Защита детей в Норвегии как инструмент интеграции мигрантов. Почему норвежская система Barnevernet вызывает ожесточенные споры?
Пресса Израиля в последние дни довольно бурно отреагировала на сообщение из Норвегии. По инициативе министра здравоохранения этой страны Бента Хойе в Норвегии могут запретить обрезание мальчиков, не достигших возраста 18 лет, без их согласия. Причина? Защита детей от жестокого обращения.
Законопроект будет разработан через несколько месяцев. Пока что среди самих норвежских политиков нет единства. Однако запрет отнюдь не исключен – за его введение выступает и уполномоченный по правам ребенка Анне Линдбе, заявившая газете Aftenposten, что, несмотря на уважение к меньшинствам и их религиозным традициям, невозможно допустить, чтобы ради этих традиций наносился физический ущерб детям. "Эта процедура болезненная, рискованная – и прежде всего, необратимая, – заявила Линдбе. – Трудно поверить, что в XXI веке нельзя соблюсти ритуалы, не прибегая к столь болезненному вмешательству".
Израильские газеты цитируют главного раввина Осло Эрвина Кона, по словам которого в случае принятия запрета под угрозой окажется существование еврейской общины в Норвегии, которая насчитывает всего 700 членов. Еще большие проблемы новое законодательство может создать для живущих в Норвегии мусульман – их здесь намного больше, чем евреев.
Дебаты об обрезании в Норвегии, с одной стороны, часть общеевропейской дискуссии. В прошлом году дискуссии по этой проблеме затронули Германию, где ритуальные обрезания запретил суд в Кельне. Это вызвало неудовольствие не только еврейской общины, но и официальных лиц Израиля. Наконец был принят особый федеральный закон, разрешающий обрезание в религиозных целях – при соблюдении установленных процедур.
В Норвегии, однако, общеевропейская дискуссия о "физической целостности" ведется в контексте местных споров о защите детей и пределах вмешательства государственных органов в семейную жизнь. А эти споры, в свою очередь, прямо связаны с положением этнических меньшинств и мигрантов в стране. Ужесточение требований к родителям, помимо прочего, может свидетельствовать о стремлении норвежских властей к большей интеграции иммигрантов, к тому, чтобы привить им ценности, разделяемые норвежским обществом.
В России Норвегия и ее государственная система заботы о детях в последнее время оказались в центре весьма специфического внимания. Именно эту страну в качестве отрицательного примера приводят структуры вроде Всероссийского родительского собрания, борющегося против "ювенальной юстиции западного образца". Деятели, подобные Ирине Бергсет, целенаправленно создают имидж Норвегии как страны, где у родителей, особенно русских, поголовно отбирают детей, и "рая для педофилов". Рассказы Бергсет о целенаправленной гомосексуализации норвежцев и изнасиловании детей в костюме Путина стали интернет-мемами ввиду их очевидной абсурдности. Однако собственно критика работы норвежской Службы защиты детей (Barnevernet) – отнюдь не монополия Бергсет; дискуссии о ней ведутся в самой Норвегии, причем часто именно в контексте отношения этой службы к семьям иммигрантов, беженцев или детям, воспитываемым в смешанных браках.
Нынешней норвежской системе защиты детей – чуть более 20 лет. Закон о защите детей был принят в 1992 году, в соответствии с ним и была создана Barnevernet. Закон предусматривает приоритет "наилучших интересов ребенка", на страже которых должно стоять государство, и в то же время устанавливает так называемый "биологический принцип", предусматривающий, что дети должны воспитываться в кровной семье, если это не противоречит "наилучшим интересам". Основания для вмешательства социальных служб и впоследствии изъятия ребенка из семьи и передачи в патронатную семью или под опеку перечислены в законе: если "есть серьезные недостатки в ежедневном уходе", если "ребенок подвергается жестокому обращению или другим серьезным нарушениям" или если родители не могут обеспечить нормальное развитие и здоровый образ жизни ребенка.
