. С каким ужасом, я думаю, сегодня люди во Франции смотрели бы на подобного оратора в хронике, что бы они думали, какая мучительная, страшная национальная травма!
Александр Генис: Мне кажется, Андрей, что именно потому, что фильмы, подобные Шабролю, прошли через французское сознание, Франция очистилась от этого позора. И это именно то, чего, может быть, не хватает другим странам, прошедшим через все ужасы войны. Вайда недавно в интервью сказал, что для того, чтобы мы познали прошлое, нужно снять о нем кино - только кино может вылечить наше национальное сознание. Он, конечно, говорил о своем фильме “Катынь”. И я думаю, что фильм Шаброля, страшный и жестокий по отношению к французам, это терапия для нации.
Андрей Загданский: Я абсолютно согласен с вами, и он не одинок в своем утверждении, что для того, чтобы понять что-то, нужно сделать об этом фильм. Многие режиссеры, как, например, Ким Ки Дук, корейский режиссер, совершенно другой континент, другой мир, говорит: “Я всегда делаю фильмы о том, что мне непонятно, что меня озадачивает, то, на что я хочу найти ответы в своей жизни”. То же самое – прошлое, историческое прошлое. Вы знаете, в Советском Союзе, когда он распадался, было сделано очень много критических фильмов о прошлом, и все они были сделаны с авторской позиции. Удивительным образом авторская позиция искажает прошлое, искажает реальность, она ангажирована изначально, по определению.
Александр Генис: Пропаганда или контрпропаганда, она, так или иначе, работает против зрителя.
Андрей Загданский: Совершенно верно. Мы говорили об эстетике фильмов. Если в фильмах 1930-40-х годов присутствует бравурная музыка и этот бодрый, ясный дикторский тон человека, который абсолютно знает ответы на все вопросы, то в 80-е годы или в начале 90-х это сменилось интонацией рассуждающего, рефлексирующего автора, который, в действительности, пересматривает и переоценивает историю. По всей видимости, истинная контрпропаганда, истинное прощание с прошлым является в том, чтобы на него просто объективно смотреть. Величие и достоинство фильма Шаброля заключается именно в этом - он заставил нас посмотреть на жизнь Франции, жизнь Виши в 40-е годы. И это было открытое “Око Виши”, и эта картина воистину ужасна: просто взгляд на то, каким было прошлое.