Александр Генис: Сегодня, пока АЧ отправился на недельные каникулы, мы предлагаем слушателям “Рождественскую антологию”, составленную из лучших праздничных передач прошлых лет.
В нашем городе любят говорить: если вам наскучило Рождество в Нью-Йорке, то вам и жить надоело.
Что-то в этом есть. Каждый год я не устаю наслаждаться мерным нарастанием рождественского энтузиазма на нью-йоркских улицах и площадях. Это ведь и в самом деле чудесное зрелище: прямо на глазах праздник прорастает сквозь будни.
В эти дни город кажется старше, чем он есть. Ритуалы Рождества никогда не меняются, и в праздники даже либеральные нью-йоркцы становятся заядлыми консерваторами. Все чтут неписаные законы рождественского расписания. Поэтому, скажем, в декабре никого не увольняют.
Нью-Йорк – с его сказочными витринами, праздничными базарами, и конечно главной елкой страны в Рокфеллер-центр - умело подыгрывает и горожанам, и туристам, которые съезжаются к нам со всего мира, рассчитывая встретить Рождество там, где его умеют отмечать с патриархальным уютом и имперским размахом.
Чтобы поговорить с гостями праздничного Нью-Йорка, корреспондент "Американского часа" Рая Вайль отправилась на самой большой и самый красивый вокзал Америки – "Гранд-Централ".
Рая Вайль: По дороге на «Гранд Централ», куда приезжают туристы со всей Америки, знаменитый магазин «Лорд энд Тейлор». Здесь, как обычно в это время года, толпа, много туристов. Лорд энд Тэйлор славится своими рождественскими витринами, представляющими собой живые сценки народной жизни. Мужчина, на вид лет 60-ти, уже все посмотрев, улыбается, бормочет про себя: «Красиво, очень красиво»...
- Мы с женой первый раз в Нью Йорке в рождественские дни. Манхэттен впечатляет, - говорит он. – Мы сами из Оклахомы. Там тоже к Рождеству готовятся, но такого размаха, конечно, нет. Такое только в Нью-Йорке можно увидеть. Елка на Рокфеллер-центре самая большая в мире, наверно, верхушка в небо уходит. А украшена как? Вообще, оформление потрясающее. Даже лучше, чем мы ожидали. Правду люди говорят, что хоть раз в жизни надо увидеть рождественский Нью Йорк. Праздник в воздухе витает, на каждой улице иллюминации. И настроение у всех соответствующее, приподнятое, приветливое...
Рая Вайль: Собеседника моего зовут Джон Смит. Поездка в Нью Йорк на Рождество – это его подарок жене на день рождения. Мэри в восторге...
Джон Смит: Сегодня мы идем на шоу в Радио-Сити Мюзик Холл. Говорят, это лучшее рождественское представление в Нью-Йорке. А пока самое сильное впечатление на меня произвела свадьба на Рокфеллер Центре, которую мы вчера видели. Потрясающее зрелище. Я даже всплакнула, так все было трогательно и красиво...
Рая Вайль: Джоана Хилл с мужем живут в двух часах езды от Нью-Йорка. Чувствуется, что они богаты и всем довольны. При доме и конюшня собственная есть, и теннисные корты, и даже свой кинотеатр. Но раз в году, в рождественские дни они приезжают сюда, чтобы побродить по праздничному городу...
Джоана Хилл: Рождество в Нью Йорке – это рай, - говорит словоохотливая Джоана. – Это ни с чем не сравнить. От декораций на Рокфеллер Центре, до уличных представлений, до потрясающе оформленных витрин, до всевозможных спектаклей, концертов на рождественские темы... Чтобы все это посмотреть и жизни не хватит. А мы с мужем только три дня здесь проводим, правда, каждый год, потому что нигде так не готовятся к Рождеству, как в Нью-Йорке. Чего стоит одно только лазерное шоу на Гранд Централ, которое мы только что посмотрели...
Рая Вайль: Джоана напомнила мне о цели моего путешествия – Гранд Централ. Рядом с информационной будкой стоят двое мужчин с чемоданами. Командировочные. Как оказалось, из Вирджинии. Понравился ли им праздничный Нью-Йорк?
- Мне кажется, что Рождество здесь давно превратилось в коммерческий праздник, - говорит тот, что постарше. – Впрочем, как и везде, - добавляет второй. - Красиво, конечно, но дорого все очень. Нужно много денег, чтобы в Нью Йорк на праздники приезжать. Сплошное разорение, за день сотню можно потратить незаметно...
Рая Вайль: Две пожилые дамы, одной 86, другой 92, приехали посмотреть рождественский Нью-Йорк из Флориды.
- Мы только вчера приехали, - говорит одна, - в первый и, может, в последний раз. Нельзя умереть, не повидав такой красоты. Сегодня целый день гуляли по Центральному парку. Там тоже кругом все украшено. Каждый мост, каждая скамеечка, каждое дерево. Еще по Пятой авеню гуляли, витрины магазинов рассматривали, там есть очень интересные. Что говорить, красив Нью Йорк, во все времена красив, а в Рождество особенно. И чисто здесь на удивление, и декорации фантастические...
Рая Вайль: Алекса Фицпатрик только что приехала в Нью Йорк из Техасса. Она приезжает сюда каждый год, к друзьям, с которыми вместе училась в Нью-йорском университете...
Алекса Фицпатрик: Нет ничего лучше, чем справлять Рождество в Нью Йорке, - говорит 25-летняя Алекса. – Рождество в Нью Йорке ни на что не похоже. Как будто ты попадаешь в сказку, и на каждом шагу с тобой какое-нибудь волшебство случается... Даже толпа здесь какая-то по особенному праздничная...
Рая Вайль: Действительно, чудес в эти дни в Нью Йорке множество. Каждые полчаса в главном зале Гранд Централ лазерное шоу на потолке. Глаз не оторвать, как красиво. Разноцветные фигуры сходятся и расходятся в танце, исчезают, на их месте появляются огромные шары, и снова фигуры... На эту диковину пришли посмотреть и туристы из Англии.
- Мы слегка разочарованы, - говорит Джуди Фейдман, - Декорации не такие уж и потрясающие, как нам говорили. Кроме того, трудно найти нормальную еду. В основном, жареная картошка и стейки. А этого у нас и в Лондоне хватает. Но вот такое лазерное шоу, действительно, производит впечатление...
Рая Вайль: В соседнем зале, где расположилась новогодняя ярмарка, 32-летний Шон Гриссан наигрывает рождественские мелодии на своем контрабасе...
Шон Гриссан: Рождество – это лучшее время года, - улыбается он. – Ничего нет красивее, чем Нью Йорк в праздничный сезон. Я справлял Рождество и в Японии, и в Европе. Тоже красиво, но не так, как в Нью-Йорке. Здесь еще и атмосфера особая, и люди... А, может, я просто люблю этот город, привязан к нему... Я даже сочинил свой, нью-йоркский вариант, знаменитой «Джингл Белл»... Вот, послушайте...
Рая Вайль: Шон играет кейджунский вариант Джингл Белл...
(Музыка)
Александр Генис: В сегодняшней разделенной на либералов и консерваторов сине-красной Америке так называемые «культурные войны» не прекращаются даже в эти предпраздничные рождественские дни. Как раз Рождество и послужило поводом для очередной полемики. Американские евангелисты требует вернуть Рождеству Христа, вспомнив, что послужило поводом для праздников. Их политически корректные оппоненты, напротив, хотят более секулярного, экуменичегого Рождества, которое могло бы объединить Америку всех вер и конфессий. И те, и другие, однако, хотели бы очистить праздник от истерического консьюмеризма. Но, думаю, из этого точно ничего не выйдет, потому что в конце каждого года всех нас охватывает неодолимая страсть к подаркам.
Понимая, что с ней невозможно бороться, я хотел бы напомнить, с чего все началось.
(Музыка)
Александр Генис: Первыми Христа признали животные (делившие с ним ясли осел и вол, которые согрели младенца своим дыханием), и иностранцы - пришедшие поклониться Христу волхвы.
Волхвы представляли человечество в его географической и этнографической совокупности: Каспар - Азию, Бальтазар - Африку, Мельхиор - Европу. Однако имена, мученические биографии и мощи, до сих пор хранящиеся в Кельнском соборе, - плоды позднейших разысканий.
Матфей, единственный евангелист, упомянувший волхвов, даже не говорит, сколько их было. Библеисты подсчитали волхвов по числу даров:
“И, открывши сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну”.
Три самых дорогих товара древнего мира обладали символическими значениями. Дань царю - золото, извечный знак власти. Дань Богу - ладан, аромат которого обладает способностью отрывать помыслы от всего земного. Дань человеку - смирна, предвестие жертвенной смерти (смирна, иначе - мирра, применялась в погребальных обрядах).
Дары волхвов выстраиваются в сюжет, составляя своего рода пророческий ребус, аббревиатурный пересказ Евангелия на языке вещей-символов. Так уже первые в истории рождественские подарки явились в мир в узорной обертке толкований.
