Краткая история “фанеры”
Александр Генис: Соломон, о чем говорят на Бродвее?
Соломон Волков: На Бродвее говорят о «фанере».
Александр Генис: Уже смешно
Соломон Волков: Я так и думал, что я вас удивлю, Саша. Так вот, на Бродвее говорят о «фанере» в связи со статьей на эту тему, которая появилась во влиятельном консервативном еженедельнике «Нэшнл ревью». Автор статьи, известный американский политический комментатор и большой любитель музыки Джей Нордлингер, стал рассуждать о фанере, отталкиваясь от нашумевшей истории, а именно: на инаугурации президента Обамы известная поп певица Бейонсе спела национальный гимн, а потом выяснилось, что она не пела, а у нее губки двигались, и за нее играла сделанная заранее звукозапись. Вот это и называется по-русски «фанерой».
Александр Генис: Причем надо сказать, что оркестр не играл, а делал вид, что играет, дирижер не дирижировал, а делал вид, что дирижирует, и все это было таким кукольным спектаклем.
Соломон Волков: И этим как раз Джей Нордлингер возмущается. И я ведь особенно не возмущался по этому поводу и по-новому взглянул на всю проблему именно благодаря этой статье Нордлингера.
Александр Генис: Дело в том, что она объяснила свое поведение. Она сказала, что было слишком холодно для того, чтобы петь, оркестру было слишком холодно для того, чтобы звучали инструменты и, вообще, было слишком холодно для того, чтобы что-то произносить всерьез. Потому что это могло испортить и сорвать эту процедуру. Но ведь «фанеру» изобрели не сегодня?
Соломон Волков: О, да! История «фанеры» весьма длительная и тянется много лет. Самым известным случаем «фанеры» является эпизод, относящийся аж к 1916 году. Но это очень своеобразная «фанера», на ней я не отказался бы поприсутствовать. А именно, в 1916 году Метрополитен опера гастролировала в Филадельфии и в спектакле по опере Пуччини «Богема» бас в конце спектакля вдруг обнаружил, что он не может петь, что он потерял голос. Бывают такие случаи. На что присутствовавший на сцене тенор по фамилии Карузо сказал ему: «Не беспокойся, повернись спиной к публике, я спою эту арию за тебя».
Александр Генис: А как же тенор может петь басовую арию?
Соломон Волков: Он тенором воспроизвел басовую арию, что само по себе является подвигом. Конечно, он не спел в басовом регистре, он спел ее тенором. Публика, уверяю вас, не протестовала.
Александр Генис: Я бы тоже против Карузо не протестовал.
Соломон Волков: Я бы посидел на этом спектакле с большим интересом. Но это был такой уникальной случай «фанеры». А в дальнейшем «фанера» была легитимизирована по-настоящему Голливудом, потому что в музыкальных фильмах приглашались актрисы на ведущие роли, они должны были петь, но приглашались они из-за своих внешних и актерских данных, а голосок у них очень часто отсутствовал или был недостаточным. И за таких знаменитых актрис как Одри Хепберн или Натали Вуд пела певица, которая осталась широким массам неизвестна - Марни Никсон. Но она именно придала ту незабываемую краску, которая сделала музыкальные фильмы с участием Одри Хепберн или Натали Вуд событиями в истории американского мюзикла.
Александр Генис: Это легитимная «фанера», потому что кино это же запись сама по себе, она всегда будет воспроизводиться, так или иначе. Но когда вы присутствуете на живом концерте, и там вам подают «фанеру» - это жульничество. Элтон Джон сказал, что если за 75 фунтов стерлингов вам продают запись, то это воровство.
