Пересказывая в 12-й части этого цикла сюжет фильма "Черная кожа", снятого в 1931 году режиссером Павлом Коломойцевым по сценарию Дмитрия Урина, я считал его выдумкой.
Напомню: в нем выведены трое американских рабочих, приехавших из-за безработицы в США в Советский Союз. Один из них, Том – афроамериканец (в этой роли снялся сенегалец Кадор Бен-Салим – артист цирка, приехавший на гастроли в Россию в 1912 году и оставшийся там). Его белый соотечественник Сэм, воспитанный в обществе расовых предрассудков, третирует Тома, однако советские комсомольцы сурово осуждают Сэма, и тот в конце концов перевоспитывается.
Оказалось, что это почти реальный случай. Я решил освежить в памяти книгу Тима Цулиадиса Foresaken (ее название можно перевести как "Отверженные" или "Брошенные"), посвященную судьбам американцев, строивших в годы первых пятилеток социализм в СССР. И тотчас наткнулся на историю, ставшую основой картины. Правда, в жизни все оказалось куда серьезнее.
В июле 1930 года из Детройта в СССР для работы на Сталинградском тракторном заводе приехал 23-летний афроамериканец Роберт Робинсон, станочник-универсал. У себя дома он работал на автомобильном заводе Форда "Ривер-Руж", но из-за Великой депрессии опасался сокращения штатов или
Роберт Робинсон
даже закрытия предприятия (в ноябре 1932-го комплекс "Ривер-Руж" действительно был остановлен). Зарплату рабочим урезали почти наполовину – с семи до четырех долларов в день, сводить концы с концами становилось все труднее. А тут в местной детройтской газете появилось объявление о найме в Сталинград. Квалифицированным рабочим, каким был Робинсон, сулили 250 долларов в месяц, бесплатное жилье, 30 дней оплаченного отпуска в год (таких отпусков у американцев нет и сегодня), домработницу, автомобиль, а также свободный выезд и въезд. 150 долларов из каждой зарплаты будут перечисляться на банковский счет работника в американском банке, обещали вербовщики акционерного общества "Амторг". И Робинсон решился.
Он стал одним из 370 американцев, работавших на Сталинградском тракторном заводе. Заводская администрация расстаралась: американцев разместили в новых домах, снабжали по повышенным нормам через "Инснаб" (Всесоюзную контору по снабжению иностранцев), были у них свой ресторан, медпункт, танцевальные вечера с джазом и даже своя газета на английском – "Искра индустрии". Домработниц и автомобилей, правда, не предоставили, да и деньги на американский счет что-то не приходили.
Магазин для американских рабочих
У Робинсона в Сталинграде возникла проблема особого рода. Он оказался единственным черным в американской колонии. Америка в то время была расистской страной, а суд Линча – трагической рутиной. Робинсон ловил на себе косые взгляды соотечественников, а спустя три недели после прибытия двое белых, Льюис и Браун, подошли к нему и предложили убираться подобру-поздорову. Завязалась драка, собрался народ, дерущихся разняли, милиция составила протокол. Робинсон с тревогой ждал последствий.
Коллектив завода решительно встал на сторону потомка рабов, давшего отпор распоясавшимся расистам. К Робинсону подходили в цеху, жали ему руку, ободряли. Сталинский агитпроп решил использовать инцидент в собственных пропагандистских целях. Спустя четыре дня на заводе прошел митинг. Ораторы гневно клеймили позором Льюиса и Брауна и требовали судить их. Грозные статьи появились в центральной прессе – "Труде", "Правде", "Известиях":
Газета "Известия"
Избиение в Сталинграде рабочего-негра американским рабочим Льюисом вызвало всеобщее возмущение советской общественности. ЦК профсоюза металлистов, заслушав доклад председателя завкома Сталинградского тракторного завода тов. Лысова, констатировал, что среди нескольких сот американских рабочих, приглашенных на этот завод, не велось никакой культурно-просветительной работы. Заводские профсоюзные организации совершенно изолированы от американских рабочих. Даже после вопиющего случая избиения рабочего-негра заводские организации оказались не на высоте положения... – писала газета "Известия".
"Фашиста Льюиса", как назвала его газета "Труд", взяли под стражу.