Сегодня из выбранных волхвами даров популярными осталось только золото. Оно осталось тем же, чем было всегда. Прогресс не смог заменить первобытную цену золота утилитарным политэкономическим уравнением. Чтобы ни говорил Маркс, оно - не столько эквивалент, сколько антитеза денег. Золото ценно не потому, что дорого, а дорого, потому что ценно. Главное в нем - не покупательная, а магическая сила. Викинги, например, не пускали награбленное золото в ход, а просто зарывали его в землю в виде кладов, которые обеспечивали владельцу удачу. Об этом же говорит пушкинский “Скупой рыцарь”:
Мне все послушно, я же - ничему,
я выше всех желаний,
я спокоен, я знаю мощь мою,
с меня довольно сего сознанья”.
Золото - не условие товарообмена, а его результат, конечный продукт. В отличие от денег, которые становятся собой лишь когда мы с ними расстаемся, золото предназначено для вечного “предварительного накопления”. Единственный товар, который можно купить за золото, - уверенность в себе…
(Музыка)
Александр Генис: В последнее время, однако, золото перестало быть тем безошибочным подарком, которым оно всегда считалось. Об этом рассказывает корреспондент «Американского часа» Ирина Савинова.
Ирина Савинова: Недавно в Нью-Йорке на фешенебельной Пятой авеню возле ювелирных магазинов, занятых предпраздничной торговлей, можно было увидеть пикетчиков с плакатами "Нет грязному золоту!"
Чтобы добыть унцию золота, горнорабочие добывают от 30 до 100 тонн каменной породы и орошают ее раствором цианида, отделяющим золото от камня. После этого огромные пирамиды отработанной руды еще долгие годы поливают этим ядовитым раствором в надежде выделить из породы остатки золота. От этого окружающая среда - вода и почва - загрязняются сильнее, чем в любой другой отрасли промышленности: опасность - не меньшая, чем от хранения ядерных отходов.
80 процентов добываемого золота уходит на производство украшений, спрос на которые все время повышается. Золота в почве становится все меньше, и поэтому цена на него растет, но не только поэтому. Какова же настоящая цена золота?
О судьбе золота рассказывает профессор факультета экологии Йельского университета Майкл Конрой.
Зачем нам золото? Какова его метафизическая цена.
Майкл Конрой: Золото необходимо в электронной промышленности. Его используют в фотографическом процессе. Веками оно считается ценностью, потому что отношение его стоимости к весу очень велико. Оно податливое, из одной формы можно сделать другую: из монет – украшения, а из украшений – отлить монеты. Однако золото не единственная ценность. Есть драгоценные камни. Но камни светят холодным блеском, а золото мягким, приветливым, несмотря на то, что люди рисковали жизнью и лишали жизни других для того, чтобы завладеть им. Этот тяжелый сверкающий металл всегда гипнотизировал владельца и вызывал у него чувство покоя и уверенности. Украшения из золота не просто тяжелые по весу, они придают вес статусу владельца в обществе. Эти интимные отношения золота и его владельца остались неизменными многие века.
Ирина Савинова: Но сейчас эти отношения меняются.
Майкл Конрой: Скажем так. В прошлом золото становилось источником значительных социальных и экологических бед - по мере того, как оно становилось важным индустриальным продуктом и ценностью, в которой выражается богатство.
Сегодня мы начинаем понимать, что рыночная цена золота не отражает ущерба окружающей среде, который наносит его добыча.
В будущем всей золотодобывающей отрасли будет все труднее получить социальный заказ. Цена на золото будет расти просто потому, что этой промышленности будет все труднее соответствовать стандартам безопасного для людей и природы производства его.
Ирина Савинова: Где золотодобывающая промышленность приносит больше всего вреда?
Майкл Конрой: Хуже всего идут дела в развивающихся госудрарствах и в странах с неустойчивыми режимами. В Соединенных Штатах существуют строгие требования к добыче золота, хотя экологические организации хотели бы их еще больше ужесточить. Но на приисках Киргизстана, Румынии, Перу, Ганы стандарты недостаточно высокие. Там урон среде наносится довольно чувствительный.
Все знают, что самая страшная катастрофа произошла в Румынии в 2000 году, когда смесь породы с цианидом сползла в приток Дуная, умертвив тысячи тонн рыбы. Шлейф цианида достиг Черного моря. Но о многих инцидентов такого рода, вызванных нарушениями правил добычи золота, вообще. не сообщается
Ирина Савинова: Однако, золото – всегда было частью нашей культуры
Майкл Конрой: Да, золото – важная составляющая культуры в некоторых странах. 80 процентов мирового золота оседает в Китае и Индии. Но если нужда Китая в золоте – промышленная, то в Индии золото – часть культуры: оно признак состоятельности, оно – ценное приданое, оно играет центральную роль в ритуалах и церемониях.
Ирина Савинова: Может ли ювелирное искусство обойтись без золота?
Майкл Конрой: Я думаю, что по мере того, как цены на золото будут расти из-за того, что необходимо компенсировать ущерб, причиняемый его добычей, люди научатся обходиться без него. Мы найдем другие металлы, заменяющие золото и в промышленности и в культуре. В будущем золото перестанет быть единственным источником богатства так же, как мех перестал быть единственным источником тепла.
Александр Генис: А теперь - рождественская песня. За десять лет, прошедших со дня премьеры, ее праздничный дух не растворился в буднях. У микрофона - наш режиссер и меломан Григорий Эйдинов.
Григорий Эйдинов: В этом году из лавины стандартных рождественских альбомов мне было нетрудно выбрать самый стоящий. Им стал диск джазовой супер-звезды Дианы Кролл, с незамысловатым названием - "Рождественские Песни" (Christmas Songs).
В этом альбоме Диана не пыталась сделать что-то оригинальное, не старалась, как делают многие, стараясь выжать что-нибудь новое из уже тысячи раз выпущенных и перевыпущенных песен (в этом году даже американская почта продаёт рождественский сборник). Диана избежала и соблазна написать новые песни на старую тему. Вместо этого она просто зажгла свечи, нарядила ёлку и пригласила джазовый оркестр Клейтона-Хамильтонна, чтобы записать альбом классических рождественских песен - в своё удовольствие. Произошло это еще летом, в июне. Шесть месяцев спустя, альбом стал одним из самых успешных - коммерчески и художественно - в этом праздничном сезоне. Пожалуй, главная причина успеха в том, что Диана в первую очередь сделала джазовый альбом, а уж потом уже рождественский.
Кроме классических американских рождественских песен здесь есть и несколько редких жемчужин. Например - версия колыбельной Ирвинга Берлина, которую исполняет явно не разучившаяся наслаждаться новогодними праздниками, джаз-дива Диана Кролл: "Считай не овец, а удачи» (Count Your Blessings Instead of Sheep).
(Музыка)
Владимир Гандельсман: Роберт Альтер перевел Псалмы. Псалмы, конечно же, глубоко духовное сочинение. Но вот что совершенно не убедительно в существующей английской версии перевода, по мнению Альтера: духовное там не связано с телом. Ключевое слово, которое ведет к тотально неверному пониманию – «nefesh» («нефеш»). В самом почитаемом переводе Библии 1611 года (версия короля Иакова) оно переведено как «душа». Этому переводу следуют и современные переводчики. И американские, и русские. Хотя попытки, подобные Альтеровской, делаются.
Александр Генис: Как же выходит из этого положения Альтер?
Владимир Гандельсман: Хотя это может расстроить набожных читателей Роберта Альтера, он категорически исключает слово «душа» из своего перевода. И поясняет: в оригинале, то есть – в Библии, нет никакого разделения на тело и душу и нет понятия души, спасающей тело. И вообще слово «нефеш» значит «дыхание жизни» (в иврите вы воистину слышите дыхание в звуке этого слова) – Богоданная живая сила, входящая в ноздри и наполняющая легкие, живящая тело. В расширительном смысле это значит «жизнь».
«My nefesh» - это способ сказать «я» (и это личное местоимение «я» Альтер переводит иногда как «мое всебытие» или «мое существо» - то есть некоторое соединение сути и существования). И поскольку горло есть путь дыхания, то же самое слово может значить метафорически гортань, глотку, горло.
Александр Генис: Мне сразу тут вспоминается, как о гигантских трудностях перевода библейской поэзии писал Аверинцев, который переводил многие тексты Библии, и псалмы в том числе...
Владимир Гандельсман: Саша, Вы опережаете мои планы. Я как раз хотел сказать об Аверинцеве и его опыте, - и даже захватил его книгу. Давайте послушаем, что он говорил о древнееврейском оригинале.
Диктор: Нас потрясает прямота выражения: такая прямота, при которой каждый раз выбирается поистине кратчайший путь от реальности к слову и от слова к сердцу. В сравнении с этой прямотой любое самое прекрасное переложение покажется искусственным и декоративным: торжественность вместо первозданности и благочестие вместо самой святыни. А там слова всё больше краткие, никакого “плетения словес”, сплетания корней (так удающегося, признаться, по-гречески и по-славянски); ритм свободный, но отчетливый и сжатый – тонический отсчет ударений, чаще всего по три. Естественный, как дыхание, речитативный распев. И такие созвучия!