Соломон Волков: Имелось в виду конкретное выступление Мадонны, и он ей это сказал прямо в лицо. По этому поводу в 2004 году имел место большой скандал. Но ведь это чистая правда. Но тут самое прискорбное другое. Тут техника и ее возможности, впервые продемонстрированные Голливудом, затем вторглись в область классической звукозаписи, где, если у певицы классической не хватало каких-то верхних нот, эти верхние ноты за нее записывала другая певица, о чем доверчивой публике отнюдь не сообщалось. Известен другой случай, тоже эпохальный, когда в 1965 году Владимир Горовиц великий пианист, после 12-летнего перерыва выступил в Карнеги Холл. Люди ломились, были гигантские очереди, Горовиц играл потрясающе, но некоторое количество стукнул и фальшивых нот. А когда вышла запись, каким-то чудом этих фальшивых нот там уже не оказалось. И когда критики предъявили по этому поводу претензии, он сказал: «Я волновался, я вышел на сцену, у меня пот выступил, он мне застлал глаза, я не видел хорошо клавиш. It was an act of God, (это было действием Бога). Я не могу допустить, чтобы потомки судили о моем выступлении в Карнеги Холл в связи с этими обстоятельствами». Он доказывал, что он имеет на это право. В общем, его простили.
Юрий Шевчук
Александр Генис: Я думаю, с чем сравнить «фанеру». Представим себе Олимпийские игры - фигурное катание. Катаются мужчины, женщины, пары, которые знают свою программу назубок. И, конечно же, на тренировках они это делают безошибочно. Но тут они падают, происходят несчастья, слезы, и так далее. Представим себе, что нам показывают вместо живого соревнования запись с лучшей тренировки. Примерно то же самое можно сказать и про «фанеру». Правда?Соломон Волков: Абсолютно. Скажем, замечательный музыкант, великий тенор Лучано Паваротти выступал не раз и не два под «фанеру», особенно на больших стадионах. И известно, что в 1992 году ВВС просто потребовало вернуть деньги, которые были ему заплачены, потому что они подписывали контракт на выступление живьем.
Александр Генис: Хорошо, а теперь поговорим с точки зрения зрителя. Вы сидите на стадионе, где рок певцы, где и так ничего не слышно из-за грохота. Для вас важно, чтобы это было живое пение, а не под «фанеру»?
Соломон Волков: Все зависит от вашей позиции. Если вы хотите, чтобы исполнитель шел по натянутой проволоке, была бы реальная угроза, что он свалится оттуда, а это добавляет остроты…
Александр Генис: Да уж конечно!
Соломон Волков: Тогда вы имеете полное право потребовать свои деньги обратно, как это сделало ВВС, если узнаете, что на самом деле этот певец выступал под «фанеру», как случается на сегодняшний день в 95 случаях из ста. Но если вы идете просто для того, чтобы живьем посмотреть на вашего любимого исполнителя, если вы идете, чтобы поглазеть на Пола Маккартни или Мадонну, и вы хотите, чтобы они перед вами попрыгали и спели заодно что-то вам хорошо известное, и лучше, чтобы это было стопроцентного качества, то тогда идите, только не нужно быть во власти иллюзий, что это живое, настоящее исполнение. Это – консервы, в известном смысле. И сегодняшняя технология позволяет выбрать любой из этих двух вариантов. В России, насколько мне известно, на сегодняшний день «фанера» царит – практически все выступления самых знаменитых звезд проходят под запись. Есть только один исполнитель, насколько я знаю, который, во-первых, принципиально отказывается выступать под «фанеру», и, во-вторых, активно выступает против засилья «фанеры» в эстрадной музыке. Это Юрий Шевчук. Он только что побывал в Нью-Йорке, вышел и сказал, что «фанеры» не будет. И он выкладывался. Должен сказать, что прошло все замечательно. Он жаловался, что с голосом что-то не так, садится. Ничего подобного! Было все лучше и лучше, он расцветал и в конце его голос был как будто букет роз. И, конечно, когда ты знаешь, что перед тобой работает исполнитель без сетки под ним, то твое уважение к нему возрастает. А мы закончим нашу краткую историю «фанеры» всех времен и народов иллюстрацией того, как же Бейонсе спела под «фанеру» национальный гимн во время инаугурации Обамы. Взяли мы это с «You Tube».
(Музыка)
Александр Генис: Соломон, что у вас сегодня на книжной полке?