На короткий срок Робинсон и впрямь почувствовал себя полноправным человеком.
В глазах русских я сделался настоящим героем, олицетворением добра, одержавшего победу над злом. Меня засыпали письмами, они шли со всех уголков страны. И в каждом выражение поддержки и симпатии, – писал он.
Но американцы не разделяли чувств своих советских коллег. Они организовали комитет в защиту Льюиса. Однако в условиях советской демократии эта кампания никаких последствий не возымела.
20 августа в Сталинграде начался показательный судебный процесс, который транслировали по радио. В действовавшем тогда Уголовном кодексе 1926 года не было статьи за разжигание межнациональной розни. Льюиса и Брауна судили за хулиганство. Обоих приговорили к двум годам лишения свободы. Учитывая, что Льюис был с детства заражен порочной идеологией капиталистического общества, тюремный срок ему заменили выдворением из СССР и 10-летним запретом на въезд, а Брауна, поскольку не он был зачинщиком драки, простили и оставили работать в Сталинграде.
Льюис тогда не мог знать, что этот суд стал его спасением – почти все его соотечественники были репрессированы в годы Большого террора как иностранные шпионы и вредители.
Вернувшись на родину, Льюис дал интервью газете Chicago Tribune, из которого Америка впервые узнала, что заманчивые предложения вербовщиков – обман, что условия труда и быта в Сталинграде далеки от обещанных, но уехать американцы не могут, так как власти не дают им выездных виз, что в городе катастрофа с инфекционными заболеваниями, от которых двое американцев уже умерли...
Выборы в Моссовет, 1934 г.
А Роберт Робинсон стал знаменитостью и свадебным генералом. Летом 1933 года ему разрешили навестить мать в Нью-Йорке. Он попытался найти работу в США, но оказалось, что из-за огласки сталинградского инцидента он внесен в "черный список". Пришлось вернуться в Советский Союз. В Сталинград он не поехал – устроился на московский подшипниковый завод. Советская пресса опять пропела осанну ему и проклятие капитализму. В следующем году он неожиданно для себя стал кандидатом в депутаты Моссовета: на заводском митинге кто-то из ораторов выкрикнул его имя, и толпа ответила одобрительными возгласами.
Разумеется, такие экспромты были тогда уже невозможны – кандидатура была заранее согласована с высоким начальством.
Альтернативности на выборах не было, и в декабре 1934-го Робинсон был избран. Спустя неделю журнал Time вышел со статьей, которая называла его "угольно-черным протеже Иосифа Сталина".
Избрание скорее напугало Робинсона. По его словам, услышав на митинге свое имя, он "стоял, словно громом пораженный, и лихорадочно думал: "Что они со мной сделали? Куда я влип? Я американский гражданин, не политик, не коммунист, не одобряю ни коммунистическую партию, ни советский строй. Я не атеист и даже не агностик, верю в Бога, молюсь Ему и предан одному Ему".
(Здесь и далее – перевод Г. Лапиной)
Он прекрасно понимал, что ничем не заслужил эту честь, и ее теперь придется отрабатывать. Поэтому он отказался от щедрых даров председателя Моссовета Николая Булганина – отдельной квартиры в центре, дачи и машины.
За границу его больше не пускали. Зато он воспользовался своим депутатским статусом и пригласил в СССР племянницу, джазовую певицу Целестину Коул. Она пела в саду "Эрмитаж" с "танго-джазом" Александра Варламова. Варламов тогда только начинал свою карьеру, а Целестина уже сделала себе имя в шоу-бизнесе – в 1931 году она снялась в одной из главных ролей в голливудском фильме The Exile ("Изгнанный"), который считается первой звуковой афроамериканской картиной. Александр Варламов написал для Целестины две песни – "Желтая роза" и "Колыбельная" (автор английских текстов – Е. Одаровская), и обе были записаны на пластинки. Именно Целестину Коул играет в мюзикле "Мы из джаза" Лариса Долина.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
"Колыбельная"
Целестина вернулась в Америку, а ее дядя прожил в Советском Союзе 43 года.