Владимир Гандельсман: Дело в том, что во множестве псалмов выражение мощного желания божественного присутствия дано как острый телесный опыт, - все тело жаждет соприкосновения с Богом
63-й псалом Альтер переводит так: «Бог, мой Бог, Ты, Кого ищу, моё горло изжаждалось Тебя, моя плоть томиться по Тебе в испепеленной пустыне, без капли воды». Это – мой буквальный перевод с английского. А вот канонический перевод в русской Библии: «Боже! Ты – Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной...» К нашему переводу у Альтера была бы та же претензия: слово «душа». Не «душа» а «гортань», «горло». «Душа» - сомнительный эквивалент слову «нефеш», - считает он. И в параллель к первой строке – вторая, где слово «плоть», томящееся в пустыне, подтверждает, что обе строки «телесны», относятся к телу. Тот, кто взывает, каждой клеточкой своего физического существа, гортанью и плотью, жаждет Бога, как человек, страдающий в жаркой пустыне без капли воды.
Александр Генис: Получается, мы читаем не то, что в оригинале. Не зря так часто говорят о том, что русским тоже надо заново переводить Библию.
Владимир Гандельсман: Есть исследователи, которые не согласны с синодальным переводом Библии 1876 года. Преклоняясь перед этим трудом, они считают, что он несостоятелен: обилие прямых ошибок в переводе и плохой русский язык. Почему так случилось – сложный вопрос, и мы не будем его касаться. Но вот один пример, который приводит исследователь и переводчик Графов: В синодальной Псалтири сказано: "Ты избавил душу мою от ада преисподнего" Понять это можно только так, что Господь спасает бессмертную душу псалмопевца, избавляя её, душу, от вечных адских мук. Между тем всё обстоит значительно проще: человек благодарит Бога после того, как Тот спас ему жизнь — возможно, защитил от упомянутых в следующем стихе "мятежников". В Танахе (еврейская Библия, т.е. Ветхий 3авет) "моя душа" чаще всего означает "моя жизнь", "я". А вот "души" у древних евреев не было. Псалмы написаны людьми, которые не верили, что душа бессмертна и продолжает жить после смерти тела. Графов говорит, что высокий парадокс состоит в том, что народ, которому было предначертано подарить человечеству христианскую веру, на протяжении первого тысячелетия своей истории не верил в бессмертие души. Хотя прочие племена и народы — верили. И он приводит этот пример затем, чтобы продемонстрировать неадекватность синодальной Библии.
Александр Генис: Володя, после таких свидетельств мы невольно возвращаемся с Вами все к тому же, постоянно возникающему в наших беседах, бессмысленному и необходимому вопросу: возможен ли перевод?
Владимир Гандельсман: Вот именно: бессмысленному. Потому что бессмысленно говорить о бессмысленности перевода. Он был, есть и будет. Замечателен на эту тему анекдот, который пересказывает Аверинцев. А ему этот анекдот рассказывает переводчик Библии на французский.
Еврей переходит границу; таможенник спрашивает: “Что в сумке?” Еврей отвечает: “Шофар” (то самое, от звука чего развалились стены Иерихона, – духовой инструмент из бараньего рога). “А что такое – „шофар”?” – спрашивает таможенник. На этом месте еврей, должно быть, вспоминает всю европейскую традицию библейских переводов: “Ну, труба”. – “Так бы и говорил – труба”, – ворчит таможенник. А еврей: “Так ведь шофар – это ж не труба...”
Александр Генис: Для разговора о переводе довольно пессимистический эпиграф. Шофар – не труба, труба – не шофар; что сказано на одном языке, не выйдет на другом.
Владимир Гандельсман: Мне вспомнилось еще одно остроумное высказывание одного шахматиста-философа. Он сказал своему приятелю: «Ну ты же, надеюсь, не будешь утверждать, что Бог обременяет себя существованием!» Вот и мы говорим: «Ну мы ведь не будем, конечно, утверждать, что перевод возможен!» Мне кажется, что в отрицаниях такого рода содержится существенно положительный ответ. Лучше я прочту несколько переложения на темы псалмов одного из моих любимых поэтов Валерия Черешни.
Валерий Черешня
На темы псалмов.
1.
Как хорошо мне – Он со мной,
И радость, как ягненок, – возле,
И запах жизни, как настой,
Мне резко ударяет в ноздри.
Спокоен и правдив мой труд:
Стада приплод приносят вдвое,
И воды тихие текут
У ног моих, как дни покоя.
И что теперь мне смертный путь,
Не вижу зла я в этой доле.
О, только будь со мною, будь,
Не отпускай меня на волю!
2.
Цветов, умирающих с болью,
Какой не понять человеку;
И воздуха в полную волю –
Его не объять человеку;
И слово Господне, как поле,
Чтоб жить и пахать человеку;
И счастье посыпано солью,
И мне умирать, человеку.
3.
Возвышают воды, Господи,
Возвышают воды голос свой,
Посягая до Твоих высот.
Но превыше шума многих вод
Откровений тихий шепот Твой,
Внятный среди звездной россыпи.
4.
Давид, лежащий на спине,
Лицо закинув в небо ночи,
Ты видишь звезды – сор на дне
Солонки на Его столе,
Ты видишь блеск Его воочью.
Как ослепителен разбег
Пространств, которыми Он ходит;
Он вечность стряхивает с век…
Так что такое человек,
Что он к нему еще снисходит?
Марина Ефимова: Как это ни удивительно, почти все лучшие англоязычные книги, о которых мы говорили в этом году (и из которых мне придется выбирать одну), были так или иначе связаны с Россией: несколько запоздалых книг о решающей роли советской армии во Второй мировой войне, две книги о Сталине и сталинском режиме, исторический анализ феномена «Плана Маршалла»...
Поэтому начать я хочу с единственной, кажется, книги, которая не имеет никакого отношения к России – с интереснейшей работы Джанин Бэсингер об истории Голливуда Золотого века – то есть, 30-х-50-х годов - когда была создана вся так называемая «голливудская классика». Изюминка книги - в том, что, по мнению автора, в этот период все в Голливуде были несчастны - начиная с бесправных сценаристов и кончая актерами-звездами, которых обожала публика.
Диктор: «Со «звездами» заключался печально знаменитый «оптационный контракт», по которому актер должен был работать на данную студию не меньше семи лет – как библейский Иаков на Лавана. (При этом сама студия никаких обязательств не имела). Если актер отказывался от какой-то роли, срок его оброка продлевали. Эта практика продолжалась до 1945 года, до суда, затеянного актрисой Оливией де Хавиланд. Актриса выиграла дело, и решением суда на студию был наложен штраф за нарушение старинного закона, запрещающего «крепостную зависимость» в Америке!
Марина Ефимова: Среди других закабаленных профессией Голливуда главный страдалец - сценарист (которого кто-то прозвал «простофиля с ундервудом»), а завершает список несчастливых голливудцев (к изумлению читателя) галерея киномагнатов. Владелец студии «Колумбия» писал в мемуарах:
Диктор: «Каждую пятницу открываются двери, и я выплевываю новый фильм. Чтобы продать хотя бы одну по-настоящему хорошую картину в год, я должен ублажить прокатчиков десятком блондинок, десятком вестернов и прочим мусором, который мы производим. Поэтому каждый понедельник я снова запускаю конвейер».
Марина Ефимова: Интересно, кто же был виноват в том, что в свой «Золотой век» Голливуд выпускал столько мусора и делал несчастными своих сотрудников? Получается – что зритель...
Но перейдем к главной теме года – к исторической ретроспекции. Публицист Фредерик Тэйлор сделал то, что рано или поздно нужно было сделать: собрал в одну книгу всю информацию о Берлинской стене, назвав книгу «Берлинская стена. Разделенный мир, 1961-1989». И надо сказать, история Стены изумляет своей почти художественной завершенностью:
Диктор: «История редко создает драмы с такой театральной симметричностью. В данном случае – с одним и тем же актером в прологе и в эпилоге. Когда в 89-м году стена рухнула, правительство Восточной Германии показало дух захватывающий фокус, цинизму которого трудно найти равные примеры: оно устроило аукцион, на котором стена распродавалась по кускам. Остроглазые репортеры, выведав имя чиновника, ответственного за вывоз обломков – Хаген Кох – обнаружили, что он – тот самый офицер, который когда-то отвечал за наведение «белой линии» – первой пограничной черты между Восточным и Западным Берлином.
Марина Ефимова: Годами западные интеллектуалы высмеивали страхи людей, предвидевших возможность возведения стены, и писали, что такая нелепая идея может возникнуть только в головах оголтелых антикоммунистов. Однако Берлинская стена была воздвигнута за несколько часов – в течение тихого августовского уикэнда. Рано утром в понедельник 14 августа 1961 года старушка на станции метро Фридрих-штрассе подошла к полицейскому и нервно спросила, когда пойдет следующий поезд в Западный Берлин. «Никогда больше не пойдет, бабушка, - сказал полицейский. – Всё! Теперь вы – в мышеловке». Возлюбленные, сестры и братья оказались отрезанными друг от друга... дети - от родителей, старики - от помощи – на 28 лет!
Диктор: «Берлинская стена дала миру незабываемые образы героизма и страданий: жители Восточного Берлина прыгали из окон зданий, пытались перелезть через стену, перелететь через нее, прорыть под ней туннели... Однажды водитель трамвая, разогнавшись, просто пробил стену и оказался в Западном Берлине с семьей и несколькими случайными пассажирами. Всё это вдохновило Джона Кеннеди на знаменитые слова: «Их бин Берлинер!», а Рейгана на призыв: «Мистер Горбачев, разрушьте Стену!»
