С рубежа XIX-XX веков, после знаменитых работ немецкого социолога Макса Вебера, мы знаем (под "мы" понимаются "люди западной культуры"), что капитализм вырос из так называемой "протестантской этики". Вебер показал, как Реформация с ее лозунгом очищения церкви, упрощения ее, возвращения к неким "истокам", породила очень необычный для того времени образ мышления (и соответствующий стиль жизни), где коммерция и производство товаров из полупрезренного католицизмом занятия стали чуть ли не духовным подвигом. Изначальный капитализм Нового времени носил во многом суровый кальвинистский характер; стяжание богатства расценивалось как следование предопределению, согласно которому имущий избран Богом, а неимущий – чем-то провинился.
Я повторяю эти общие места (впрочем, далеко не все согласны с Вебером), чтобы напомнить – коммерческая и финансовая деятельность не всегда была чем-то связанным с алчностью и стремлением к роскоши. Отсюда легендарная умеренность основателей многих знаменитых семейных европейских и американских фирм; в нашу картину – уже безо всякого кальвинизма – впишем и русских старообрядцев, купцов-миллионщиков. А в Индии джайнисты, эти представители проповедующей крайний аскетизм религии, традиционно занимаются (точнее, занимались, сейчас все быстро меняется) ювелирным делом и финансовыми операциями.
Еще один разрушенный западный стереотип. Аскеза вовсе не противоречит богатству; только в романтическом сознании последнее сопровождается реками вина, пышными праздниками, огромными дворцами и прочими наивными штампами. Я уже не говорю, что в сегодняшнем мире богатство нередко есть форма аскезы, учитывая смесь зависти и презрения (а то и ненависти), которую испытывают в сегодняшней Европе к толстосумам... Чтобы успешно манипулировать с "очищенными" от повседневной человеческой жизни ценностями, вроде бриллиантов или денег (этих не вещей, а чистых функций), надо обладать развитым формальным умом, отделяющим видимость от сущности, одну сущность от другой. Умом, развитым философски и даже теологически.
Когда слушаешь радиобеседу Пятигорского о джайнизме (древней религии, выделившейся из индуизма примерно в то же самое время, что и буддизм), ловишь себя на том, насколько экзотично - и в то же время знакомо – все это звучит. Да, последователи Джины (Победителя) внешне выглядят большими радикалами, нежели последователи Будды (Пробужденного), однако выводы, к которым приходит джайнизм, значительно умереннее, чем конечная цель рассуждений буддийских философов. В каком-то смысле крайний аскетизм джайнистов есть компенсация за компромиссное (по сравнению с буддизмом) признание, что мир – существует. И этика джайнизма, некоторым образом, проще; я бы рискнул сказать так – для абсолютного невежи в этом сложном вопросе, для внешнего наблюдателя (каким является автор этих строк) джайнизм ближе европейской традиции, нежели индуистской или даже буддийской. Впрочем, я наверняка ошибаюсь.
Но ужасно интересно: что думали обо всем этом слушатели свободовской передачи "профессора Андрея Моисеева", прильнувшие к своим радиоприемникам 7 декабря 1974 года? Повлияло ли сказанное на сознание советского интеллигента, хотя бы одного? Вот вопрос.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Александр Пятигорский. Древние философии мира-5
И вот что интересно: хотя Пятигорский здесь никак не выдает своего отношения к религии (и философии) джайнизма как основе крайнего аскетизма, все равно понятно, что с точки зрения, к примеру, буддизма (а эта точка зрения в данном вопросе самому Александру Моисеевичу была явно близка) этот аскетизм есть отход от Срединного Пути (о котором шла речь во второй свободовской беседе). В третьей лекции о буддизме, прочитанной философом в октябре 2006 года в московском Государственном музее искусства народов Востока, он вступает в заочную полемику с самой идеей аскетизма. Вот этот небольшой отрывок, чрезвычайно любопытный с точки зрения того, как развивается мысль Пятигорского (также обратите внимание на его рассуждение об Артуре Шопенгауэре и пользе дружеских бесед):