Согласно принятым в 2009 году поправкам, к жестокому обращению приравнивается любое физическое воздействие на детей, включая пресловутые шлепки и подзатыльники; и в этом смысле закон теоретически действительно предусматривает возможность изъятия детей из семьи "за шлепок". На практике вмешательство Barnevernet, конечно, не предполагает автоматического изъятия ребенка: согласно статистике, это происходит в 16 процентах случаев, в остальных случаях речь идет о различных программах помощи ребенку или семье без передачи детей под опеку. Обычно (за исключением случаев явной угрозы жизни или здоровью ребенка) каким-либо решительным действиям предшествует изучение ситуации, иногда в течение нескольких месяцев, налаживание контакта с родителями и попытки исправить ситуацию вместе с ними. По словам адвоката Екатерины Рейерсен, "проверка проводится в течение 3–6 месяцев: собирают информацию в школе, садике, у врача, общаются с семьей. Если проблемы очень серьезные, ребенка могут изъять. Но это самая крайняя мера, если ничто другое не помогает".
Кроме того, специалисты Barnevernet сами приветствуют обращение к ним родителей за советом и помощью, которая разнообразна: от материальных субсидий до бесплатных педагогических курсов, предоставления услуг нянь, помощи с интеграцией в детский коллектив (всего существует 28 различных видов помощи). И все же число случаев изъятия детей из семей и передачи в приемные (патронатные) семьи нельзя назвать малым: в 2012 году речь шла о примерно 8 тысячах детей, помещенных в приемные семьи или детские учреждения (это чуть менее 1 процента всех детей, живущих в Норвегии). С каждым годом число таких детей увеличивается на несколько сотен.
Норвежское государство отнюдь не скрывает своей нетерпимости по отношению к насилию в отношении детей. Напротив, оно активно информирует потенциальных и новоприбывших иммигрантов о деятельности Barnevernet и о том, что в стране допустимо, а что нет. Информационные кампании, например, посвященные борьбе с насилием или позитивному родительству, как правило, проводятся в нескольких языковых версиях. По ссылке, например, буклет о позитивном родительстве на русском языке.
Таким образом, по отношению к семьям иммигрантов Служба защиты детей играет двойную роль: помимо своей основной функции, она служит и инструментом интеграции родителей-мигрантов и их детей в норвежское общество. Принимая помощь от Barnevernet – добровольную или принудительную, они узнают о норвежских нормах и ценностях, о том, как устроено местное общество, а дети интегрируются в коллективе сверстников в детских садах и школах, где проводят большую часть времени.
В подходе к детям норвежские чиновники бескомпромиссны: ссылки на культурные особенности и традиции в тех случаях, когда по норвежским законам есть основания для вмешательства Barnevernet, не принимаются. Иными словами, подход государства в том, что касается соблюдения прав детей, одинаковый по отношению к этническим норвежцам, иммигрантам и беженцам. Омбудсмен по правам ребенка обосновывает эту политику тем, что "было бы оскорблением использовать какие-либо двойные стандарты и относиться к иммигрантам и их детям как к людям второго сорта". Иными словами, здесь действует та же самая логика, что лежит и в основе предлагаемого запрета на обрезания: все равны, и никто не должен "быть более равен, чем другие".
На практике это ведет к тому, что абсолютное и относительное число детей иммигрантов, которым оказывает помощь Barnevernet, в том числе и количество изъятий детей из родных семей постоянно растет. Дети мигрантов (главным образом речь идет о гражданах или выходцах из Пакистана, Сомали, Ирака) составляют уже около четверти "клиентов" Barnevernet (в то время как иммигранты составляют в Норвегии около 10 процентов населения). В 2009 году 11 процентов детей-иммигрантов получили помощь от Barnevernet.
Проблемы и противоречия подобного подхода ярко проявились в истории с детьми индийской пары Бхаттачарья, которая в 2011-12 годах приобрела международную известность (о ней писали и в России). Индийская пресса и политики негодовали, устраивались даже спонтанные демонстрации под лозунгами "отпустите наших детей". Вопрос решался и на правительственном уровне – и, вопреки заложенному в законе принципу о неразглашении Barnevernet причин своих действий, руководству службы пришлось объяснять, что проблема, приведшая к изъятию детей, отнюдь не в том, что родители спали с малыми детьми в одной постели и кормили их с рук. Глава Barnevernet Густав Торесен особо подчеркнул в заявлении, что действия его подопечных "не были основаны на культурных предрассудках или непонимании индийского образа жизни", а руководствовались законом, который "применим ко всем детям в Норвегии, вне зависимости от их национальности, гражданства и культуры".
