Необыкновенные американцы Владимира Морозова
Александр Генис: В праздник победы, который Америка только что отметила, страна вспоминает своих редеющих ветеранов и с понятной жадностью выслушивает истории стариков, принадлежащих, как тут принято говорить, к величайшему поколению в истории США. Одну такую - прямо скажем, душещипательную - историю 91-летнего Дина Острома - выслушал и записал автор цикла “Необыкновенные американцы” Владимир Морозов.
Владимир Морозов: «Любовь и женитьба». Эта песня Фрэнка Синатры была очень популярна в мои молодые годы, и не только потому, что она про любовь, улыбается мой собеседник Дин Остром.
Дин Остром: Ведь как это было раньше. Никакого свободного секса. В первую брачную ночь оказалось, что я и моя жена девственники. И это не было исключением. Мне давно нравилась эта моя ровесница. Но когда я предложил ей встречаться, она отказалась и откровенно спросила, хочу ли я на ней жениться. Да, говорю. Получилось, что она сама сделала мне предложение. Мы венчались в церкви города Форт Беннинг в штате Джорджия.
Владимир Морозов: Но вчерашние девственники тешились любовью недолго. Дина взяли в армию. Накануне высадки в Нормандию перед ними выступал сам генерал Паттон. По словам Дина, это было не совсем обычное выступление.
Дин Остром: Один из моих рядовых, молодой пацан из какой-то религиозной деревни, он с трудом привыкал и к солдатской-то брани, а тут генерал орет в полный голос и то и дело матерится. Но был в словах Паттона и важный совет. Генерал обращался как будто прямо ко мне. Если ты, мать твою, умудрился попасть в плен, то я приказываю тебе бежать из плена как можно раньше. Пока противник не отвел тебя к себе в тыл. Пока он еще не наладил охрану пленных и боится за свою шкуру.
Владимир Морозов: Паттон знал о чем говорил, вспоминает Дин. Немцы взяли нас в плен в Арденском лесу. Меня и еще человек 20 пехотинцев. Помню на рукаве у немцев была нашивка «Дивизия Великая Германия».
Дин Остром: Как оказалось, они еще не встречали американцев, потому что раньше воевали на восточном фронте с русскими. Один увидел у меня на ремне пакет первой помощи. Это показалось ему подозрительным, у русских такого не было. Немец сорвал с меня пакет, он, видимо, заподозрил, что это какая-то граната. Потряс пакет и забросил его подальше в кусты.
Владимир Морозов: Дин, расскажите, а как вы сумели бежать?
Дин Остром: Мы стоим в лесу и слышим двигатель, на дорогу выезжает американский грузовик. Немцы открывают огонь. Я тут те упал на землю и стал отползать от группы. Но успел недалеко. Чувствую, что кто-то слегка пинает меня в бок. Смотрю с земли, надо мной стоит немец и улыбается. Почему он меня не застрелил? Может, потому что я был и сам очень похож на немца. Мои предки из Скандинавии. Голубые глаза. Русые волосы. Вобщем, немец показывает мне пальцем давай, мол, обратно.
Владимир Морозов: Когда стемнело, немцы стали отходить. У них были раненные. Кого-то они несли на носилках. То есть, у них хватало забот и без пленных.
Дин Остром: Мы шли через лес цепочкой по одному. Пленных они поставили посередине. Было очень темно. Где-то впереди иногда постреливали. И в один из таких моментов я снова упал на землю и отполз от тропы метра на два. Тут меня кто-то потрогал за плечо, ну, думаю, опять попался, но слышу шепот по-английски — эй, лейтенант, можно я пойду с тобой. Мы замолчали, немцы что-то кричали и их цепь прошла совсем рядом. Так близко, как вот вы сейчас.
Владимир Морозов: Господи, как же давно все это было, вздыхает Дин. После войны он закончил университет. Стал юристом. Потом началась Корейская война. На этот раз он оказался не в строевых частях, а в штабе. Поэтому никаких историй рассказать не могу, смеется Дин, нечего рассказывать. Потом он работал в юридической фирме отца в небольшом городке Рассел, штат Канзас.
Дин Остром: Отец предложил мне выставить свою кандидатуру на выборах на должность прокурора нашего округа. Это был такой трюк. В то время адвокатам не разрешалось рекламировать свою деятельность, печатать объявления в газетах и выступать по телевидению.