Марина Ефимова: Последний штрих - Берлинскую стену разрушили в тот момент, когда готов был проект ее ультрасовременной высокотехнологической модернизации. Новую Берлинскую Стену собирались возводить, как Великую Китайскую – на века.
Продолжая тему исторических злодейств, нельзя не вспомнить о книге историка Симона Монтефиоре «Молодой Сталин». Новизна подхода Монтефиоре – в исправлении искажений образа, допущенных прежними биографами:
Диктор: «Десятилетиями историки представляли себе молодого Ста-лина по портретам, созданным его прямыми политическими противниками. И все они, включая Троцкого и Суханова, рисовали его посредственностью».
Марина Ефимова: Монтефиоре, собрав из открытых перестройкой архивов новые или намеренно пропущенные материалы, создал новый, почти пиратский образ:
Диктор: «Сталин был редкой комбинацией интеллектуала и убийцы. Он хорошо учился, был начинающим поэтом, но от других молодых революционеров отличался полным отсутствием идеализма. С юных лет он освоил тактику, почерпнутую им в Семинарии, где он учился: выслеживание, шпионаж, шантаж, насилие над чувствами... Все действия Сталина, будучи чистой политикой, предпринимались, тем не менее, в стиле эксцентричном, почти богемном – вне бюрократической структуры. Он не мог бы преуспеть ни в одном другом правительстве ни тогда, ни сейчас. Но в революционном правительстве России, окруженный людьми жестокими и беспринципными, Сталин сумел стать самым беспринципным и самым жестоким».
Марина Ефимова: Среди документальных книг о Второй мировой войне я отдала свое сердце работе английского историка Кэтрин Мэрридейл - «Иванова война». До Мэрридэйл на Западе прижился миф о российском солдате, почерпнутый, как это ни чудовищно, из рапортов и воспоминаний немецких офицеров:
Диктор: «Поведение этих полуазиатских солдат полно противоречий. Они примитивны, нетребовательны, легко переносят лишения, смелы от природы, но живут инстинктами. Полагаться на них нельзя».
Марина Ефимова: Мэрридэйл разрушила, наконец, этот сомнительный собирательный образ, приведя сотни писем, фотографий, историй и бесед, разбивших общий миф на отдельных запоминающихся людей, страдающих от холода, голода, боли, от стыда, страха, унижений и разочарований, тоскующих по родным, испытывающих гордость, обладающих умом, талантами и юмором. С огромным сочувствием описывает английский историк солдатские муки первых 5-ти месяцев войны:
Диктор: «В армии еще не сформировалось солдатское братство, поскольку от любой роты через два-три месяца на передовой оставались в живых считанные единицы. Доносы комиссаров мешали довериться друг другу. У солдат не хватало ни боеприпасов, ни обмундирования настолько, что они копали окопы касками и в этих же касках варили подобранную с полей картошку (зная, что грузовики с частью их рациона идут мимо них прямиком на черный рынок). Но как-то они дрались: на терпении, на крестьянской сообразительности, на упрямстве, на идеализме, на патриотизме, на злости».
Марина Ефимова: В книге подробно описано преобразование армии в 43 году, когда «герои гражданской войны» были, наконец, смещены с высших постов и заменены способными полевыми командирами Жуковым, Коневым, Чуйковым:
Диктор: «Ненависть преобразовались, наконец, в четкие планы военных действий, пусть безжалостные и не считавшиеся с потерями, но реально исполнимые и победоносные. К концу 43 года с немцами уже сражалась умелая, боеспособная, бесстрашная, яростная и непобедимая армия».
Марина Ефимова: Вообще говоря, давно следовало ожидать исторического труда о русском солдате, написанного чужим, непричастным человеком, чья рука не дрогнет от горя. Но и чужая рука дрогнула.
Александр Генис: Нашу итоговую передачу мы обычно завершаем специальной рубрикой – Человек года Русской Америки. На этот раз я хочу назвать им пианиста Александра Избицера. Его в Нью-Йорке знает и любит каждый соотечественник, потому что Саша играет на рояле в знаменитом клубе-ресторане «Самовар». Но не только. Избицера можно услышать и в Карнеги-холл, где он виртуозно исполнял Шостаковича. Пианист широчайшего диапазона, он очаровывает любую аудиторию. Об этом написал один из его самых преданных поклонников Евгений Евтушенко:
«Александр Избицер – один из моих любимых пианистов…В нем есть нечто неизъяснимо нежное к тем, кого он играет, к тем, чью музыку он исполняет. Он настоящий интеллигент – то есть, человек способный понять все и всех…»
Александр Генис: … В том числе – Александра Вертинского, песни которого Избицер много лет поет для неизменно восхищенных слушателей. И вот, наконец, вышел диск с этими записями, который, среди прочего, украсил чудный рисунок Эрнста Неизвестного, запечатлевший Сашу за делом – поющим Вертинского.
(Музыка)
Саша, давайте начнем с начала. Какова история этого альбома? Как возникла идея записать вдруг Вертинского?
Александр Избицер: Идея записать возникла не так давно, лет пять назад, а вот петь его – все двадцать лет. Первый раз я пел его публично не дома, не для друзей, а для Одоевцевой. Она как раз приехала из Парижа в Ленинград, и вот меня пригласили к ней на вечер, я волновался, естественно, и пел для нее.
Александр Генис: Она слышала, конечно, оригинал?
Александр Избицер: Я уверен.
Александр Генис: И что она сказала?
Александр Избицер: Она сказала очень хорошие слова.
Александр Генис: А что такое для вас Вертинский, почему именно Вертинский?
Александр Избицер: Потому что когда много лет назад я купил его пластинку, первую, которая вышла в СССР…
Александр Генис: Я прекрасно ее помню, она у меня до сих пор стоит, хотя уже проигрывателя нет.
Александр Избицер: Я вас понимаю. Это был для меня шок, я ничего подобного не слышал. Именно потому, что это ни на что и ни на кого не было похоже и привлекало чем-то таким, чему определения я до сих пор не могу найти.
Александр Генис: Мой отец рассказывал мне когда-то, что он слышал живого Вертинского после войны в Киеве, и это было самым главным событием его жизни. Ему тогда было лет 19-20, и он впервые увидел человека, который олицетворяет романтику Запада. Вот это был живой Запад, который находился в послевоенном Киеве. Это было невероятное событие. Когда в 19 лет я услышал пластинку Вертинского, для меня это тоже было точно таким же событием, точно таким же Западом. И вот недавно я сидел в «Самоваре», слышал, как вы поете Вертинского, и подумал, что вот мы и есть тот самый Запад, о котором пел Вертинский. Не кажется ли вам, что все возвращается к этому?
Александр Избицер: Я никогда не думал о нем, как о западном певце и шансонье. Я думал о нем, как о русском, только дореволюционном.
Александр Генис: Но это все-таки чисто эмигрантская Муза.
Александр Избицер: Не скажите. Он повез ее в эмиграцию с собой. Она ведь была рождена в Петербурге.
Александр Генис: То есть это как Набоков, скорее?
Александр Избицер: Конечно. В этом плане - бесспорно.
Александр Генис: А как для вас звучат сейчас эти слова? Ведь Вертинский очень мрачный автор, декадентский автор, я бы сказал, Северянин в музыке.
Александр Избицер: Я разделяю в этом отношении Вертинского на две ипостаси – автор и исполнитель. Как автор он лишен манерности напрочь. Для меня он мужественный, ярко театральный человек. А как исполнитель, действительно, его можно назвать манерным (что отталкивает кое-кого), и некоторая слащавость, может быть. Но это было абсолютно в пандан его времени. Сейчас, спустя пятьдесят лет после его смерти, спустя почти сто лет как он начал петь, конечно, мы можем судить о вкусах того времени, которое мы не застали.
Александр Генис: Как раз наоборот - эта манерность, слащавость, декаденщина, она мне кажется органичной, естественной. Именно это и нравится, потому что это самый настоящий дух того времени, по которому мы скучаем. Это Belle Epoque , в конце концов, вот что это такое для меня.
Александр Избицер: Я не хотел подражать Вертинскому никак. Но, с другой стороны, я и не пытался нарочито удаляться от него. Просто я слушал его, я любил его песни, я любил его, естественно, и исполнение, и когда долгое время не слушал, они жили во мне все равно и обрастали какими-то новыми подробностями. В них появлялись какие-то новые акценты вне зависимости от меня. Это какое-то утробное существование. И когда я попытался потом спеть, я понял, насколько это разнится с самим Вертинским.
Александр Генис: То есть это новый Вертинский, Вертинский 21-го века?
Александр Избицер: Трудно сказать, но поскольку я живу в 21-м, то, наверное, так.
Александр Генис: Саша, мой последний вопрос. На этом альбоме множество песен, и у каждой песни свое настроение, своя атмосфера. Вертинский умел создавать театральный образ, в коротком опусе сразу чувствуется какая-то сценка. Какая из этих песен, как вам кажется, больше всего подходит для этих предпраздничных дней?