Наконец, было найдено компромиссное решение (детей передали в Индию под опеку их дяди), а в самой индийской прессе появились подробности, свидетельствующие о том, что дети действительно подвергались в родной семье неподобающему отношению (речь шла в том числе и о физическом насилии).
Споры о работе Barnevernet – одни из самых яростных на русскоязычных норвежских форумах. Мнения часто противоположные – "против":
Вы готовы отдать своего ребенка, если какой-то "специалист", не имеющий зачастую собственных детей, станет утверждать, что Вы воспитываете его не так, как принято в этой стране? И "за": Надоело объяснять прописные истины, что детей бить нельзя, что с барневарном лучше не истерить, что надо уважать законы той страны, куда ты жить приехал, а не права качать и норвежцев жизни учить.
Критики Barnevernet нередко указывают на ксенофобскую мотивацию деятельности ее сотрудников, как и на то, что иммигрантов среди самих сотрудников службы существенно меньше, чем в целом по стране (всего около 2 процентов). Есть, однако, и другая точка зрения – об оправданности "особого контроля" за семьями иммигрантов из-за массовых случаев нарушения прав человека в инокультурных комьюнити.
В частности, писатель и режиссер Ульрик Рольфсен, сам сын пакистанца и норвежки, заявляет, что даже третье поколение пакистанцев, растущее в Норвегии, придерживается архаичных принципов в семье: речь идет, в том числе, о вынужденных браках, домашнем насилии, ограничении прав женщин на получение образования и так далее. "Пакистанским детям их родители запрещают ходить в душ после физкультуры, ходить в походы или на дни рождения". Рольфсен утверждает: "Необходимо требовать, чтобы все дети, растущие в Норвегии, имели одни и те же права".
Подобной позиции придерживается и служба уполномоченного по правам человека: "Отсутствие понимания задач по социальной защите детей в семьях этнических меньшинств означает, что дети, которые находятся в опасности, не получают необходимую помощь". В докладе без обиняков говорится, что "несколько национальных исследований пришли к выводу, что дети из числа этнических меньшинств более склонны к насилию, чем большинство населения" – и причина, в том числе, в "традиционном воспитании". Вывод: этническое или культурное происхождение не должно приниматься во внимание при принятии решения о вмешательстве в семью. При этом необходимо направить дополнительные усилия для привлечения родителей-иммигрантов к курсам ответственного родительства, на которых им объяснили бы, например, что детей бить нельзя.
Иными словами, мы видим в Норвегии, с одной стороны, заботу государства и общества о соблюдении прав детей, вне зависимости от их происхождения и культурного бэкграунда, что исключает любую дискриминацию. С другой стороны, такая забота становится элементом государственной политики интеграции инокультурных меньшинств, если не сказать принудительной, то, во всяком случае, довольно настойчивой. Притом что Норвегия официально не отказывается от мультикультурализма как принципа существования общества, трактует она его своеобразно: общество готово принимать мигрантов любых национальностей и культур, нетерпимо относится к расизму и ксенофобии – но при этом от этих людей ожидается, что они станут "норвежцами" в смысле соблюдения писаных и неписаных правил, принятых этническим и культурным большинством, в том числе и по отношению к детям. Эта картина далека как от картин ада, написанных Ириной Бергсет, так и от не менее ошибочных представлений о Норвегии как о стране победившего мультикультурализма.
Законопроект будет разработан через несколько месяцев. Пока что среди самих норвежских политиков нет единства. Однако запрет отнюдь не исключен – за его введение выступает и уполномоченный по правам ребенка Анне Линдбе, заявившая газете Aftenposten, что, несмотря на уважение к меньшинствам и их религиозным традициям, невозможно допустить, чтобы ради этих традиций наносился физический ущерб детям. "Эта процедура болезненная, рискованная – и прежде всего, необратимая, – заявила Линдбе. – Трудно поверить, что в XXI веке нельзя соблюсти ритуалы, не прибегая к столь болезненному вмешательству".