Вместо этого мы с отцом влезли в избирательную компанию. Чтобы обо мне газеты писали и так далее. Моим соперником оказался будущий сенатор, о потом и кандидат в президенты США Боб Доул. Тоже, кстати, ветеран войны, его сильно там покалечило. Мы с ним были добрые приятели, учились в одной школе, я шел классом старше его. Так вот, на тех выборах Боб Доул меня побил. Что не помешало нашей дружбе. На прошлой неделе мы говорили с ним по телефону.
Владимир Морозов: Потом Дин Остром служил юрисконсультом телефонной компании AT&T, которая направляла его из одного штата в другой. Седьмым по счету стал Нью-Йорк. Семья росла. Первый ребенок появился в 1948 году, дочь. Потом с небольшим разрывом три сына. Но, говорит, Дин, еще в университете я заметил, что меня тянет не только к девчонкам, но и к мальчишкам. Появились сомнения — может быть, я гомосексуалист. Эти сомнения разрешил случай.
Дин Остром: Моя дочь с мужем после колледжа вступили в Корпус Мира и
преподавали английский язык в Афганистане. Там у них родилась дочь, моя первая внучка. Сейчас у меня 9 внуков и 6 правнуков. В тогда это была первая ласточка — внучка. Дочь с мужем и позвали нас с женой в Афганистан посмотреть на младенца. В это время телефонная компания не могла дать мне отпуск, и жена поехала одна. Вот пока она была в Афганистане я и встретил Ричарда. Я влюбился в мужчину! По-настоящему влюбился. Сколько мне было тогда лет? Давайте посчитаем. Сейчас мне 91. Я встретил Ричарда 38 лет назад.
Дин Остром: Нет, никаких тарелок. Наверное, она догадывалась о моих гомосексуальных наклонностях. Я отпирался, мол, никакой я не гей. Короче, соврал. Потом мы гуляли с ней по Нью-Йорку. Я не знал, что делать. Весь мой мир раскалывался на куски. Накатило раскаяние. Что скажут дети! Первый и последний раз в жизни я подумал о самоубийстве...
Владимир Морозов: Следом за разговором с женой пришло письмо от младшего сына. Он оказался самым решительным. Папа, мы все тебя любим. Но у нас серьезные подозрения. И мы, дети, считаем, что ты и мама должны как-то решить этот вопрос. Если развод, то пусть будет развод. Но так продолжаться не должно.
Дин Остром: Я тут же позвонил сыну и сказал, что да, Ричард мой любовник. И что мне нужно поговорить со всеми своими детьми. Сколько тогда было младшему сыну? Он был уже в колледже. Ему было где-то лет 19. И я поехал к детям. Один жил в Рочестере на севере штата Нью-Йорк, другой в Иллинойсе, третий в штате Огайо. Я их всех объехал. И всем признался, что я гей. Как они и жена это восприняли? Много ли было слез? Нет, никто не плакал. Жена? Нет, я никогда не видел ее в слезах.
Владимир Морозов: Мирное сосуществование двух бывших семей простирается довольно далеко. На День Благодарения все они собираются вместе — Ричард, Дин, его бывшая жена, их дети, внуки и правнуки.
Ричард Нагроцкий: Я Ричард Нагроцкий. Откуда у меня такая редкая фамилия? Это древняя русская фамилия. Мои дальние предки по линии дедушки были из новгородских бояр, а бабушка из семьи Кондрик с Украины.
Владимир Морозов: На языке предков Ричард знает не больше десятка слов, но на книжной полке стоит пришедший из давних времен «Новый Завет» на русском языке. Скажите, Ричард, а ваш путь, так сказать, из гетеросексуалов в геи был таким же долгим, как и у Дина?
Ричард Нагроцкий: Нет, я никогда не собирался иметь отношения с женщинами? Был ли у меня секс с женщинами? Только один раз. Мне было лет 20. Я очень рано понял кто я. И мне было легче, чем Дину. Я ведь художник. А художники, богема - народ очень терпимый. Славные люди и в моей семье. У меня четверо братьев и сестер, все глубоко верующие люди. Но они с пониманием относятся к тому что Дин и я давно живем вместе и недавно поженились.
Владимир Морозов: Дин, Ричард, так вы еще и женаты? Зачем это вам понадобилось?
Ричард Нагроцкий: Да, мы поженились в штате Нью-Йорк. Это было в прошлом году
6 октября. Зачем это нам? Потому что прежде власти не разрешали это делать. А теперь разрешили. Почему не воспользоваться! Мы давно вместе. Тогда почему Дин в третьем лице зовет меня партнером? Мы просто привыкли. Считать друг друга мужем и женой мы не можем, чаще называем супругами.
