Александр Генис: 100-летие знаменитой катастрофы ''Титаника'' - редкая годовщина, которая отмечается сразу всеми – историками, поэтами, искателями сокровищ и любителями кино. ''Титаник'' - универсальный символ старого мира, по которому мы все хотя бы тайком, но тоскуем. Роскошный лайнер был гордостью не только инженерной, но и философской мысли 19-го века, свято верившей в железную поступь прогресса. Кораблекрушение завершило этот степенный путь не точкой, а восклицательным знаком. ''Слава Богу, еще есть океан'', - воскликнул, узнав о судьбе ''Титаника'', Блок. И это значит, что не мы покорили природу, а она – нас, хотя бы в этом, отдельно взятом случае.
Богатство смысловых оттенков сделало историю ''Титаника'' соблазнительной для массовой культуры. Первый фильм о нем был снят в том же 1912 году, когда произошло крушение. За ним последовало множество других, включая немецкий фильм ''Титаник'' 1943 года, который запретил Геббельс. Но, конечно, главная экранизация трагедии – популярный до одиозности "Титаник" Кэмерона.
У этой картины есть один кардинальный недостаток – безмерная сентиментальность и множество достоинств. Одно из них в том, что "Титаник" - фильм о времени, оставшемся без будущего. Его, будущего, нет ни у злополучного корабля, ни у собравшегося на нем блестящего общества, ни, наконец, у главного героя - безработного и обаятельного американского художника, который никогда ни о чем не жалеет. Мы знакомимся с ним в тот счастливый момент, когда ему повезло: он выиграл в карты билет на "Титаник". Выходка фортуны, подсунувшей нужную карту, обернулась гибелью героя. Но ведь не сразу! Несколько дней на "Титанике" стали для него аббревиатурой завидной жизни, в которую успели уложиться и светский триумф, и внезапная страсть, и соединение с любимой и избавление от неминуемой смерти, и неминуемая смерть, полная, впрочем, красоты, достоинства и самоотверженности. Так жалеть зрителю героя или завидовать ему? Этот иронический вопрос - завязка мифологического узла, разрубить который должен не финал фильма, а наше к нему отношение. Нравоучительный, как средневековое моралите, "Титаник" может служить аллегорией бренности бытия, украсить которое может лишь упоение настоящим, доверчивое отношение к каждому мгновению.
Впрочем, я не настаиваю на своей трактовке. ''Титаник'' позволяет каждому сформировать свое отношение к тому мифу, который он породил.
Об этом Владимир Абаринов беседует с сегодняшней гостьей ''Американского часа'' культурологом из Калифорнии Мариной Белозерской.
Это мой любимый анекдот о ''Титанике''.
И не стоит думать, будто в этой грустной шутке проявились цинизм или душевная черствость американцев. Просто о ''Титанике'' так много говорили с трагическим надрывом, что не грех уже и посмеяться. Смех – защитная реакция организма. В том числе на слащавый мелодраматизм фильма, увенчанного ''Оскарами''.
Катастрофа ''Титаника'' стала в коллективном американском сознании могучим культурно-историческим символом, многозначным и одновременно банальным. Она вошла не только в анекдоты, но и в пословицу. О наивных попытках спасти безнадежное положение говорят: ''Это все равно, что переставлять шезлонги на палубе ''Титаника''. Видимо, в памяти каждого народа должна быть такая точка отсчета - как у нас Мамаево побоище или Березина у французов.
Но почему этим символом стал именно ''Титаник''? Почему не другая большая беда – например, гибель другого пассажирского парохода, ''Лузитания'', потопленного немецкой субмариной, или взрыв космического шаттла ''Челленджер'', который видели в прямом эфире миллионы американцев? Этим вопросом я озадачил культуролога из Калифорнии Марину Белозерскую.
Марина Белозерская: В ''Титанике'' сочетается и трагедия, и гламур. Он был кораблем, на котором путешествовали самые богатые люди мира, он отличался некоторой легкомысленностью, он был наполнен больше снадобьями для пиров, чем лодками для спасения пассажиров. Он был построен исходя из теории, что он никак не может потонуть и, тем не менее в своем первом плавании он таки и потонул. В нем сочетается много ярких и драматичных элементов: классовое неравенство, гордость, которая была наказана, красивая жизнь, то, что оркестр играл до последнего момента, пока корабль тонул... В нем очень много красивых элементов, и поэтому люди его как бы отодвигают слегка от трагедии и концентрируются на более ярких и красочных аспектах этой трагедии. К тому же трагедия произошла в тот момент, когда только что был изобретен радио-телеграф, и новость о гибели этого корабля молниеносно разнеслась по всему миру. Поэтому это событие стало трагедией дня, очень непосредственной – другие такими не были в то время. И потом, конечно, то, что Кэмерон сделал из этого красивое кино, тоже помогло чрезвычайно культурной памяти об этой трагедии.
