Августовский выпуск «Подзабытых дат» посвятим доносам. Да-да, именно этому, пожалуй, самому презренному литературному жанру; жанру, в отличие от других, предполагающему не читателей, а читателя - в единственном числе.
Автор доноса, в отличие от автора романа, рассчитывает не на славу, не на успех, а на внимание – внимание некоей организации или ее начальника. История «культуры доноса» еще не написана; меж тем, среди доносителей можно встретить одареннейших людей - писателей, поэтов, музыкантов, полководцев. Да и безвестные доносчики порой поднимались до невиданных лирических - не говоря уже об информационных - высот.
Двести шестьдесят пять лет тому назад, в августе 1748 года, безвестный парижский полицейский чиновник Жозеф Д’Эмри принялся сочинять книгу, которая стала делом его жизни. Называлась она «Сведения о писателях» и состояла из донесений о столичных литераторах, за которыми автор присматривал по должности – Жозеф Д’Эмри был приставлен инспектировать книготорговлю. Мы уже никогда не получим ответа на вопрос - зачем он начал свой труд, явно выходивший за рамки его прямых обязанностей. Что бы ни послужило причиной создания «Сведений о писателях», но три амбарные книги, содержащие 500 донесений, написанных за 5 лет, так бы и пылились в Национальной библиотеке Франции, не отыщи их там американский историк Роберт Дарнтон. Благодаря его трудам мы и можем сейчас узнать, что думал о литераторах скромный парижский полицейский. Д’Эмри был, несомненно, человек культурный и образованный; в годы создания главного труда своей жизни, он – по долгу службы – прочел такие великие книги, как «О духе законов» Монтескье, «Рассуждение о науках и искусствах» Руссо, «Письмо о слепых в назидании зрячим» Дидро, «Естественная история» Буффона. Однако нашего героя больше занимали не столько сочинения, сколько сочинители. Здесь наблюдательность Д’Эмри и его безусловный дар рассказчика делают «Сведения о писателях» захватывающим чтением. Вот, например, история об известных писателях Кребийоне-отце и сыне, прославившихся, помимо всего прочего, сочинениями в эротическом жанре. Итак, слово Д’Эмри: «Его отец сказал: Я сожалею о сотворении всего двух вещей, “Семирамиды” и сына. – Не волнуйся, отвечал сын. – Никто и не думает приписывать хотя бы одну из них тебе». В пятистах донесениях Д’Эмри – 501 писатель, творения большинства из них не пережили авторов, да и судьба этих грошовых литераторов была чаще всего печальной. Вот, например, некто Сулас Д’Алленваль, сочинитель фарсов для театра Итальянской комедии в Париже. Театральные доходы были столь ничтожны, что он принялся сочинять памфлеты возмутительного (чаще всего – политического) содержания, за что угодил в Бастилию. Выйдя на свободу, Д’Алленваль оказался в долгах. Бедный литератор остался даже без главного своего орудия труда – бумаги: в счет непогашенного долга владелец канцелярской лавки забирал у него все деньги, которые тот получал в театре. В конце концов, Д’Алленваль оказался на улице. Литератор был настолько нищ, что, когда некий Бертен дал ему на бедность два луидора, с ним, видимо от удивления, случился апоплексический удар. Парализованного писателя поместили в больницу для нищих, однако позже и оттуда выбросили. Тут его следы теряются, наш человеколюбивый полицейский предполагает, что бедняге придется искать место либо в сумасшедшем доме, либо в больнице для безнадежно больных.
Частенько, впрочем, не полицейские писали доносы на писателей, а сами писатели брали на себя полицейские функции. В дореволюционной России это было редкостью (чего нельзя сказать о послереволюционной!). Быть может, поэтому так прославился Фаддей Булгарин – бойкий журналист, автор бестселлеров своего времени – авантюрно-моралистических романов про Ивана Выжигина. В круге «литературных аристократов», к которому принадлежал Пушкин, Булгарина презирали – как за коммерческую жилку, так и – естественно – за доносительство. Его называли - «Видок Фиглярин»; первая часть прозвища – имя знаменитого французского полицейского, бывшего уголовника, прославившегося своей беспринципностью. Доносы Булгарина – высокая литература, гораздо более интересная, нежели его романы. К начальнику Третьего отделения Александру Бенкендорфу он обращался так: «Милостивый государь Александр Христофорович! С тех пор, как Государь Император облек Вас в звание шефа жандармов, все честные люди чтят в Вас отца сирот, примирителя, покровителя добрых», а послания преемнику Бенкендорфа Дубельту начинал не иначе, как «Отец и командир!». Сто восемьдесят пять лет назад, 22 и 29 августа 1828 года, Булгарин пишет два донесения в Третье отделение, в которых пересказывает циркулирующие в обществе слухи, прежде всего – о войне с Турцией. Вот какие перспективы открывают, если верить Булгарину, перед собой истинные патриоты: «Они надеются, что Государь вступит в Константинополь с победоносным войском и что современники и потомство присоединят к Его имени прозвание: Николай Византийский, для вечной славы России».