Владимир Морозов: Ричард, стало быть, у вас не было никакого дискомфорта по поводу того, что вы гей?
Ричард Нагроцкий: Много лет назад я ходил к психиатру. Как раз по поводу моих сексуальных предпочтений. Мне было всего 20. 50 лет назад. Я пошел к врачу, так как мне казалось, что этого хотели от меня окружающие. Помог ли мне психиатр? После всех наших разговоров он заявил, что не собирается меня переделывать. Но, предупредил он, если вы хотите, я могу попробовать. Или я могу попробовать помочь вам стать тем, кем вы себя чувствуете, но выбор за вами. Он говорил со мной как с равным, хотя ему, наверное, уже перевалило за 60. Мне кажется, для того времени это был довольно необычный подход. Не знаю, думала ли так большая группа психиатров или это было его личное мнение...
Владимир Морозов: Ричард, вот мы с Дином и с вами допиваем сейчас третий коктейль. И я вполне готов отложить вежливость в сторону. Что вы скажете, если я вам признаюсь, что я против того, чтобы считать союз геев браком. По-моему, это оскорбляет чувства верующих и вообще нарушает традиции. Я за то, чтобы дать однополым парам те же права, что имеют законные супруги, но я против брака гомосексуалистов.
Ричард Нагроцкий: Я думаю, что у всех должны быть равные права. Если это покоробит верующих, то однополые пары могут сочетаться браком не в церкви, а в гражданских учреждениях. И я вовсе не считаю вас гомофобом. Просто мы смотрим на это дело по-разному. Я - с точки зрения гражданских прав, а вы с религиозной точки зрения.
Владимир Морозов: Дин и Ричард живут в самом центре Нью-Йорка, в Гринвич-Виллидж, дом номер номер 45 по улице Шеридан. И когда пару лет назад сенат штата Нью-Йорк принял закон, разрешающий однополые браки, то официальные торжества по этому случаю проходили в соседнем доме в баре Стоунволл. Мемориальная табличка при входе напоминает, что около полувека назад тут состоялась знаменитая драка гомосексуалистов с полицией. Начинались массовые выступления геев за свои права... Так что, со своими возражениями против брака однополых я, видимо, немного опоздал...
Владимир Морозов: «Любовь и женитьба». Эта песня Фрэнка Синатры была очень популярна в мои молодые годы, и не только потому, что она про любовь, улыбается мой собеседник Дин Остром.
Дин Остром: Ведь как это было раньше. Никакого свободного секса. В первую брачную ночь оказалось, что я и моя жена девственники. И это не было исключением. Мне давно нравилась эта моя ровесница. Но когда я предложил ей встречаться, она отказалась и откровенно спросила, хочу ли я на ней жениться. Да, говорю. Получилось, что она сама сделала мне предложение. Мы венчались в церкви города Форт Беннинг в штате Джорджия.
Владимир Морозов: Но вчерашние девственники тешились любовью недолго. Дина взяли в армию. Накануне высадки в Нормандию перед ними выступал сам генерал Паттон. По словам Дина, это было не совсем обычное выступление.
Дин Остром: Один из моих рядовых, молодой пацан из какой-то религиозной деревни, он с трудом привыкал и к солдатской-то брани, а тут генерал орет в полный голос и то и дело матерится. Но был в словах Паттона и важный совет. Генерал обращался как будто прямо ко мне. Если ты, мать твою, умудрился попасть в плен, то я приказываю тебе бежать из плена как можно раньше. Пока противник не отвел тебя к себе в тыл. Пока он еще не наладил охрану пленных и боится за свою шкуру.
Владимир Морозов: Паттон знал о чем говорил, вспоминает Дин. Немцы взяли нас в плен в Арденском лесу. Меня и еще человек 20 пехотинцев. Помню на рукаве у немцев была нашивка «Дивизия Великая Германия».
Дин Остром: Как оказалось, они еще не встречали американцев, потому что раньше воевали на восточном фронте с русскими. Один увидел у меня на ремне пакет первой помощи. Это показалось ему подозрительным, у русских такого не было. Немец сорвал с меня пакет, он, видимо, заподозрил, что это какая-то граната. Потряс пакет и забросил его подальше в кусты.
Владимир Морозов: Дин, расскажите, а как вы сумели бежать?