От асфальтового катка террора его спасла только сугубая осторожность – прошлые заслуги в таких случаях не играли роли. Впоследствии он писал:
Я был начеку каждый раз, покидая мою однокомнатную квартиру, к счастью, я научился этому еще в юности, в Америке. Прошло много лет, прежде чем я научился понимать ход мыслей русских. Я узнал византийские хитрости советской системы и с помощью постоянных тренировок научился не оступаться. Честно говоря, я не сделал ни одного неверного шага.
Какой-то "летчик" подбивал его на кражу подшипников с завода (дефицитная и самонужнейшая деталь для велосипеда), но Робинсон решил, что его провоцирует НКВД, и отказался... Какие-то барышни изображали пылкую страсть, но он уклонялся и от плотских утех...
Он окончил вечернее отделение Московского автомеханического института (ныне – Московский государственный машиностроительный университет), работал во время войны в эвакуации, стал изобретателем-рационализатором.
В годы "холодной войны" в советской пропаганде снова оказалась востребованной антирасистская тема. В 1947 году Роберт Робинсон получил приглашение сняться в фильме "Миклухо-Маклай" в роли папуаса Малу.
В том же году его пригласили консультантом в театр имени Вахтангова на постановку пьесы американских драматургов Джеймса Гоу и Арно д'Юссо "Глубокие корни". Сюжет пьесы был более чем актуален: афроамериканец возвращается со Второй мировой войны победителем немецких расистов, но сталкивается с прежним, американским расизмом. Но режиссеру Александру Габовичу этого мало: не может белая женщина отдать своего младенца на попечение черной кормилицы! Робинсон терпеливо убеждает его, что так оно обычно и бывает (вспомним хотя бы фильм "Унесенные ветром"), но режиссер кричит: "Не верю!" На этом хождение Робинсона в советский шоу-бизнес закончилось.
Каждый год Робинсон подавал заявление на выезд, и из года в год получал отказ.
Лишь в 1973 году, при Брежневе, ему разрешили съездить в Уганду. Приглашение выправил угандийский посол в Москве Маттиас Лубега, с которым Робинсон свел знакомство. У СССР с Угандой тогда была дружба, но отъезд удался с третьей попытки. Диктатор Иди Амин лично принял Робинсона и предложил ему должность преподавателя колледжа, гражданство, дом и машину. От гражданства Робинсон вежливо отказался – он хотел восстановить американское. В 1986 году он наконец стал снова гражданином США, вернулся в страну и написал книгу "Черный о красных", изданную и по-русски. Вот итог его советской одиссеи:
Все время, что я жил там, и это при том, что у меня было много друзей, я никогда и никому не осмелился открыть душу. В доме, где я жил, было 18 квартир, в каждой по 2-3 семьи, всюду были стукачи, которые шпионили за мной – Робертом Робинсоном, следили, подслушивали, а потом сообщали о каждом моем телодвижении и звуке изо дня в день, из года в год. Я приспособился ко всему этому, даже к жизни в одиночестве: у меня не было женщины, которая согрела бы мою постель, не было детей, которые могли бы меня обнять и назвать папой. Я привык ко всему, кроме одного: я никогда не смог привыкнуть к расизму в Советском Союзе, этот расизм постоянно испытывал мое терпение, постоянно покушался на мое чувство самоуважения. Этот расизм был намного яростнее, чем все, с чем я сталкивался в юности в Соединенных Штатах, этот расизм обжигал мою кожу и плоть. Но как было противостоять тому, чего официально не существовало? Я оставался объектом расизма, несмотря на все мои советские медали, почетные грамоты, даже заслужив признание этой страны как инженер-изобретатель, радикально увеличивший производительность. Как эксперт, я могу сказать, что один из самых больших мифов, когда-либо запущенных в оборот кремлевским аппаратом пропаганды, – это то, что советское общество свободно от расизма.
В работе над этой частью цикла использованы книга The Foresaken. An American Tragedy in Stalin’s Russia by Tim Tzouliadis, Penguin Press, 2008, материалы блога Ивана Куриллы (Волгоградский государственный университет), статья В.В. Павловой "Повседневность и быт иностранных рабочих и специалистов в Союзе ССР (конец 1920-х – 30-е годы)" (Известия Пензенского государственного педагогического университета им. В.Г. Белинского, 2012, № 27).