Читая эти строки, догадываешься, сколь важной причиной бесславного конца царствования Николая Первого стала неправильно поставленная информация. Русский царь, видимо, так и умер с мыслью, что высшие слои вверенного его отеческому попечению общества действительно спят и видят его на царьградском престоле.
Двести шестьдесят пять лет тому назад, в августе 1748 года, безвестный парижский полицейский чиновник Жозеф Д’Эмри принялся сочинять книгу, которая стала делом его жизни. Называлась она «Сведения о писателях» и состояла из донесений о столичных литераторах, за которыми автор присматривал по должности – Жозеф Д’Эмри был приставлен инспектировать книготорговлю. Мы уже никогда не получим ответа на вопрос - зачем он начал свой труд, явно выходивший за рамки его прямых обязанностей. Что бы ни послужило причиной создания «Сведений о писателях», но три амбарные книги, содержащие 500 донесений, написанных за 5 лет, так бы и пылились в Национальной библиотеке Франции, не отыщи их там американский историк Роберт Дарнтон. Благодаря его трудам мы и можем сейчас узнать, что думал о литераторах скромный парижский полицейский. Д’Эмри был, несомненно, человек культурный и образованный; в годы создания главного труда своей жизни, он – по долгу службы – прочел такие великие книги, как «О духе законов» Монтескье, «Рассуждение о науках и искусствах» Руссо, «Письмо о слепых в назидании зрячим» Дидро, «Естественная история» Буффона. Однако нашего героя больше занимали не столько сочинения, сколько сочинители. Здесь наблюдательность Д’Эмри и его безусловный дар рассказчика делают «Сведения о писателях» захватывающим чтением. Вот, например, история об известных писателях Кребийоне-отце и сыне, прославившихся, помимо всего прочего, сочинениями в эротическом жанре. Итак, слово Д’Эмри: «Его отец сказал: Я сожалею о сотворении всего двух вещей, “Семирамиды” и сына. – Не волнуйся, отвечал сын. – Никто и не думает приписывать хотя бы одну из них тебе». В пятистах донесениях Д’Эмри – 501 писатель, творения большинства из них не пережили авторов, да и судьба этих грошовых литераторов была чаще всего печальной. Вот, например, некто Сулас Д’Алленваль, сочинитель фарсов для театра Итальянской комедии в Париже. Театральные доходы были столь ничтожны, что он принялся сочинять памфлеты возмутительного (чаще всего – политического) содержания, за что угодил в Бастилию. Выйдя на свободу, Д’Алленваль оказался в долгах. Бедный литератор остался даже без главного своего орудия труда – бумаги: в счет непогашенного долга владелец канцелярской лавки забирал у него все деньги, которые тот получал в театре. В конце концов, Д’Алленваль оказался на улице. Литератор был настолько нищ, что, когда некий Бертен дал ему на бедность два луидора, с ним, видимо от удивления, случился апоплексический удар. Парализованного писателя поместили в больницу для нищих, однако позже и оттуда выбросили. Тут его следы теряются, наш человеколюбивый полицейский предполагает, что бедняге придется искать место либо в сумасшедшем доме, либо в больнице для безнадежно больных.
Частенько, впрочем, не полицейские писали доносы на писателей, а сами писатели брали на себя полицейские функции. В дореволюционной России это было редкостью (чего нельзя сказать о послереволюционной!). Быть может, поэтому так прославился Фаддей Булгарин – бойкий журналист, автор бестселлеров своего времени – авантюрно-моралистических романов про Ивана Выжигина. В круге «литературных аристократов», к которому принадлежал Пушкин, Булгарина презирали – как за коммерческую жилку, так и – естественно – за доносительство. Его называли - «Видок Фиглярин»; первая часть прозвища – имя знаменитого французского полицейского, бывшего уголовника, прославившегося своей беспринципностью. Доносы Булгарина – высокая литература, гораздо более интересная, нежели его романы. К начальнику Третьего отделения Александру Бенкендорфу он обращался так: «Милостивый государь Александр Христофорович! С тех пор, как Государь Император облек Вас в звание шефа жандармов, все честные люди чтят в Вас отца сирот, примирителя, покровителя добрых», а послания преемнику Бенкендорфа Дубельту начинал не иначе, как «Отец и командир!». Сто восемьдесят пять лет назад, 22 и 29 августа 1828 года, Булгарин пишет два донесения в Третье отделение, в которых пересказывает циркулирующие в обществе слухи, прежде всего – о войне с Турцией. Вот какие перспективы открывают, если верить Булгарину, перед собой истинные патриоты: «Они надеются, что Государь вступит в Константинополь с победоносным войском и что современники и потомство присоединят к Его имени прозвание: Николай Византийский, для вечной славы России».
Читая эти строки, догадываешься, сколь важной причиной бесславного конца царствования Николая Первого стала неправильно поставленная информация. Русский царь, видимо, так и умер с мыслью, что высшие слои вверенного его отеческому попечению общества действительно спят и видят его на царьградском престоле.