Израильские газеты цитируют главного раввина Осло Эрвина Кона, по словам которого в случае принятия запрета под угрозой окажется существование еврейской общины в Норвегии, которая насчитывает всего 700 членов. Еще большие проблемы новое законодательство может создать для живущих в Норвегии мусульман – их здесь намного больше, чем евреев.
Дебаты об обрезании в Норвегии, с одной стороны, часть общеевропейской дискуссии. В прошлом году дискуссии по этой проблеме затронули Германию, где ритуальные обрезания запретил суд в Кельне. Это вызвало неудовольствие не только еврейской общины, но и официальных лиц Израиля. Наконец был принят особый федеральный закон, разрешающий обрезание в религиозных целях – при соблюдении установленных процедур.
"Дети и утки". Картина норвежского художника Эдварда Мунка (1906). В те времена физически наказывать детей и в Норвегии считалось совершенно нормальным.
Другую позицию заняла Парламентская ассамблея Совета Европы, принявшая в октябре резолюцию с призывом запретить практику "нарушения физической целостности" детей без их согласия, в том числе и обрезание мальчиков "в религиозных целях". Она, хотя и не является юридически обязывающей, стала одним из аргументов для сторонников запрета.В Норвегии, однако, общеевропейская дискуссия о "физической целостности" ведется в контексте местных споров о защите детей и пределах вмешательства государственных органов в семейную жизнь. А эти споры, в свою очередь, прямо связаны с положением этнических меньшинств и мигрантов в стране. Ужесточение требований к родителям, помимо прочего, может свидетельствовать о стремлении норвежских властей к большей интеграции иммигрантов, к тому, чтобы привить им ценности, разделяемые норвежским обществом.
В России Норвегия и ее государственная система заботы о детях в последнее время оказались в центре весьма специфического внимания. Именно эту страну в качестве отрицательного примера приводят структуры вроде Всероссийского родительского собрания, борющегося против "ювенальной юстиции западного образца". Деятели, подобные Ирине Бергсет, целенаправленно создают имидж Норвегии как страны, где у родителей, особенно русских, поголовно отбирают детей, и "рая для педофилов". Рассказы Бергсет о целенаправленной гомосексуализации норвежцев и изнасиловании детей в костюме Путина стали интернет-мемами ввиду их очевидной абсурдности. Однако собственно критика работы норвежской Службы защиты детей (Barnevernet) – отнюдь не монополия Бергсет; дискуссии о ней ведутся в самой Норвегии, причем часто именно в контексте отношения этой службы к семьям иммигрантов, беженцев или детям, воспитываемым в смешанных браках.
Нынешней норвежской системе защиты детей – чуть более 20 лет. Закон о защите детей был принят в 1992 году, в соответствии с ним и была создана Barnevernet. Закон предусматривает приоритет "наилучших интересов ребенка", на страже которых должно стоять государство, и в то же время устанавливает так называемый "биологический принцип", предусматривающий, что дети должны воспитываться в кровной семье, если это не противоречит "наилучшим интересам". Основания для вмешательства социальных служб и впоследствии изъятия ребенка из семьи и передачи в патронатную семью или под опеку перечислены в законе: если "есть серьезные недостатки в ежедневном уходе", если "ребенок подвергается жестокому обращению или другим серьезным нарушениям" или если родители не могут обеспечить нормальное развитие и здоровый образ жизни ребенка.