Соломон Волков: Сегодня у меня «История оперы», вышедшая недавно в американском издательстве «Нортон». Авторами ее являются профессора Каролин Аббате и Роджер Паркер . И к их чести нужно сказать, что книга вышла без нотных примеров. Я полностью за это. Меня страшно раздражает, когда в книгах о музыке присутствуют нотные примеры.
Александр Генис: А вам они не помогают?
Соломон Волков: А я вам сейчас объясню, в чем дело. Если ты знаешь эту музыку, то тебе нотные примеры ни к чему. Если ты ее не знаешь, то тебе тоже эти нотные примеры ни к чему, потому что они тебе ничего не скажут - невозможно по этим нескольким строчкам, которые втиснуты в текст, что-то разобрать. Это ерунда. Эти профессора или музыковеды, которые таким образом оперирует со своими книгами, они просто прикрывают свои филейные части и больше ничего.
Александр Генис: Есть правило у издателей научно-популярной литературы никогда не включать уравнения и формулы, потому что, когда читатель видит эти формулы, он не купит книгу.
Соломон Волков: Это ведь очень просто: или ты можешь рассказать о музыке и описать ее без нотного примера, или не можешь, но тогда вообще не пиши книги. А можешь - тебе нотные примеры абсолютно ни к чему.
Александр Генис: Но, судя по отзывам, эти авторы как раз музыку сумели описать прекрасно, они воссоздали историю оперы в виде, как они же и сказали, прекрасного мавзолея или морга.
Соломон Волков: У авторов две точки зрения на оперу, и они не совсем совпадают. С одной стороны, они признают, что за последние 50 лет пространство оперы чрезвычайно расширилось – строятся новые оперные театры, аудитории больше, в последние годы оперу стали показывать в кино, по телевидению - это все увеличивает аудиторию. С другой стороны, их точка зрения заключается в том, что с середины 19 века оперные театры превратилась в такую прекрасную покойницкую, в которых предпочитают по возрастающей ставить оперы старые, классические, привлекая интерес публики тем, что модернизируют эти постановки, переносят их в современность или, наоборот, опрокидывают в доисторические времена. То есть всячески меняют обстановку, в которой протекает действие и звучит музыка.
Александр Генис: Эта точка зрения чрезвычайно мне близка. Я бы только верхнюю границу провел по Пуччини. Вот после Пуччини опера становится не такой популярной. И не зря, потому что все лучшее уже было создано. Авторы, кстати, об этом говорят, что 400 лет оперы это очень много.
Соломон Волков: Это даже слишком много для истории жанра.
Александр Генис: Ну сколько может прожить музыкальный жанр? Поэтому опера превращается в музей, с чем они согласны.
Соломон Волков: Но тут есть противоречие. Музей, хорошо. Но мы знаем Лувр, предположим. Его посещает сейчас как никогда много народа, и администрация Лувра от этого в ужасе, они бы уже не хотели, чтобы так много народу к ним приходило. То есть поток возрастает, а претензии – это музей, тут старые мертвые мастера - тоже как бы возрастают. Тут есть некоторое противоречие. Мне кажется, что мы слышим слишком часто и принимаем за «народное мнение» мнение критиков. Критикам, действительно, может надоесть в сотый раз ходить и слушать «Богему» Пуччини или «Риголетто» Верди, они хотели бы услышать что-то новенькое. В этом смысле гораздо более незавидна судьба у балетных критиков. Там вообще десять шедевров можно насчитать. И они смотрят эти шедевры - «Корсара», «Баядерку» или «Лебединое озеро» - в миллионные разы. Эти балеты им, я думаю, в дурных кошмарах снятся. Но представьте себе человека, который первый раз приходит в оперу. Он с огромным удовольствием послушает «Кармен». И не нужно ему впихивать в глотку современные оперы, как это делают музыкальные критики. Но голос этих «простых» слушателей администрация оперных театров иногда игнорирует именно потому, что для них очень важно на очередном заседании совета директоров или когда они представляют свои программы государственной инстанции, как это делается в Европе, где оперные театры до сих пор в значительной степени субсидируются государством, им очень важно представить мнение прессы. А пресса упорно настаивает на том, чтобы все больше включать в репертуар современные произведения, причем под современными подразумеваются именно оперы, созданные в последние 10-20 лет.