Дин Остром: Мы стоим в лесу и слышим двигатель, на дорогу выезжает американский грузовик. Немцы открывают огонь. Я тут те упал на землю и стал отползать от группы. Но успел недалеко. Чувствую, что кто-то слегка пинает меня в бок. Смотрю с земли, надо мной стоит немец и улыбается. Почему он меня не застрелил? Может, потому что я был и сам очень похож на немца. Мои предки из Скандинавии. Голубые глаза. Русые волосы. Вобщем, немец показывает мне пальцем давай, мол, обратно.
Владимир Морозов: Когда стемнело, немцы стали отходить. У них были раненные. Кого-то они несли на носилках. То есть, у них хватало забот и без пленных.
Дин Остром: Мы шли через лес цепочкой по одному. Пленных они поставили посередине. Было очень темно. Где-то впереди иногда постреливали. И в один из таких моментов я снова упал на землю и отполз от тропы метра на два. Тут меня кто-то потрогал за плечо, ну, думаю, опять попался, но слышу шепот по-английски — эй, лейтенант, можно я пойду с тобой. Мы замолчали, немцы что-то кричали и их цепь прошла совсем рядом. Так близко, как вот вы сейчас.
Владимир Морозов: Господи, как же давно все это было, вздыхает Дин. После войны он закончил университет. Стал юристом. Потом началась Корейская война. На этот раз он оказался не в строевых частях, а в штабе. Поэтому никаких историй рассказать не могу, смеется Дин, нечего рассказывать. Потом он работал в юридической фирме отца в небольшом городке Рассел, штат Канзас.
Дин Остром: Отец предложил мне выставить свою кандидатуру на выборах на должность прокурора нашего округа. Это был такой трюк. В то время адвокатам не разрешалось рекламировать свою деятельность, печатать объявления в газетах и выступать по телевидению.
Вместо этого мы с отцом влезли в избирательную компанию. Чтобы обо мне газеты писали и так далее. Моим соперником оказался будущий сенатор, о потом и кандидат в президенты США Боб Доул. Тоже, кстати, ветеран войны, его сильно там покалечило. Мы с ним были добрые приятели, учились в одной школе, я шел классом старше его. Так вот, на тех выборах Боб Доул меня побил. Что не помешало нашей дружбе. На прошлой неделе мы говорили с ним по телефону.
Владимир Морозов: Потом Дин Остром служил юрисконсультом телефонной компании AT&T, которая направляла его из одного штата в другой. Седьмым по счету стал Нью-Йорк. Семья росла. Первый ребенок появился в 1948 году, дочь. Потом с небольшим разрывом три сына. Но, говорит, Дин, еще в университете я заметил, что меня тянет не только к девчонкам, но и к мальчишкам. Появились сомнения — может быть, я гомосексуалист. Эти сомнения разрешил случай.
Дин Остром: Моя дочь с мужем после колледжа вступили в Корпус Мира и
преподавали английский язык в Афганистане. Там у них родилась дочь, моя первая внучка. Сейчас у меня 9 внуков и 6 правнуков. В тогда это была первая ласточка — внучка. Дочь с мужем и позвали нас с женой в Афганистан посмотреть на младенца. В это время телефонная компания не могла дать мне отпуск, и жена поехала одна. Вот пока она была в Афганистане я и встретил Ричарда. Я влюбился в мужчину! По-настоящему влюбился. Сколько мне было тогда лет? Давайте посчитаем. Сейчас мне 91. Я встретил Ричарда 38 лет назад.
Ричард Нагроцкий и Дин Остром (фото: Владимир Морозов)
Владимир Морозов: По официальной версии, Ричард Нагроцкий стал другом семьи, бывал там частым гостем. Но как-то, оставшись наедине, жена поставила вопрос ребром — Дин, дети спрашивают, может быть, Ричард твой любовник. Ну так, давайте подробности, настаиваю я, признайтесь, что во время этой откровенной беседы жена разбила о вашу голову пару тарелок!Дин Остром: Нет, никаких тарелок. Наверное, она догадывалась о моих гомосексуальных наклонностях. Я отпирался, мол, никакой я не гей. Короче, соврал. Потом мы гуляли с ней по Нью-Йорку. Я не знал, что делать. Весь мой мир раскалывался на куски. Накатило раскаяние. Что скажут дети! Первый и последний раз в жизни я подумал о самоубийстве...
Владимир Морозов: Следом за разговором с женой пришло письмо от младшего сына. Он оказался самым решительным. Папа, мы все тебя любим. Но у нас серьезные подозрения. И мы, дети, считаем, что ты и мама должны как-то решить этот вопрос. Если развод, то пусть будет развод. Но так продолжаться не должно.