Согласно принятым в 2009 году поправкам, к жестокому обращению приравнивается любое физическое воздействие на детей, включая пресловутые шлепки и подзатыльники; и в этом смысле закон теоретически действительно предусматривает возможность изъятия детей из семьи "за шлепок". На практике вмешательство Barnevernet, конечно, не предполагает автоматического изъятия ребенка: согласно статистике, это происходит в 16 процентах случаев, в остальных случаях речь идет о различных программах помощи ребенку или семье без передачи детей под опеку. Обычно (за исключением случаев явной угрозы жизни или здоровью ребенка) каким-либо решительным действиям предшествует изучение ситуации, иногда в течение нескольких месяцев, налаживание контакта с родителями и попытки исправить ситуацию вместе с ними. По словам адвоката Екатерины Рейерсен, "проверка проводится в течение 3–6 месяцев: собирают информацию в школе, садике, у врача, общаются с семьей. Если проблемы очень серьезные, ребенка могут изъять. Но это самая крайняя мера, если ничто другое не помогает".
Кроме того, специалисты Barnevernet сами приветствуют обращение к ним родителей за советом и помощью, которая разнообразна: от материальных субсидий до бесплатных педагогических курсов, предоставления услуг нянь, помощи с интеграцией в детский коллектив (всего существует 28 различных видов помощи). И все же число случаев изъятия детей из семей и передачи в приемные (патронатные) семьи нельзя назвать малым: в 2012 году речь шла о примерно 8 тысячах детей, помещенных в приемные семьи или детские учреждения (это чуть менее 1 процента всех детей, живущих в Норвегии). С каждым годом число таких детей увеличивается на несколько сотен.
Норвежское государство отнюдь не скрывает своей нетерпимости по отношению к насилию в отношении детей. Напротив, оно активно информирует потенциальных и новоприбывших иммигрантов о деятельности Barnevernet и о том, что в стране допустимо, а что нет. Информационные кампании, например, посвященные борьбе с насилием или позитивному родительству, как правило, проводятся в нескольких языковых версиях. По ссылке, например, буклет о позитивном родительстве на русском языке.
Таким образом, по отношению к семьям иммигрантов Служба защиты детей играет двойную роль: помимо своей основной функции, она служит и инструментом интеграции родителей-мигрантов и их детей в норвежское общество. Принимая помощь от Barnevernet – добровольную или принудительную, они узнают о норвежских нормах и ценностях, о том, как устроено местное общество, а дети интегрируются в коллективе сверстников в детских садах и школах, где проводят большую часть времени.
В подходе к детям норвежские чиновники бескомпромиссны: ссылки на культурные особенности и традиции в тех случаях, когда по норвежским законам есть основания для вмешательства Barnevernet, не принимаются. Иными словами, подход государства в том, что касается соблюдения прав детей, одинаковый по отношению к этническим норвежцам, иммигрантам и беженцам. Омбудсмен по правам ребенка обосновывает эту политику тем, что "было бы оскорблением использовать какие-либо двойные стандарты и относиться к иммигрантам и их детям как к людям второго сорта". Иными словами, здесь действует та же самая логика, что лежит и в основе предлагаемого запрета на обрезания: все равны, и никто не должен "быть более равен, чем другие".
На практике это ведет к тому, что абсолютное и относительное число детей иммигрантов, которым оказывает помощь Barnevernet, в том числе и количество изъятий детей из родных семей постоянно растет. Дети мигрантов (главным образом речь идет о гражданах или выходцах из Пакистана, Сомали, Ирака) составляют уже около четверти "клиентов" Barnevernet (в то время как иммигранты составляют в Норвегии около 10 процентов населения). В 2009 году 11 процентов детей-иммигрантов получили помощь от Barnevernet.
Проблемы и противоречия подобного подхода ярко проявились в истории с детьми индийской пары Бхаттачарья, которая в 2011-12 годах приобрела международную известность (о ней писали и в России). Индийская пресса и политики негодовали, устраивались даже спонтанные демонстрации под лозунгами "отпустите наших детей". Вопрос решался и на правительственном уровне – и, вопреки заложенному в законе принципу о неразглашении Barnevernet причин своих действий, руководству службы пришлось объяснять, что проблема, приведшая к изъятию детей, отнюдь не в том, что родители спали с малыми детьми в одной постели и кормили их с рук. Глава Barnevernet Густав Торесен особо подчеркнул в заявлении, что действия его подопечных "не были основаны на культурных предрассудках или непонимании индийского образа жизни", а руководствовались законом, который "применим ко всем детям в Норвегии, вне зависимости от их национальности, гражданства и культуры".