Александр Избицер: «Желтый ангел». Это песня, которая завершает альбом. В ней для меня сошлось сразу несколько тем. Во-первых, сам Вертинский не смог дописать ее, по разным причинам, главным образом потому, что формат тогдашних пластинок не позволял этого. Поэтому финала у него нет ни в одной из его записей. Но он самый драгоценный там. Когда является Желтый ангел и жалеет певца, который сквозь усталость, боль и болезнь вынужден веселить людей и бросать им в бокал с шампанским цветы.
В нашем городе любят говорить: если вам наскучило Рождество в Нью-Йорке, то вам и жить надоело.
Что-то в этом есть. Каждый год я не устаю наслаждаться мерным нарастанием рождественского энтузиазма на нью-йоркских улицах и площадях. Это ведь и в самом деле чудесное зрелище: прямо на глазах праздник прорастает сквозь будни.
В эти дни город кажется старше, чем он есть. Ритуалы Рождества никогда не меняются, и в праздники даже либеральные нью-йоркцы становятся заядлыми консерваторами. Все чтут неписаные законы рождественского расписания. Поэтому, скажем, в декабре никого не увольняют.
Нью-Йорк – с его сказочными витринами, праздничными базарами, и конечно главной елкой страны в Рокфеллер-центр - умело подыгрывает и горожанам, и туристам, которые съезжаются к нам со всего мира, рассчитывая встретить Рождество там, где его умеют отмечать с патриархальным уютом и имперским размахом.
Чтобы поговорить с гостями праздничного Нью-Йорка, корреспондент "Американского часа" Рая Вайль отправилась на самой большой и самый красивый вокзал Америки – "Гранд-Централ".
Рая Вайль: По дороге на «Гранд Централ», куда приезжают туристы со всей Америки, знаменитый магазин «Лорд энд Тейлор». Здесь, как обычно в это время года, толпа, много туристов. Лорд энд Тэйлор славится своими рождественскими витринами, представляющими собой живые сценки народной жизни. Мужчина, на вид лет 60-ти, уже все посмотрев, улыбается, бормочет про себя: «Красиво, очень красиво»...
- Мы с женой первый раз в Нью Йорке в рождественские дни. Манхэттен впечатляет, - говорит он. – Мы сами из Оклахомы. Там тоже к Рождеству готовятся, но такого размаха, конечно, нет. Такое только в Нью-Йорке можно увидеть. Елка на Рокфеллер-центре самая большая в мире, наверно, верхушка в небо уходит. А украшена как? Вообще, оформление потрясающее. Даже лучше, чем мы ожидали. Правду люди говорят, что хоть раз в жизни надо увидеть рождественский Нью Йорк. Праздник в воздухе витает, на каждой улице иллюминации. И настроение у всех соответствующее, приподнятое, приветливое...
Рая Вайль: Собеседника моего зовут Джон Смит. Поездка в Нью Йорк на Рождество – это его подарок жене на день рождения. Мэри в восторге...
Джон Смит: Сегодня мы идем на шоу в Радио-Сити Мюзик Холл. Говорят, это лучшее рождественское представление в Нью-Йорке. А пока самое сильное впечатление на меня произвела свадьба на Рокфеллер Центре, которую мы вчера видели. Потрясающее зрелище. Я даже всплакнула, так все было трогательно и красиво...
Рая Вайль: Джоана Хилл с мужем живут в двух часах езды от Нью-Йорка. Чувствуется, что они богаты и всем довольны. При доме и конюшня собственная есть, и теннисные корты, и даже свой кинотеатр. Но раз в году, в рождественские дни они приезжают сюда, чтобы побродить по праздничному городу...
Джоана Хилл: Рождество в Нью Йорке – это рай, - говорит словоохотливая Джоана. – Это ни с чем не сравнить. От декораций на Рокфеллер Центре, до уличных представлений, до потрясающе оформленных витрин, до всевозможных спектаклей, концертов на рождественские темы... Чтобы все это посмотреть и жизни не хватит. А мы с мужем только три дня здесь проводим, правда, каждый год, потому что нигде так не готовятся к Рождеству, как в Нью-Йорке. Чего стоит одно только лазерное шоу на Гранд Централ, которое мы только что посмотрели...
Рая Вайль: Джоана напомнила мне о цели моего путешествия – Гранд Централ. Рядом с информационной будкой стоят двое мужчин с чемоданами. Командировочные. Как оказалось, из Вирджинии. Понравился ли им праздничный Нью-Йорк?
- Мне кажется, что Рождество здесь давно превратилось в коммерческий праздник, - говорит тот, что постарше. – Впрочем, как и везде, - добавляет второй. - Красиво, конечно, но дорого все очень. Нужно много денег, чтобы в Нью Йорк на праздники приезжать. Сплошное разорение, за день сотню можно потратить незаметно...
Рая Вайль: Две пожилые дамы, одной 86, другой 92, приехали посмотреть рождественский Нью-Йорк из Флориды.
- Мы только вчера приехали, - говорит одна, - в первый и, может, в последний раз. Нельзя умереть, не повидав такой красоты. Сегодня целый день гуляли по Центральному парку. Там тоже кругом все украшено. Каждый мост, каждая скамеечка, каждое дерево. Еще по Пятой авеню гуляли, витрины магазинов рассматривали, там есть очень интересные. Что говорить, красив Нью Йорк, во все времена красив, а в Рождество особенно. И чисто здесь на удивление, и декорации фантастические...
Рая Вайль: Алекса Фицпатрик только что приехала в Нью Йорк из Техасса. Она приезжает сюда каждый год, к друзьям, с которыми вместе училась в Нью-йорском университете...
Алекса Фицпатрик: Нет ничего лучше, чем справлять Рождество в Нью Йорке, - говорит 25-летняя Алекса. – Рождество в Нью Йорке ни на что не похоже. Как будто ты попадаешь в сказку, и на каждом шагу с тобой какое-нибудь волшебство случается... Даже толпа здесь какая-то по особенному праздничная...
Рая Вайль: Действительно, чудес в эти дни в Нью Йорке множество. Каждые полчаса в главном зале Гранд Централ лазерное шоу на потолке. Глаз не оторвать, как красиво. Разноцветные фигуры сходятся и расходятся в танце, исчезают, на их месте появляются огромные шары, и снова фигуры... На эту диковину пришли посмотреть и туристы из Англии.
- Мы слегка разочарованы, - говорит Джуди Фейдман, - Декорации не такие уж и потрясающие, как нам говорили. Кроме того, трудно найти нормальную еду. В основном, жареная картошка и стейки. А этого у нас и в Лондоне хватает. Но вот такое лазерное шоу, действительно, производит впечатление...
Рая Вайль: В соседнем зале, где расположилась новогодняя ярмарка, 32-летний Шон Гриссан наигрывает рождественские мелодии на своем контрабасе...
Шон Гриссан: Рождество – это лучшее время года, - улыбается он. – Ничего нет красивее, чем Нью Йорк в праздничный сезон. Я справлял Рождество и в Японии, и в Европе. Тоже красиво, но не так, как в Нью-Йорке. Здесь еще и атмосфера особая, и люди... А, может, я просто люблю этот город, привязан к нему... Я даже сочинил свой, нью-йоркский вариант, знаменитой «Джингл Белл»... Вот, послушайте...
Рая Вайль: Шон играет кейджунский вариант Джингл Белл...
(Музыка)
Александр Генис: В сегодняшней разделенной на либералов и консерваторов сине-красной Америке так называемые «культурные войны» не прекращаются даже в эти предпраздничные рождественские дни. Как раз Рождество и послужило поводом для очередной полемики. Американские евангелисты требует вернуть Рождеству Христа, вспомнив, что послужило поводом для праздников. Их политически корректные оппоненты, напротив, хотят более секулярного, экуменичегого Рождества, которое могло бы объединить Америку всех вер и конфессий. И те, и другие, однако, хотели бы очистить праздник от истерического консьюмеризма. Но, думаю, из этого точно ничего не выйдет, потому что в конце каждого года всех нас охватывает неодолимая страсть к подаркам.
Понимая, что с ней невозможно бороться, я хотел бы напомнить, с чего все началось.
(Музыка)
Волхвы представляли человечество в его географической и этнографической совокупности: Каспар - Азию, Бальтазар - Африку, Мельхиор - Европу. Однако имена, мученические биографии и мощи, до сих пор хранящиеся в Кельнском соборе, - плоды позднейших разысканий.
Матфей, единственный евангелист, упомянувший волхвов, даже не говорит, сколько их было. Библеисты подсчитали волхвов по числу даров:
“И, открывши сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну”.
Три самых дорогих товара древнего мира обладали символическими значениями. Дань царю - золото, извечный знак власти. Дань Богу - ладан, аромат которого обладает способностью отрывать помыслы от всего земного. Дань человеку - смирна, предвестие жертвенной смерти (смирна, иначе - мирра, применялась в погребальных обрядах).
Дары волхвов выстраиваются в сюжет, составляя своего рода пророческий ребус, аббревиатурный пересказ Евангелия на языке вещей-символов. Так уже первые в истории рождественские подарки явились в мир в узорной обертке толкований.
