Александр Генис: Неожиданный успех фильма ''Черный лебедь'', который принес ''Оскара'' его героине актрисе Натали Портман, неожиданно возродил интерес к балету. О нем сегодня все пишут. Что говорить, сам Пол Маккартни сочиняет музыку для балета ''Королевство океана'', премьера которого состоится этой осенью. И, конечно, у нас в Нью-Йорке - в городе-балетоманов.
Сегодня в гостях ''Американского часа'' – выдающийся танцовщик, сотрудник легендарного Баланчина, автор интересных мемуаров Роберт Майорано, который в беседе с Владимиром Абариновым делится яркими воспоминаниями о своем балетном прошлом в Нью-Йорке и Москве.
Владимир Абаринов: Заниматься балетом Роберт начал по желанию матери.
Роберт Майорано: Отца не было в живых, моя мать была художником – живописцем, а к концу жизни стала создавать витражи. Мы жили в бедном квартале Бруклина. Она знала, что за его пределами есть другой мир. Когда мне исполнилось восемь лет, она привела меня в балетную школу Линкольна Керстейна, с которым была знакома. Она знала, что все, чем занимается Керстейн – это искусство высочайшего класса. Это был 1954 год. Я был единственным мальчиком в школе. На просмотре было еще два или три мальчика, но в меня они просто вцепились. Потому что я был очень спортивный – бегал, прыгал, играл в бейсбол. Я просто очень любил двигаться, в школе я не мог ни стоять в строю, ни сидеть на стуле, мне ставили двойки за неусидчивость. Занятия балетом – тяжелый труд, но они доставляли мне много радости и давали уверенность в себе.
Владимир Абаринов: Школа, в которой учился Роберт, называлась Школой американского балета. Это было первое в США учебное заведение для профессиональных танцовщиков. Импресарио и филантроп Линкольн Керстейн основал ее специально для Джорджа Баланчина. В школе преподавали знаменитые звезды Русского балета Монте-Карло – Александра Данилова, Фелия Дубровская, Петр Владимиров. Обучение было платным, но мать Роберта была освобождена от этой обязанности.
Роберт Майорано: Я получил стипендию, потому что мы были очень бедны. И кроме того, я был мальчик – один на пятьсот девочек. Мне занятия балетом нравились еще и потому, что они делали меня сильнее – когда я возвращался к себе в Бруклин и шел играть с ровесниками, я бегал быстрее всех, прыгал выше всех.
Владимир Абаринов: Многие мальчики стесняются перед ровесниками заниматься балетом – им хочется быть похожими на всех. Но у Роберта такой проблемы не было.
Роберт Майорано: Мне нравилось, что я другой. Почему я должен быть похож на других, если я могу быть другим? Да, я согласен: большинство детей старается вписаться в стандарт. Но если бы я старался вписаться в стандарт моего квартала... Я был единственным, кто не был членом уличной банды. Моя сестра состояла в банде. В те годы в полиции не было женщин, поэтому полиция не имела права обыскивать девочек-подростков. И когда банда отправлялась на драку, они отдавали свои ножи и пистолеты девочкам, девочки прятали оружие у себя на теле. Полиция обшаривала карманы парней, но девочек трогать не могла. Сестра к тому же была самой крупной девочкой в своей школе, в 12 лет она выглядела на 16. Курить она начала восьми лет от роду.
Владимир Абаринов: Школа американского балета расположена на Мантхэттене, и после уроков в обычной школе Роберт самостоятельно добирался туда из Бруклина. По словам Роберта, бедность не угнетала его.