Дин Остром: Я тут же позвонил сыну и сказал, что да, Ричард мой любовник. И что мне нужно поговорить со всеми своими детьми. Сколько тогда было младшему сыну? Он был уже в колледже. Ему было где-то лет 19. И я поехал к детям. Один жил в Рочестере на севере штата Нью-Йорк, другой в Иллинойсе, третий в штате Огайо. Я их всех объехал. И всем признался, что я гей. Как они и жена это восприняли? Много ли было слез? Нет, никто не плакал. Жена? Нет, я никогда не видел ее в слезах.
Владимир Морозов: Мирное сосуществование двух бывших семей простирается довольно далеко. На День Благодарения все они собираются вместе — Ричард, Дин, его бывшая жена, их дети, внуки и правнуки.
Ричард Нагроцкий: Я Ричард Нагроцкий. Откуда у меня такая редкая фамилия? Это древняя русская фамилия. Мои дальние предки по линии дедушки были из новгородских бояр, а бабушка из семьи Кондрик с Украины.
Владимир Морозов: На языке предков Ричард знает не больше десятка слов, но на книжной полке стоит пришедший из давних времен «Новый Завет» на русском языке. Скажите, Ричард, а ваш путь, так сказать, из гетеросексуалов в геи был таким же долгим, как и у Дина?
Ричард Нагроцкий: Нет, я никогда не собирался иметь отношения с женщинами? Был ли у меня секс с женщинами? Только один раз. Мне было лет 20. Я очень рано понял кто я. И мне было легче, чем Дину. Я ведь художник. А художники, богема - народ очень терпимый. Славные люди и в моей семье. У меня четверо братьев и сестер, все глубоко верующие люди. Но они с пониманием относятся к тому что Дин и я давно живем вместе и недавно поженились.
Владимир Морозов: Дин, Ричард, так вы еще и женаты? Зачем это вам понадобилось?
Ричард Нагроцкий: Да, мы поженились в штате Нью-Йорк. Это было в прошлом году
6 октября. Зачем это нам? Потому что прежде власти не разрешали это делать. А теперь разрешили. Почему не воспользоваться! Мы давно вместе. Тогда почему Дин в третьем лице зовет меня партнером? Мы просто привыкли. Считать друг друга мужем и женой мы не можем, чаще называем супругами.
Владимир Морозов: Ричард, стало быть, у вас не было никакого дискомфорта по поводу того, что вы гей?
Ричард Нагроцкий: Много лет назад я ходил к психиатру. Как раз по поводу моих сексуальных предпочтений. Мне было всего 20. 50 лет назад. Я пошел к врачу, так как мне казалось, что этого хотели от меня окружающие. Помог ли мне психиатр? После всех наших разговоров он заявил, что не собирается меня переделывать. Но, предупредил он, если вы хотите, я могу попробовать. Или я могу попробовать помочь вам стать тем, кем вы себя чувствуете, но выбор за вами. Он говорил со мной как с равным, хотя ему, наверное, уже перевалило за 60. Мне кажется, для того времени это был довольно необычный подход. Не знаю, думала ли так большая группа психиатров или это было его личное мнение...
Владимир Морозов: Ричард, вот мы с Дином и с вами допиваем сейчас третий коктейль. И я вполне готов отложить вежливость в сторону. Что вы скажете, если я вам признаюсь, что я против того, чтобы считать союз геев браком. По-моему, это оскорбляет чувства верующих и вообще нарушает традиции. Я за то, чтобы дать однополым парам те же права, что имеют законные супруги, но я против брака гомосексуалистов.
Ричард Нагроцкий: Я думаю, что у всех должны быть равные права. Если это покоробит верующих, то однополые пары могут сочетаться браком не в церкви, а в гражданских учреждениях. И я вовсе не считаю вас гомофобом. Просто мы смотрим на это дело по-разному. Я - с точки зрения гражданских прав, а вы с религиозной точки зрения.
Владимир Морозов: Дин и Ричард живут в самом центре Нью-Йорка, в Гринвич-Виллидж, дом номер номер 45 по улице Шеридан. И когда пару лет назад сенат штата Нью-Йорк принял закон, разрешающий однополые браки, то официальные торжества по этому случаю проходили в соседнем доме в баре Стоунволл. Мемориальная табличка при входе напоминает, что около полувека назад тут состоялась знаменитая драка гомосексуалистов с полицией. Начинались массовые выступления геев за свои права... Так что, со своими возражениями против брака однополых я, видимо, немного опоздал...