Сегодня из выбранных волхвами даров популярными осталось только золото. Оно осталось тем же, чем было всегда. Прогресс не смог заменить первобытную цену золота утилитарным политэкономическим уравнением. Чтобы ни говорил Маркс, оно - не столько эквивалент, сколько антитеза денег. Золото ценно не потому, что дорого, а дорого, потому что ценно. Главное в нем - не покупательная, а магическая сила. Викинги, например, не пускали награбленное золото в ход, а просто зарывали его в землю в виде кладов, которые обеспечивали владельцу удачу. Об этом же говорит пушкинский “Скупой рыцарь”:
Мне все послушно, я же - ничему,
я выше всех желаний,
я спокоен, я знаю мощь мою,
с меня довольно сего сознанья”.
Золото - не условие товарообмена, а его результат, конечный продукт. В отличие от денег, которые становятся собой лишь когда мы с ними расстаемся, золото предназначено для вечного “предварительного накопления”. Единственный товар, который можно купить за золото, - уверенность в себе…
(Музыка)
Александр Генис: В последнее время, однако, золото перестало быть тем безошибочным подарком, которым оно всегда считалось. Об этом рассказывает корреспондент «Американского часа» Ирина Савинова.
Ирина Савинова: Недавно в Нью-Йорке на фешенебельной Пятой авеню возле ювелирных магазинов, занятых предпраздничной торговлей, можно было увидеть пикетчиков с плакатами "Нет грязному золоту!"
Чтобы добыть унцию золота, горнорабочие добывают от 30 до 100 тонн каменной породы и орошают ее раствором цианида, отделяющим золото от камня. После этого огромные пирамиды отработанной руды еще долгие годы поливают этим ядовитым раствором в надежде выделить из породы остатки золота. От этого окружающая среда - вода и почва - загрязняются сильнее, чем в любой другой отрасли промышленности: опасность - не меньшая, чем от хранения ядерных отходов.
80 процентов добываемого золота уходит на производство украшений, спрос на которые все время повышается. Золота в почве становится все меньше, и поэтому цена на него растет, но не только поэтому. Какова же настоящая цена золота?
О судьбе золота рассказывает профессор факультета экологии Йельского университета Майкл Конрой.
Зачем нам золото? Какова его метафизическая цена.
Майкл Конрой: Золото необходимо в электронной промышленности. Его используют в фотографическом процессе. Веками оно считается ценностью, потому что отношение его стоимости к весу очень велико. Оно податливое, из одной формы можно сделать другую: из монет – украшения, а из украшений – отлить монеты. Однако золото не единственная ценность. Есть драгоценные камни. Но камни светят холодным блеском, а золото мягким, приветливым, несмотря на то, что люди рисковали жизнью и лишали жизни других для того, чтобы завладеть им. Этот тяжелый сверкающий металл всегда гипнотизировал владельца и вызывал у него чувство покоя и уверенности. Украшения из золота не просто тяжелые по весу, они придают вес статусу владельца в обществе. Эти интимные отношения золота и его владельца остались неизменными многие века.
Ирина Савинова: Но сейчас эти отношения меняются.
Майкл Конрой: Скажем так. В прошлом золото становилось источником значительных социальных и экологических бед - по мере того, как оно становилось важным индустриальным продуктом и ценностью, в которой выражается богатство.
Сегодня мы начинаем понимать, что рыночная цена золота не отражает ущерба окружающей среде, который наносит его добыча.
В будущем всей золотодобывающей отрасли будет все труднее получить социальный заказ. Цена на золото будет расти просто потому, что этой промышленности будет все труднее соответствовать стандартам безопасного для людей и природы производства его.
Ирина Савинова: Где золотодобывающая промышленность приносит больше всего вреда?
Майкл Конрой: Хуже всего идут дела в развивающихся госудрарствах и в странах с неустойчивыми режимами. В Соединенных Штатах существуют строгие требования к добыче золота, хотя экологические организации хотели бы их еще больше ужесточить. Но на приисках Киргизстана, Румынии, Перу, Ганы стандарты недостаточно высокие. Там урон среде наносится довольно чувствительный.
Все знают, что самая страшная катастрофа произошла в Румынии в 2000 году, когда смесь породы с цианидом сползла в приток Дуная, умертвив тысячи тонн рыбы. Шлейф цианида достиг Черного моря. Но о многих инцидентов такого рода, вызванных нарушениями правил добычи золота, вообще. не сообщается
Ирина Савинова: Однако, золото – всегда было частью нашей культуры
Майкл Конрой: Да, золото – важная составляющая культуры в некоторых странах. 80 процентов мирового золота оседает в Китае и Индии. Но если нужда Китая в золоте – промышленная, то в Индии золото – часть культуры: оно признак состоятельности, оно – ценное приданое, оно играет центральную роль в ритуалах и церемониях.
Ирина Савинова: Может ли ювелирное искусство обойтись без золота?
Майкл Конрой: Я думаю, что по мере того, как цены на золото будут расти из-за того, что необходимо компенсировать ущерб, причиняемый его добычей, люди научатся обходиться без него. Мы найдем другие металлы, заменяющие золото и в промышленности и в культуре. В будущем золото перестанет быть единственным источником богатства так же, как мех перестал быть единственным источником тепла.
Александр Генис: А теперь - рождественская песня. За десять лет, прошедших со дня премьеры, ее праздничный дух не растворился в буднях. У микрофона - наш режиссер и меломан Григорий Эйдинов.
Григорий Эйдинов: В этом году из лавины стандартных рождественских альбомов мне было нетрудно выбрать самый стоящий. Им стал диск джазовой супер-звезды Дианы Кролл, с незамысловатым названием - "Рождественские Песни" (Christmas Songs).
В этом альбоме Диана не пыталась сделать что-то оригинальное, не старалась, как делают многие, стараясь выжать что-нибудь новое из уже тысячи раз выпущенных и перевыпущенных песен (в этом году даже американская почта продаёт рождественский сборник). Диана избежала и соблазна написать новые песни на старую тему. Вместо этого она просто зажгла свечи, нарядила ёлку и пригласила джазовый оркестр Клейтона-Хамильтонна, чтобы записать альбом классических рождественских песен - в своё удовольствие. Произошло это еще летом, в июне. Шесть месяцев спустя, альбом стал одним из самых успешных - коммерчески и художественно - в этом праздничном сезоне. Пожалуй, главная причина успеха в том, что Диана в первую очередь сделала джазовый альбом, а уж потом уже рождественский.
Кроме классических американских рождественских песен здесь есть и несколько редких жемчужин. Например - версия колыбельной Ирвинга Берлина, которую исполняет явно не разучившаяся наслаждаться новогодними праздниками, джаз-дива Диана Кролл: "Считай не овец, а удачи» (Count Your Blessings Instead of Sheep).
(Музыка)
Владимир Гандельсман
Александр Генис: В конце каждого года я прошу поэта «Американского часа» Владимира Гандельсмана поделиться со слушателями своими недавними поэтическими открытиями. На этот раз речь пойдет о столь необходимой в Рождественские дни духовной поэзии. Разговору о ней положила начало статья американского исследователя Роберта Альтера «Как я перевел самую поэтичную книгу Библии».Владимир Гандельсман: Роберт Альтер перевел Псалмы. Псалмы, конечно же, глубоко духовное сочинение. Но вот что совершенно не убедительно в существующей английской версии перевода, по мнению Альтера: духовное там не связано с телом. Ключевое слово, которое ведет к тотально неверному пониманию – «nefesh» («нефеш»). В самом почитаемом переводе Библии 1611 года (версия короля Иакова) оно переведено как «душа». Этому переводу следуют и современные переводчики. И американские, и русские. Хотя попытки, подобные Альтеровской, делаются.
Александр Генис: Как же выходит из этого положения Альтер?
Владимир Гандельсман: Хотя это может расстроить набожных читателей Роберта Альтера, он категорически исключает слово «душа» из своего перевода. И поясняет: в оригинале, то есть – в Библии, нет никакого разделения на тело и душу и нет понятия души, спасающей тело. И вообще слово «нефеш» значит «дыхание жизни» (в иврите вы воистину слышите дыхание в звуке этого слова) – Богоданная живая сила, входящая в ноздри и наполняющая легкие, живящая тело. В расширительном смысле это значит «жизнь».
«My nefesh» - это способ сказать «я» (и это личное местоимение «я» Альтер переводит иногда как «мое всебытие» или «мое существо» - то есть некоторое соединение сути и существования). И поскольку горло есть путь дыхания, то же самое слово может значить метафорически гортань, глотку, горло.
Александр Генис: Мне сразу тут вспоминается, как о гигантских трудностях перевода библейской поэзии писал Аверинцев, который переводил многие тексты Библии, и псалмы в том числе...
Владимир Гандельсман: Саша, Вы опережаете мои планы. Я как раз хотел сказать об Аверинцеве и его опыте, - и даже захватил его книгу. Давайте послушаем, что он говорил о древнееврейском оригинале.
Диктор: Нас потрясает прямота выражения: такая прямота, при которой каждый раз выбирается поистине кратчайший путь от реальности к слову и от слова к сердцу. В сравнении с этой прямотой любое самое прекрасное переложение покажется искусственным и декоративным: торжественность вместо первозданности и благочестие вместо самой святыни. А там слова всё больше краткие, никакого “плетения словес”, сплетания корней (так удающегося, признаться, по-гречески и по-славянски); ритм свободный, но отчетливый и сжатый – тонический отсчет ударений, чаще всего по три. Естественный, как дыхание, речитативный распев. И такие созвучия!