Александр Генис: Трагедия не в этом, а в том, что оперы плохие, они не удерживается в репертуаре, потому что один-два раза исполняют новую оперу, а потом она исчезает навсегда, как это уже было на наших глазах. Я уже сбился со счета, сколько опер исчезло. Помните, были оперы «Вид с моста», «Великий Гетсби», «Первый император»? Это все были шикарные премьеры в Метрополитен, которые на следующий сезон уже никто не вспоминал.
Соломон Волков: Потому что они все принимались под давлением именно этих обстоятельств – нужна новая опера. А почему? Почему не остановиться и не сказать: да, у нас оперный театр, это музей, и мы заканчиваем на Пуччини с добавлением каких-то отдельных опер, уже созданных в середине ХХ века, которые выдержали, в этом смысле, испытание временем.
Александр Генис: «Катерина Измайлова», например.
Соломон Волков: Например, оперы Бриттена, Прокофьева, Шостаковича. Еще можно прибавить к ним несколько имен.
Александр Генис: Их все равно будет очень мало, и все равно они уже тоже созданы полвека назад. У меня есть еще одно предложение, которое, по-моему, проще и эффективнее - изменить понятие оперы. Если мы вставим мюзиклы в оперу, то все сразу изменится и выяснится, что за последние годы написано не так уж мало популярной музыки. И если, скажем, «Иисус Христос - суперзвезда» поставить в Метрополитен, то эта опера уж точно соберет огромную аудиторию. Просто нужно изменить свое отношение к опере.
Амбруаз Тома
Соломон Волков: И в этом смысле критики, которые написали об этой «Истории оперы», напоминают, что есть «Порги и Бесс». Почему «Порги и Бесс» не ввести в постоянный репертуар оперных театров? И я думаю, что в этом есть свой резон. А еще одним любопытным качеством этой книги является то, что она рассматривает историю оперы не как историю шедевров, а в ее реальном развитии, и обращает внимание на те оперы, которые в свое время были необычно популярными, а затем оказались забыты, сейчас их уже так часто не исполняют, хотя в свое время и название этих опер, и даже музыка из них были абсолютно у всех на слуху и на устах. И одной из таких опер авторы называют произведение Амбруаза Тома, французского композитора, который родился в 1811, а умер в 1896 году - его оперу «Миньон».Александр Генис: Это та самая опера, которая упоминается у Джойса в рассказе «Мертвые», из «Дублинцев». Джойс был большим любителем оперного пения, он сам прекрасно пел.
Соломон Волков: На сюжет Гете. И опера эта была невероятно популярна в 1866 году, когда она была написана и впервые поставлена, и долгое время после этого, а сейчас о ней вспоминают очень редко. И я с удовольствием покажу арию из оперы «Миньон» в исполнении тенора Николая Гедды лейбл «EMI».
(Музыка)
Зеркало. Как жить с Россией
Александр Генис: Недавно «Нью-Йорк Таймс», не только главная газета страны, но и самая информированная газета, особенно в русских делах, устроила своеобразный форум, предложив своим читателям обсудить важную статью о том, как относиться к нынешней России. И суть данной проблемы сводится к тому, что каждый президент старается заново запустить отношения между Россией и Америкой, и каждый президент обещает, что начнется что-то новое. Ничего нового не начинается и все эти попытки буксуют. Что делать Америке с Россией, как относиться к тому, что происходит в этой стране и как строить отношения этим двум державам? Самое, пожалуй, интересное в этом то, что Мэтью Брыза, один из дипломатов с большим опытом, сказал: «Россия останется Россией и всегда будет преследовать сугубо свои интересы. Единственное, что можно сделать, это принять Россию, и это называется реал политика».