Роберт Майорано: Я знал, что у нас очень мало денег. Но меня это не тревожило, потому что я чувствовал себя богатым в другом смысле. У нас дома были книги. Наша мать водила нас в такие места на Манхэттене, где никто из наших бруклинских трущоб не бывал. Помню, когда мне было восемь лет, наш класс поехал на экскурсию в Музей естественной истории, и я объяснял учительнице, на какую линию метро нам садиться и потом еще показывал дорогу от метро до музея. Так что я не чувствовал себя обделенным из-за бедности. Я считал, что мне повезло, моя мать когда-то жила в другом мире, просто в силу обстоятельств мы оказались среди бруклинской бедноты. Но в культурном отношении я не ощущал себя бедным. У меня всегда была пища для размышлений – я читал, вместо того, чтобы пялиться в телевизор, как все, мать брала нас в кино на те фильмы, которые сама хотела посмотреть – Феллини, Росселини, Пазолини, де Сики, Бергмана, великих французских режиссеров – кино, которое мои ровесники считали хламом. Я, правда, и сам так иногда считал.
Владимир Абаринов: Наступил момент, когда он принял решение стать профессиональным танцовщиком.
Роберт Майорано: Я знал, что мать не хочет делать из меня танцовщика или скрипачку из моей сестры. Она просто показывала нам другой мир, существующий за пределами того мира, в котором жил я и все мои друзья. Впоследствии я написал книгу под названием ''Отдельные миры''. Я усердно трудился, и когда мне исполнилось 12 лет, решил, что хочу танцевать, что это мой путь в другой мир, как баскетбол для мальчика-афроамериканца, которому баскетбол дает возможность учиться в колледже, а при особой удаче стать профессионалом и зарабатывать миллионы. Конечно, в балете не заработаешь миллионы, если ты не Нуреев или Барышников, но это дорога из Бруклина в большой мир.
Владимир Абаринов: По окончании школы Джордж Баланчин зачислил в свою труппу – ''Нью-Йорк Сити балле''. В 1962 году балет Баланчина впервые отправился на гастроли в Советский Союз.
Роберт Майорано: Мне исполнилось 16 в тот самый день, когда мы отправились в путь. Это было 29 августа 1962 года. Пять недель мы выступали в Западной Европе – Гамбург, Берлин, Цюрих, Вена, затем Москва, Ленинград, Киев, Тбилиси, Баку. Как раз недавно была построена Берлинская стена. С американским паспортом я имел возможность попасть из Западного Берлина в Восточный. Я тогда танцевал еще в кордебалете, нагрузка была не такая большая, как у солиста. Мне не надо было приходить в театр за два часа до спектакля. Иногда я участвовал только в последнем балете. Так что у меня было больше свободного времени для прогулок, и я этим пользовался – я же впервые в жизни оказался в Европе. Ну я и поехал в Восточный Берлин. Один. Прошел через чекпойнт Чарли, оглянулся по сторонам – и не поверил своим глазам, настолько резкой была разница между Западом и Востоком. Берлинская стена выглядела так, как будто ее только вчера построили - кругом валялись обломки бетонных блоков. На стенах зданий были все еще видны вмятины от пуль и снарядов. Прохожие выглядели понуро - они вдруг оказались в тюрьме. Это ведь все равно что в Нью-Йорке не иметь возможности перейти на другую сторону Бродвея при том, что на той стороне живет твой отец или твоя мать. С годами люди, конечно, привыкли, но тогда это была очень свежая рана, люди пытались перебежать на ту сторону, и их убивали каждый день.
Владимир Абаринов: Поездка в Советский Союз стала незабываемой, в том числе и потому, что проходила в раскаленной атмосфере Холодной войны.
Роберт Майорано: Нас поселили в гостинице ''Украина'''. Как ты знаешь, в американских отелях часто не бывает 13-го этажа, потому что это плохая примета. А в ''Украине'' был 13-й этаж, но не было 12-го. Вернее, он был, но лифт там не останавливался, и было похоже, что там находится аппаратура для подслушивания. Люди в те дни приходили к американскому посольству и бросались в него не коктейлем Молотова, конечно, а бутылками чернил – это были не нападения, а нападки, и не обязательно большими толпами, часто это были просто несколько задир.