Владимир Гандельсман: Дело в том, что во множестве псалмов выражение мощного желания божественного присутствия дано как острый телесный опыт, - все тело жаждет соприкосновения с Богом
63-й псалом Альтер переводит так: «Бог, мой Бог, Ты, Кого ищу, моё горло изжаждалось Тебя, моя плоть томиться по Тебе в испепеленной пустыне, без капли воды». Это – мой буквальный перевод с английского. А вот канонический перевод в русской Библии: «Боже! Ты – Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной...» К нашему переводу у Альтера была бы та же претензия: слово «душа». Не «душа» а «гортань», «горло». «Душа» - сомнительный эквивалент слову «нефеш», - считает он. И в параллель к первой строке – вторая, где слово «плоть», томящееся в пустыне, подтверждает, что обе строки «телесны», относятся к телу. Тот, кто взывает, каждой клеточкой своего физического существа, гортанью и плотью, жаждет Бога, как человек, страдающий в жаркой пустыне без капли воды.
Александр Генис: Получается, мы читаем не то, что в оригинале. Не зря так часто говорят о том, что русским тоже надо заново переводить Библию.
Владимир Гандельсман: Есть исследователи, которые не согласны с синодальным переводом Библии 1876 года. Преклоняясь перед этим трудом, они считают, что он несостоятелен: обилие прямых ошибок в переводе и плохой русский язык. Почему так случилось – сложный вопрос, и мы не будем его касаться. Но вот один пример, который приводит исследователь и переводчик Графов: В синодальной Псалтири сказано: "Ты избавил душу мою от ада преисподнего" Понять это можно только так, что Господь спасает бессмертную душу псалмопевца, избавляя её, душу, от вечных адских мук. Между тем всё обстоит значительно проще: человек благодарит Бога после того, как Тот спас ему жизнь — возможно, защитил от упомянутых в следующем стихе "мятежников". В Танахе (еврейская Библия, т.е. Ветхий 3авет) "моя душа" чаще всего означает "моя жизнь", "я". А вот "души" у древних евреев не было. Псалмы написаны людьми, которые не верили, что душа бессмертна и продолжает жить после смерти тела. Графов говорит, что высокий парадокс состоит в том, что народ, которому было предначертано подарить человечеству христианскую веру, на протяжении первого тысячелетия своей истории не верил в бессмертие души. Хотя прочие племена и народы — верили. И он приводит этот пример затем, чтобы продемонстрировать неадекватность синодальной Библии.
Александр Генис: Володя, после таких свидетельств мы невольно возвращаемся с Вами все к тому же, постоянно возникающему в наших беседах, бессмысленному и необходимому вопросу: возможен ли перевод?
Владимир Гандельсман: Вот именно: бессмысленному. Потому что бессмысленно говорить о бессмысленности перевода. Он был, есть и будет. Замечателен на эту тему анекдот, который пересказывает Аверинцев. А ему этот анекдот рассказывает переводчик Библии на французский.
Еврей переходит границу; таможенник спрашивает: “Что в сумке?” Еврей отвечает: “Шофар” (то самое, от звука чего развалились стены Иерихона, – духовой инструмент из бараньего рога). “А что такое – „шофар”?” – спрашивает таможенник. На этом месте еврей, должно быть, вспоминает всю европейскую традицию библейских переводов: “Ну, труба”. – “Так бы и говорил – труба”, – ворчит таможенник. А еврей: “Так ведь шофар – это ж не труба...”
Александр Генис: Для разговора о переводе довольно пессимистический эпиграф. Шофар – не труба, труба – не шофар; что сказано на одном языке, не выйдет на другом.
Владимир Гандельсман: Мне вспомнилось еще одно остроумное высказывание одного шахматиста-философа. Он сказал своему приятелю: «Ну ты же, надеюсь, не будешь утверждать, что Бог обременяет себя существованием!» Вот и мы говорим: «Ну мы ведь не будем, конечно, утверждать, что перевод возможен!» Мне кажется, что в отрицаниях такого рода содержится существенно положительный ответ. Лучше я прочту несколько переложения на темы псалмов одного из моих любимых поэтов Валерия Черешни.
Валерий Черешня
На темы псалмов.
1.
Как хорошо мне – Он со мной,
И радость, как ягненок, – возле,
И запах жизни, как настой,
Мне резко ударяет в ноздри.
Спокоен и правдив мой труд:
Стада приплод приносят вдвое,
И воды тихие текут
У ног моих, как дни покоя.
И что теперь мне смертный путь,
Не вижу зла я в этой доле.
О, только будь со мною, будь,
Не отпускай меня на волю!
2.
Цветов, умирающих с болью,
Какой не понять человеку;
И воздуха в полную волю –
Его не объять человеку;
И слово Господне, как поле,
Чтоб жить и пахать человеку;
И счастье посыпано солью,
И мне умирать, человеку.
3.
Возвышают воды, Господи,
Возвышают воды голос свой,
Посягая до Твоих высот.
Но превыше шума многих вод
Откровений тихий шепот Твой,
Внятный среди звездной россыпи.
4.
Давид, лежащий на спине,
Лицо закинув в небо ночи,
Ты видишь звезды – сор на дне
Солонки на Его столе,
Ты видишь блеск Его воочью.
Как ослепителен разбег
Пространств, которыми Он ходит;
Он вечность стряхивает с век…
Так что такое человек,
Что он к нему еще снисходит?
Марина Ефимова
Александр Генис: Ну а теперь пришла пора подвести итоги литературному году. Этим займется ведущая нашей рубрики «Книжное обозрение» Марина Ефимова, которая расскажет, какую книгу она считает лучшей.Марина Ефимова: Как это ни удивительно, почти все лучшие англоязычные книги, о которых мы говорили в этом году (и из которых мне придется выбирать одну), были так или иначе связаны с Россией: несколько запоздалых книг о решающей роли советской армии во Второй мировой войне, две книги о Сталине и сталинском режиме, исторический анализ феномена «Плана Маршалла»...
Поэтому начать я хочу с единственной, кажется, книги, которая не имеет никакого отношения к России – с интереснейшей работы Джанин Бэсингер об истории Голливуда Золотого века – то есть, 30-х-50-х годов - когда была создана вся так называемая «голливудская классика». Изюминка книги - в том, что, по мнению автора, в этот период все в Голливуде были несчастны - начиная с бесправных сценаристов и кончая актерами-звездами, которых обожала публика.
Диктор: «Со «звездами» заключался печально знаменитый «оптационный контракт», по которому актер должен был работать на данную студию не меньше семи лет – как библейский Иаков на Лавана. (При этом сама студия никаких обязательств не имела). Если актер отказывался от какой-то роли, срок его оброка продлевали. Эта практика продолжалась до 1945 года, до суда, затеянного актрисой Оливией де Хавиланд. Актриса выиграла дело, и решением суда на студию был наложен штраф за нарушение старинного закона, запрещающего «крепостную зависимость» в Америке!
Марина Ефимова: Среди других закабаленных профессией Голливуда главный страдалец - сценарист (которого кто-то прозвал «простофиля с ундервудом»), а завершает список несчастливых голливудцев (к изумлению читателя) галерея киномагнатов. Владелец студии «Колумбия» писал в мемуарах:
Диктор: «Каждую пятницу открываются двери, и я выплевываю новый фильм. Чтобы продать хотя бы одну по-настоящему хорошую картину в год, я должен ублажить прокатчиков десятком блондинок, десятком вестернов и прочим мусором, который мы производим. Поэтому каждый понедельник я снова запускаю конвейер».
Марина Ефимова: Интересно, кто же был виноват в том, что в свой «Золотой век» Голливуд выпускал столько мусора и делал несчастными своих сотрудников? Получается – что зритель...
Но перейдем к главной теме года – к исторической ретроспекции. Публицист Фредерик Тэйлор сделал то, что рано или поздно нужно было сделать: собрал в одну книгу всю информацию о Берлинской стене, назвав книгу «Берлинская стена. Разделенный мир, 1961-1989». И надо сказать, история Стены изумляет своей почти художественной завершенностью:
Диктор: «История редко создает драмы с такой театральной симметричностью. В данном случае – с одним и тем же актером в прологе и в эпилоге. Когда в 89-м году стена рухнула, правительство Восточной Германии показало дух захватывающий фокус, цинизму которого трудно найти равные примеры: оно устроило аукцион, на котором стена распродавалась по кускам. Остроглазые репортеры, выведав имя чиновника, ответственного за вывоз обломков – Хаген Кох – обнаружили, что он – тот самый офицер, который когда-то отвечал за наведение «белой линии» – первой пограничной черты между Восточным и Западным Берлином.
Марина Ефимова: Годами западные интеллектуалы высмеивали страхи людей, предвидевших возможность возведения стены, и писали, что такая нелепая идея может возникнуть только в головах оголтелых антикоммунистов. Однако Берлинская стена была воздвигнута за несколько часов – в течение тихого августовского уикэнда. Рано утром в понедельник 14 августа 1961 года старушка на станции метро Фридрих-штрассе подошла к полицейскому и нервно спросила, когда пойдет следующий поезд в Западный Берлин. «Никогда больше не пойдет, бабушка, - сказал полицейский. – Всё! Теперь вы – в мышеловке». Возлюбленные, сестры и братья оказались отрезанными друг от друга... дети - от родителей, старики - от помощи – на 28 лет!