Соломон Волков: Я совершенно с этим согласен. И Гэри Харт - именно тот человек, которого «Нью-Йорк Таймс» выбрала для того, чтобы сформулировать какие-то мнения по поводу плодотворного диалога с Россией…
Александр Генис: Не будем забывать, что Харт был кандидатом в президенты. Он не дошел до финального забега, но, тем не менее, он очень опытный политик и, кроме того, я помню, что его любимая книга – «Анна Каренина».
Соломон Волков: Он как раз настаивает на том, что с Россией нужно поддерживать терпеливый и уважительный диалог в любой ситуации, и настаивает на том, что в каком-то смысле, по его мнению, к России относятся несправедливо, особенно, если сравнить американское отношение к Китаю. Харт не без сарказма говорит о том, что если бы Россия вложила в американские фонды и займы то же количество денег, какое вложил Китай, то, может быть, и отношение к ней было бы гораздо более сдержанным. Как вам кажется, он прав или нет?
Александр Генис: Я не думаю, что все так просто и все определяется экономикой, потому что ничего никогда не определяется только экономикой. И отношение к России, как и отношение к Китаю, связано с тем, как реагирует на это общество. Это же демократия - они вынуждены реагировать на какие-то вещи. Вот дело Магнитского. Почему в Америке не могут о нем забыть? Потому что это страшная история, она постоянно муссируется прессой. Ведь пресса постоянно давит на политиков, и политикам некуда деться от этого. И то же самое происходит с Китаем. Вы возьмите случай Ай Вей-Вея, китайского художника и диссидента. Разве о нем забыли? О нем говорит весь мир. Они заставили его выпустить из тюрьмы. Он 88 дней просидел в тюрьме и под давлением международной общественности его выпустили. Диссиденты это не политическое дело, а общественное. И до тех пор, пока демократия существует, она не даст политикам успокоиться. В этом проблема политики, которая не может скрыть какие-то вопиющие факты, вынуждена с ними считаться и реагировать на них. Отсюда - Список Магнитского.
Соломон Волков: Я хочу обратить ваше внимание на следующее обстоятельство. С одной стороны, нам говорят, и мы об этом напоминаем, что интерес в Америке к России и градус заинтересованности Россией постоянно уменьшается. Правда, ведь? А, с другой стороны, мы видим, насколько эмоциональным становится обсуждение практически всякой проблемы, связанной с Россией. Именно эмоциональным.
Александр Генис: Потому что Россия производит очень странные движения. Дело в том, что они все не имеют никакого реального значения. Разве Pussy Riot это важно для кого бы то ни было вообще?
Соломон Волков: Почему тогда история с Pussy Riot оказалась таким важным событием для Америки?
Александр Генис: Только потому, что российские власти так реагировали на Pussy Riot. То же самое с законом о несчастных детях-инвалидах. Ведь каждый раз происходит нечто такое, что совершенно не нужно российской стороне, и это вызывает дикое удивление, потому что никак это не связано с реальными интересами России. Однако вы знаете, о чем я хотел сказать? Меня поразило заявление одного болгарского политического аналитика, который, по-моему, очень принципиально важную вещь сказал. «Отношение к России в западном общественном мнении меняется в худшую сторону, в том числе и в странах традиционно благожелательных, как Германия и Франция. Но это возврат не к советскому образу, а к оптике 19 века. Россия воспринимается как часть политического антуража, с которой придется иметь дело, но она чужеродна по своей культуре, по системе ценностей, поведению и представлениям». Это ведь очень важное наблюдение, потому что в 19 веке к России тоже относились как к «тюрьме народов». С точки зрения либеральной истории, Англия была страной либеральной демократии, в которой существовала законность, а анти Англией была Россия, и именно так строились геополитические отношения. И вот сейчас, как говорит наш аналитик, возвращаются именно к той системе 19 века. Когда из 21-го века вычли 20-й, то получился 19-й.
