Знаменитому режиссеру, драматургу, мастеру кукол – короче, Резо Габриадзе исполнилось семьдесят пять.
– Девочка, где моя картонка?
Резо Габриадзе, еще семидесятичетырехлетнему, трудно сидеть на воздухе в кафе просто так, не подложив. Тбилиси, конечно, от слова "тбили", то есть "тёплый", но лучше подстраховаться. Обычная картонка Резо куда-то подевалась, девушка несет толстую растрепанную пожилую книгу на грузинском.
– Адреса и люди в Тбилиси, довоенная, – глянув, поясняет Резо. И – улыбаясь:
– Можно, я её с собой заберу? Она такая удобная, я на ней дома сидеть буду.
Книжка, разумеется, перекочевывает в его сумку. К тому же и картонка нашлась.
На столе перед Резо – обычный походный набор: альбом с рисунками, карандаши, цифровой фотоаппарат, кожаная перчатка-митенка и айфон.
– Я всё это не очень понимаю, – говорит Резо. После чего резким движением оживляет аппарат, куда-то звонит, потом начинает показывать на экране фотографии. Пальцы его, как принято говорить, порхают ("по-грузински бабочка – "пепела", отсюда и пепелац в "Кин-Дза-Дза"; ну это вы знаете, да?"); юным хипстерам-гаджетоманам – смотреть и учиться.
Чтобы слушать Радио Свобода, в семидесятых Резо обустроил под потолком своего дома хитрую антенную систему. "Настоящее инженерное решение, никакие глушилки не страшны были", – уверяет Лео, сын и с некоторых пор коллега режиссера Габриадзе.
Театр Резо – и речь не только о Тбилисском театре марионеток, – прежде всего, собственноручен. Начиная от сорока кусков особой фанеры, спасенной на городском авиационном заводе в девяностых. Или от висячего дверного замка, на Сухом мосту отловленного (огромный блошиный рынок – который, конечно же, "уже не тот совсем, вот лет пять назад…"). На выходе – муравей размером с войну огромную в "Сталинградской битве". Благоразумно заготовленные про запас бронзовые Чижики-Пыжики, которых то и дело тырят с гранитного насеста на Фонтанке, Санкт-Петербург, Россия. Башня в Тбилиси около театра марионеток – с часами, звоном и кукольным спектаклем про рождение-жизнь-смерть в чёткий час, городу на радость. Или история какая-нибудь. Не обязательно "Мимино" или "Не горюй!" Но – точно не хуже.
"…Представим себе жюри, подобное "Мисс Вселенная", но составленное из наших меньших братьев. И они отбирают "Мисс Вселенную" среди женщин ХХ века. Я уверен, что они отобрали бы Одри Хепберн. В ней и лань, и жираф; тигры ходили бы по стене при виде ее. Может быть, какая-нибудь свинья, без которой не обходится ни одно жюри, отдала бы приз другой. Но это ее право, о вкусах не спорят. А я метался бы между совершенством носорога и Одри, но вслед за ними я выбрал бы мою бабушку и еще одну. Имени ее не помню".
Сам Резо – между Тбилиси, Москвой и остальной планетой – продолжает собственноручную работу. Ему надо многое сделать, многих восхитить – и многим восхититься.
– Я смотрел Стрелера, сидел – немолодой уже, старый. Немолодой старик, да? В старости тоже есть градации. Средних лет старик, - будем утешаться…
С днем, Резо.
– Девочка, где моя картонка?
Резо Габриадзе, еще семидесятичетырехлетнему, трудно сидеть на воздухе в кафе просто так, не подложив. Тбилиси, конечно, от слова "тбили", то есть "тёплый", но лучше подстраховаться. Обычная картонка Резо куда-то подевалась, девушка несет толстую растрепанную пожилую книгу на грузинском.
– Адреса и люди в Тбилиси, довоенная, – глянув, поясняет Резо. И – улыбаясь:
– Можно, я её с собой заберу? Она такая удобная, я на ней дома сидеть буду.
Книжка, разумеется, перекочевывает в его сумку. К тому же и картонка нашлась.
На столе перед Резо – обычный походный набор: альбом с рисунками, карандаши, цифровой фотоаппарат, кожаная перчатка-митенка и айфон.
– Я всё это не очень понимаю, – говорит Резо. После чего резким движением оживляет аппарат, куда-то звонит, потом начинает показывать на экране фотографии. Пальцы его, как принято говорить, порхают ("по-грузински бабочка – "пепела", отсюда и пепелац в "Кин-Дза-Дза"; ну это вы знаете, да?"); юным хипстерам-гаджетоманам – смотреть и учиться.
Чтобы слушать Радио Свобода, в семидесятых Резо обустроил под потолком своего дома хитрую антенную систему. "Настоящее инженерное решение, никакие глушилки не страшны были", – уверяет Лео, сын и с некоторых пор коллега режиссера Габриадзе.
Театр Резо – и речь не только о Тбилисском театре марионеток, – прежде всего, собственноручен. Начиная от сорока кусков особой фанеры, спасенной на городском авиационном заводе в девяностых. Или от висячего дверного замка, на Сухом мосту отловленного (огромный блошиный рынок – который, конечно же, "уже не тот совсем, вот лет пять назад…"). На выходе – муравей размером с войну огромную в "Сталинградской битве". Благоразумно заготовленные про запас бронзовые Чижики-Пыжики, которых то и дело тырят с гранитного насеста на Фонтанке, Санкт-Петербург, Россия. Башня в Тбилиси около театра марионеток – с часами, звоном и кукольным спектаклем про рождение-жизнь-смерть в чёткий час, городу на радость. Или история какая-нибудь. Не обязательно "Мимино" или "Не горюй!" Но – точно не хуже.
"…Представим себе жюри, подобное "Мисс Вселенная", но составленное из наших меньших братьев. И они отбирают "Мисс Вселенную" среди женщин ХХ века. Я уверен, что они отобрали бы Одри Хепберн. В ней и лань, и жираф; тигры ходили бы по стене при виде ее. Может быть, какая-нибудь свинья, без которой не обходится ни одно жюри, отдала бы приз другой. Но это ее право, о вкусах не спорят. А я метался бы между совершенством носорога и Одри, но вслед за ними я выбрал бы мою бабушку и еще одну. Имени ее не помню".
Сам Резо – между Тбилиси, Москвой и остальной планетой – продолжает собственноручную работу. Ему надо многое сделать, многих восхитить – и многим восхититься.
– Я смотрел Стрелера, сидел – немолодой уже, старый. Немолодой старик, да? В старости тоже есть градации. Средних лет старик, - будем утешаться…
С днем, Резо.