Владимир Абаринов: Прежде считалось, что всякое бедствие – это кара свыше. И не только прежде – вспомним пастора Пэта Робертсона, который сказал, что теракты 11 сентября – это наказание Америке за ее грехи. Но в XVIII веке, когда произошло катастрофическое Лиссабонское землетрясение, уже наступила эпоха Просвещения, и мнения впервые разделились – Вольтер отказывался считать это Божьей волей. В случае с ''Титаником'' говорят о фатальной ошибке капитана и о том, что столкновения с айсбергом можно было избежать. Марина, вы верите, что во всех современных техногенных катастрофах виноват человек или это неизбежный итог поединка человека со стихией?
Спасшиеся пассажиры ''Титаника'' на борту ''Карпатии'', 18 апреля 1912 года
Марина Белозерская: Я не эксперт по навигации и не могу сказать категорически, что это было - человеческая ошибка или Божье наказание. Я не особенно верю в Божье наказание. При расследовании гибели ''Титаника'' было установлено, что капитан проигнорировал 30 разных сигналов потенциальной беды. И поэтому есть здесь, конечно, человеческая ошибка тоже. Ну и потом это столкновение технологии со стихией, и это всегда завораживает, пугает и восхищает: человек построил корабль, который не должен потонуть, и в первое же путешествие корабль потонул. Конечно, люди в таких случаях всегда хотят найти какое-то более космическое объяснение. Но я думаю, что объяснений гораздо больше можно привести технических и природных, чем теологических. Меня не тянет в сторону больших религиозных объяснений таких феноменов.Владимир Абаринов: В искусстве эта аллегория – морское путешествие человечества – имеет давнюю историю. Сатирическая поэма Себастьяна Бранта ''Корабль дураков'', роман Кэтрин Энн Портер и его экранизация Стенли Крамера с тем же названием, ну и, конечно, прямой предшественник фильма Кэмерона, картина Федерико Феллини ''И корабль идет''. Получается, у каждой эпохи свой корабль дураков?
Марина Белозерская: Ну я не знаю, в каждую ли эпоху, но просто человек развивает технологию, человек надеется победить природу, между ними постоянно идет соревнование. Это существует и в строительстве кораблей, и в прочей технологии, например, строительстве жилищ в тех местах, где разливаются реки, и тем не менее люди там продолжают строить свои дома. Это происходит, скажем, в Калифорнии, где я живу – у нас зона сейсмическая, зона, где во время сильных дождей смывает целые холмы, и тем не менее люди отстраивают жилища на тех местах, поскольку они всегда надеются, что человеческое совершенство переборет природное. Ну и каждый раз это оказывается не совсем так. Для меня в этом заключен интересный урок, который говорит о том, что человеческое воображение и гордость непобедимы, но и природа тоже, и эта борьба продолжается веками.
Владимир Абаринов: Поговорили мы с Мариной и о юморе, связанном с ''Титаником''. Вот еще несколько анекдотов. Какой была последняя фраза пассажиров ''Титаника''? ''Я заказывал лед, но это чересчур!'' ''Какая разница между нашей компанией и ''Титаником''?'' - ''У них был оркестр...'' Марина, почему американцы шутят на такую серьезную, трагическую тему? У них что, нет ничего святого?
Марина Белозерская: Я думаю, что это просто черный юмор, присущий всем народам. Как нам с вами известно, в Советском Союзе черный юмор процветал как целая отрасль художественной деятельности. И юмор этот затрагивал все области нашей жизни и нашей истории, в том числе самые темные и печальные. Это такой комический выход из положения, от полноты чувств или от горя. Те, для кого эта трагедия не является чем-то личным и очевидным, могут, конечно, гораздо больше над этим смеяться.
Владимир Абаринов: Оказалось, что в жизни Марины Белозерской ''Титаник'' тоже сыграл некоторую роль.
Марина Белозерская: Я, кстати, вспомнила, что у меня есть свое маленькое пересечение с историей ''Титаника''. Когда я писала свою диссертацию и занималась в Гарвардской библиотеке, у меня была чудесная работа – по-русски это называется ''халтура''. Гарвардская библиотека была построена мамой Гарри Элкинса Уайденера. Уайденер был молодой бизнесмен и библиофил, который кончил Гарвардский университет в 1907 году и пошел в бизнес. И он погиб на ''Титанике'', а мать его выжила и в его честь построила эту колоссальную библиотеку. А внутри библиотеки, как бы в ее святыне, находится маленькая мемориальная комната, в которой хранится личная коллекция книг Гарри Элкинса Уайденера и каждую неделю туда приносят свежие цветы. Это такое туристическое место, туда люди просто приходят посмотреть. И у меня была там работа – я сидела за столом, чтобы отвечать на вопросы туристов, но мало кто туда ходил, и я сидела себе чудесно писала за 10 долларов в час свою диссертацию. Поэтому у меня некоторые такие интересно-приятные ассоциации с человеком, который трагически погиб на ''Титанике''.