Соломон Волков: А вам не кажется, что в этой ситуации упомянутый вами болгарский аналитик протягивает руку российским националистам, которые говорят: да, нас не принимают, нас всегда не принимали, нас всегда не будут принимать. Потому что речь идет о двух разных цивилизациях. Это то, на чем они настаивают. Они говорят: да, у нас в России автохтонная цивилизация, независимая, свои правила, свой уклад, ненавистный «западным либералам».
Александр Генис: Но это же ложь по той простой причине, что Пушкин к этому укладу не имел отношение, и Аксенов не имел, и Бродский. Дело все в том, что государство и народ в России, как в 19, так и в ХХ, и в 21 веке находятся по разные стороны. И то, что говорят националисты, то, что говорят западные аналитики, сравнивая Россию 19 века с Россией 21 века, относится к государству, но не к обществу. Вспомним, что российская интеллигенция, российская творческая, культурная часть народа всегда тяготела к Западу, она всегда была европейской.
Соломон Волков: Мне кажется, что в этом плане российские чиновники, которые разрабатывают и предлагают какие-то конкретные действия для администрации, всякий раз наступают на те же самые грабли. Они недостаточно информированы о том, как те или иные их действия будут восприняты на Западе, какой они вызовут эффект.
Александр Генис: Отсюда - Pussy Riot, закон о детях.
Соломон Волков: Им кажется, что для домашнего «рынка» правильным будут такие-то ходы, которые одновременно Запад проглотит, и вдруг оказывается раз за разом, как по Козьме Пруткову, что Запад не проглатывает, а вскипает, и всякий раз для чиновников это колоссальная неожиданность.
Александр Генис: Так что же делать?
Соломон Волков: Я думаю, что тут могут иметь место действия и усилия с обеих сторон.
Александр Генис: Сейчас все время идут разговоры о том, что детям российских чиновников нельзя учиться на Западе, и это такой прогрессивный закон, который должен их ограничить. Но я думаю, что ничего хорошего в этом нет, потому что именно опыт западной жизни открывает глаза. Однажды провели такое исследование. Лет 30-40 назад Латинская Америка была сплошь диктатурой. Из 20 стран 19 были не демократическими. А потом выяснилось, что 19 стран стали демократическими. Что произошло? Оказалось, что во главе каждой страны оказались политики, которые, так или иначе, учились в США. Это просто статистика. То есть, чему-то они там все-таки научились.
Соломон Волков: Боюсь, что это латиноамериканская статистика, а российская история демонстрирует тоже чрезвычайно памятный, но прямо противоположный пример. Петр Первый направил огромную делегацию российской молодежи учиться на Запад, и практически все на Западе и остались.
Александр Генис: С другой стороны, вспомним перестройку. Яковлев, архитектор перестройки, долго жил в Америке, в Нью-Йорке, он хорошо знал Нью-Йорк, и посмотрите, к чему это привело. Я думаю, что если бы Путин работал шпионом не в ГДР, а в США, то результаты могли бы быть совсем другие.
Соломон Волков: Я с вами согласен, что мы недооцениваем значение пребывания Путина в ГДР для формирования его взглядов. Оно оказало колоссальное влияние и окрасило все его последующие ходы и все, что теперь происходит можно вывести из дрезденского опыта. Для него ГДР осталась образцом.
Александр Генис: Сытое, дисциплинированное общество, в котором работает образцовая политическая полиция.
Соломон Волков: Тут уже ничего не поделаешь. А относительно того, что как-то надо учиться с обеих сторон, понимать психологию противоположной стороны - это несомненно. И должен вам сказать, что это в какой-то степени проблема и для американской дипломатии, потому что пришли новые люди, над которыми уже не тяготеет вот этот страх разговора с Россией, когда действительно от этого разговора зависела жизнь, выживание мира. Это ощущение, мне кажется, очень многое давало для более чуткого понимания интенций противоположной стороны. Пришло новое поколение, и этому поколению с американской стороны нужно учиться, как разговаривать с Россией. А российскому чиновничеству нужно начинать учиться понимать как будет реагировать Запад на те или иные их инициативы.