Наконец, было найдено компромиссное решение (детей передали в Индию под опеку их дяди), а в самой индийской прессе появились подробности, свидетельствующие о том, что дети действительно подвергались в родной семье неподобающему отношению (речь шла в том числе и о физическом насилии).
Деятельность Barnevernet по душе далеко не всем
Похожие истории произошли в Норвегии и с несколькими польскими семьями. Резонанс вызвала, например, статья профессора университета в Осло Нины Витошек, автор которой, эмигрировавшая из Польши, сравнила Barnevernet с "Политбюро", а норвежскую систему защиты детей – с тоталитарными практиками бывшего советского блока. Статья заканчивается призывом к иммигрантам, чтобы они, прибывая в Норвегию, "забыли о том, что у них есть власть над их детьми – государство имеет власть над ними": "Не шлепайте ребенка – государство его отберет. Ваш ребенок в школе должен все время улыбаться, а то государство примет меры".Споры о работе Barnevernet – одни из самых яростных на русскоязычных норвежских форумах. Мнения часто противоположные – "против":
Вы готовы отдать своего ребенка, если какой-то "специалист", не имеющий зачастую собственных детей, станет утверждать, что Вы воспитываете его не так, как принято в этой стране? И "за": Надоело объяснять прописные истины, что детей бить нельзя, что с барневарном лучше не истерить, что надо уважать законы той страны, куда ты жить приехал, а не права качать и норвежцев жизни учить.
Критики Barnevernet нередко указывают на ксенофобскую мотивацию деятельности ее сотрудников, как и на то, что иммигрантов среди самих сотрудников службы существенно меньше, чем в целом по стране (всего около 2 процентов). Есть, однако, и другая точка зрения – об оправданности "особого контроля" за семьями иммигрантов из-за массовых случаев нарушения прав человека в инокультурных комьюнити.
В частности, писатель и режиссер Ульрик Рольфсен, сам сын пакистанца и норвежки, заявляет, что даже третье поколение пакистанцев, растущее в Норвегии, придерживается архаичных принципов в семье: речь идет, в том числе, о вынужденных браках, домашнем насилии, ограничении прав женщин на получение образования и так далее. "Пакистанским детям их родители запрещают ходить в душ после физкультуры, ходить в походы или на дни рождения". Рольфсен утверждает: "Необходимо требовать, чтобы все дети, растущие в Норвегии, имели одни и те же права".
Подобной позиции придерживается и служба уполномоченного по правам человека: "Отсутствие понимания задач по социальной защите детей в семьях этнических меньшинств означает, что дети, которые находятся в опасности, не получают необходимую помощь". В докладе без обиняков говорится, что "несколько национальных исследований пришли к выводу, что дети из числа этнических меньшинств более склонны к насилию, чем большинство населения" – и причина, в том числе, в "традиционном воспитании". Вывод: этническое или культурное происхождение не должно приниматься во внимание при принятии решения о вмешательстве в семью. При этом необходимо направить дополнительные усилия для привлечения родителей-иммигрантов к курсам ответственного родительства, на которых им объяснили бы, например, что детей бить нельзя.
Иными словами, мы видим в Норвегии, с одной стороны, заботу государства и общества о соблюдении прав детей, вне зависимости от их происхождения и культурного бэкграунда, что исключает любую дискриминацию. С другой стороны, такая забота становится элементом государственной политики интеграции инокультурных меньшинств, если не сказать принудительной, то, во всяком случае, довольно настойчивой. Притом что Норвегия официально не отказывается от мультикультурализма как принципа существования общества, трактует она его своеобразно: общество готово принимать мигрантов любых национальностей и культур, нетерпимо относится к расизму и ксенофобии – но при этом от этих людей ожидается, что они станут "норвежцами" в смысле соблюдения писаных и неписаных правил, принятых этническим и культурным большинством, в том числе и по отношению к детям. Эта картина далека как от картин ада, написанных Ириной Бергсет, так и от не менее ошибочных представлений о Норвегии как о стране победившего мультикультурализма.