Владимир Абаринов: А как реагировали на американцев люди на улицах – с подозрением, ненавистью, любопытством?
Роберт Майорано: В основном, это было любопытство. Когда мы гуляли по городу группой, на нас все смотрели, все знали, что мы артисты балета, и смотрели с уважением, потому что в России уважают балет, и расступались перед нами. А когда я ходил один, во мне не признавали американца, прохожие толкали меня, и я чувствовал себя как в Нью-Йорке с его вечной толпой на улицах. Люди выглядели очень угрюмыми, погруженными в собственные мысли, одеты были все как один в черное и серое, редко - коричневое, женщины - в голубое. После Европы это нагоняло тоску. В Восточном Берлине люди одевались гораздо ярче, у них просто настроение было мрачное, но в Москве толпа была вдвое мрачнее.
Владимир Абаринов: Вокруг гастролей ''Нью-Йорк сити балле'' был страшный ажиотаж, и этот интерес парадоксально контрастировал с общей политической обстановкой. Момент был острый.
Роберт Майорано: Это были гастроли по соглашению о культурных обменах: балет Большого театра выступал в Соединенных Штатах, а ''Нью-Йорк Сити балле'' – в России. И это был апогей Холодной войны. Советские ракеты были на Кубе, и американское правительство узнало об этом. Наш первый спектакль мы танцевали в Кремлевском Дворце Съездов. Это была ''Серенада'' на музыку Чайковского ''Серенада для струнного оркестра''. И это был первый балет Баланчина, который он поставил в Америке. Артисты были тогда единственными американцами в Советском Союзе, не считая дипломатов и шпионов. День открытия гастролей в Москве был тем самым днем, когда Кеннеди сказал Хрущеву, чтобы он убирался с Кубы. Это был очень страшный момент.
Владимир Абаринов: Несмотря на юный возраст, Роберт в полной мере отдавал себе отчет в происходящем.
Роберт Майорано: Этот день вполне мог стать последним днем жизни на Земле. Если бы какой-нибудь идиот нажал кнопку и запустил бы ракету, и на атаку ответили бы контратакой, мы бы с тобой не говорили сегодня. Страх был самый настоящий, ты знал, что мир может взлететь на воздух этим вечером, и ничего не мог с этим поделать. Нас опекало американское посольство, и мы знали больше, чем обычная публика. Я своими глазами читал ноту, которую Кеннеди прислал Хрущеву, и это был самый дружелюбный, уважительный и любезный текст, какой я когда-либо читал. Я не мог поверить своим глазам. Я думал: неужели на такой текст можно ответить отказом? В конце-то концов Хрущев согласился, то в тот момент никто не знал его ответа. Все ждали ответа в духе того самого ботинка. И вот поднимается занавес, на сцене стоят 17 прекрасных девушек, наступает тишина, и весь зал встает... Шесть тысяч человек в Кремлевском Дворце Съездов, а там еще ступеньки из зала на сцену, а на улице при входе случились беспорядки, потому что люди купили билеты на черном рынке, и билетов оказалось вдвое больше, чем вмещал зал... А тут еще весь зал вдруг поднялся до того как прозвучала первая нота, сразу после исполнения государственных гимнов – я тогда впервые услышал советский гимн... Это был Московский филармонический оркестр, и он играл советский гимн гораздо дольше американского, и играл так, что не было никакого сравнения с американским. Наш гимн сыграли первым, а потом – па-пам-па-па-па-пам-пам...
Владимир Абаринов: Но закончилось все благополучно.
Роберт Майорано: И вот все встали и начали аплодировать. И тогда я понял, что войны не будет, потому что русские за нас.
Владимир Абаринов: Роберт Майорано стал ведущим солистом ''Нью-Йорк сити балле'' - как он сам шутит, в ''Щелкунчике'' сделал карьеру от Франца до принца. Сегодня он преподает и пишет. Он выпустил книгу о своей жизни, книгу о своем учителе Джордже Баланчине и несколько книг для детей.