Диктор: «Берлинская стена дала миру незабываемые образы героизма и страданий: жители Восточного Берлина прыгали из окон зданий, пытались перелезть через стену, перелететь через нее, прорыть под ней туннели... Однажды водитель трамвая, разогнавшись, просто пробил стену и оказался в Западном Берлине с семьей и несколькими случайными пассажирами. Всё это вдохновило Джона Кеннеди на знаменитые слова: «Их бин Берлинер!», а Рейгана на призыв: «Мистер Горбачев, разрушьте Стену!»
Марина Ефимова: Последний штрих - Берлинскую стену разрушили в тот момент, когда готов был проект ее ультрасовременной высокотехнологической модернизации. Новую Берлинскую Стену собирались возводить, как Великую Китайскую – на века.
Продолжая тему исторических злодейств, нельзя не вспомнить о книге историка Симона Монтефиоре «Молодой Сталин». Новизна подхода Монтефиоре – в исправлении искажений образа, допущенных прежними биографами:
Диктор: «Десятилетиями историки представляли себе молодого Ста-лина по портретам, созданным его прямыми политическими противниками. И все они, включая Троцкого и Суханова, рисовали его посредственностью».
Марина Ефимова: Монтефиоре, собрав из открытых перестройкой архивов новые или намеренно пропущенные материалы, создал новый, почти пиратский образ:
Диктор: «Сталин был редкой комбинацией интеллектуала и убийцы. Он хорошо учился, был начинающим поэтом, но от других молодых революционеров отличался полным отсутствием идеализма. С юных лет он освоил тактику, почерпнутую им в Семинарии, где он учился: выслеживание, шпионаж, шантаж, насилие над чувствами... Все действия Сталина, будучи чистой политикой, предпринимались, тем не менее, в стиле эксцентричном, почти богемном – вне бюрократической структуры. Он не мог бы преуспеть ни в одном другом правительстве ни тогда, ни сейчас. Но в революционном правительстве России, окруженный людьми жестокими и беспринципными, Сталин сумел стать самым беспринципным и самым жестоким».
Марина Ефимова: Среди документальных книг о Второй мировой войне я отдала свое сердце работе английского историка Кэтрин Мэрридейл - «Иванова война». До Мэрридэйл на Западе прижился миф о российском солдате, почерпнутый, как это ни чудовищно, из рапортов и воспоминаний немецких офицеров:
Диктор: «Поведение этих полуазиатских солдат полно противоречий. Они примитивны, нетребовательны, легко переносят лишения, смелы от природы, но живут инстинктами. Полагаться на них нельзя».
Марина Ефимова: Мэрридэйл разрушила, наконец, этот сомнительный собирательный образ, приведя сотни писем, фотографий, историй и бесед, разбивших общий миф на отдельных запоминающихся людей, страдающих от холода, голода, боли, от стыда, страха, унижений и разочарований, тоскующих по родным, испытывающих гордость, обладающих умом, талантами и юмором. С огромным сочувствием описывает английский историк солдатские муки первых 5-ти месяцев войны:
Диктор: «В армии еще не сформировалось солдатское братство, поскольку от любой роты через два-три месяца на передовой оставались в живых считанные единицы. Доносы комиссаров мешали довериться друг другу. У солдат не хватало ни боеприпасов, ни обмундирования настолько, что они копали окопы касками и в этих же касках варили подобранную с полей картошку (зная, что грузовики с частью их рациона идут мимо них прямиком на черный рынок). Но как-то они дрались: на терпении, на крестьянской сообразительности, на упрямстве, на идеализме, на патриотизме, на злости».
Марина Ефимова: В книге подробно описано преобразование армии в 43 году, когда «герои гражданской войны» были, наконец, смещены с высших постов и заменены способными полевыми командирами Жуковым, Коневым, Чуйковым:
Диктор: «Ненависть преобразовались, наконец, в четкие планы военных действий, пусть безжалостные и не считавшиеся с потерями, но реально исполнимые и победоносные. К концу 43 года с немцами уже сражалась умелая, боеспособная, бесстрашная, яростная и непобедимая армия».
Марина Ефимова: Вообще говоря, давно следовало ожидать исторического труда о русском солдате, написанного чужим, непричастным человеком, чья рука не дрогнет от горя. Но и чужая рука дрогнула.
Александр Генис: Нашу итоговую передачу мы обычно завершаем специальной рубрикой – Человек года Русской Америки. На этот раз я хочу назвать им пианиста Александра Избицера. Его в Нью-Йорке знает и любит каждый соотечественник, потому что Саша играет на рояле в знаменитом клубе-ресторане «Самовар». Но не только. Избицера можно услышать и в Карнеги-холл, где он виртуозно исполнял Шостаковича. Пианист широчайшего диапазона, он очаровывает любую аудиторию. Об этом написал один из его самых преданных поклонников Евгений Евтушенко:
«Александр Избицер – один из моих любимых пианистов…В нем есть нечто неизъяснимо нежное к тем, кого он играет, к тем, чью музыку он исполняет. Он настоящий интеллигент – то есть, человек способный понять все и всех…»
Александр Генис: … В том числе – Александра Вертинского, песни которого Избицер много лет поет для неизменно восхищенных слушателей. И вот, наконец, вышел диск с этими записями, который, среди прочего, украсил чудный рисунок Эрнста Неизвестного, запечатлевший Сашу за делом – поющим Вертинского.
(Музыка)
Пианист Александр Избицер (фото: Александр Генис)
Александр Генис: Сегодня человек года Русской Америки, Александр Избицер, – гость нашей студии.Саша, давайте начнем с начала. Какова история этого альбома? Как возникла идея записать вдруг Вертинского?
Александр Избицер: Идея записать возникла не так давно, лет пять назад, а вот петь его – все двадцать лет. Первый раз я пел его публично не дома, не для друзей, а для Одоевцевой. Она как раз приехала из Парижа в Ленинград, и вот меня пригласили к ней на вечер, я волновался, естественно, и пел для нее.
Александр Генис: Она слышала, конечно, оригинал?
Александр Избицер: Я уверен.
Александр Генис: И что она сказала?
Александр Избицер: Она сказала очень хорошие слова.
Александр Генис: А что такое для вас Вертинский, почему именно Вертинский?
Александр Избицер: Потому что когда много лет назад я купил его пластинку, первую, которая вышла в СССР…
Александр Генис: Я прекрасно ее помню, она у меня до сих пор стоит, хотя уже проигрывателя нет.
Александр Избицер: Я вас понимаю. Это был для меня шок, я ничего подобного не слышал. Именно потому, что это ни на что и ни на кого не было похоже и привлекало чем-то таким, чему определения я до сих пор не могу найти.
Александр Генис: Мой отец рассказывал мне когда-то, что он слышал живого Вертинского после войны в Киеве, и это было самым главным событием его жизни. Ему тогда было лет 19-20, и он впервые увидел человека, который олицетворяет романтику Запада. Вот это был живой Запад, который находился в послевоенном Киеве. Это было невероятное событие. Когда в 19 лет я услышал пластинку Вертинского, для меня это тоже было точно таким же событием, точно таким же Западом. И вот недавно я сидел в «Самоваре», слышал, как вы поете Вертинского, и подумал, что вот мы и есть тот самый Запад, о котором пел Вертинский. Не кажется ли вам, что все возвращается к этому?
Александр Избицер: Я никогда не думал о нем, как о западном певце и шансонье. Я думал о нем, как о русском, только дореволюционном.
Александр Генис: Но это все-таки чисто эмигрантская Муза.
Александр Избицер: Не скажите. Он повез ее в эмиграцию с собой. Она ведь была рождена в Петербурге.
Александр Генис: То есть это как Набоков, скорее?
Александр Избицер: Конечно. В этом плане - бесспорно.
Александр Генис: А как для вас звучат сейчас эти слова? Ведь Вертинский очень мрачный автор, декадентский автор, я бы сказал, Северянин в музыке.
Александр Избицер: Я разделяю в этом отношении Вертинского на две ипостаси – автор и исполнитель. Как автор он лишен манерности напрочь. Для меня он мужественный, ярко театральный человек. А как исполнитель, действительно, его можно назвать манерным (что отталкивает кое-кого), и некоторая слащавость, может быть. Но это было абсолютно в пандан его времени. Сейчас, спустя пятьдесят лет после его смерти, спустя почти сто лет как он начал петь, конечно, мы можем судить о вкусах того времени, которое мы не застали.
Александр Генис: Как раз наоборот - эта манерность, слащавость, декаденщина, она мне кажется органичной, естественной. Именно это и нравится, потому что это самый настоящий дух того времени, по которому мы скучаем. Это Belle Epoque , в конце концов, вот что это такое для меня.
Александр Избицер: Я не хотел подражать Вертинскому никак. Но, с другой стороны, я и не пытался нарочито удаляться от него. Просто я слушал его, я любил его песни, я любил его, естественно, и исполнение, и когда долгое время не слушал, они жили во мне все равно и обрастали какими-то новыми подробностями. В них появлялись какие-то новые акценты вне зависимости от меня. Это какое-то утробное существование. И когда я попытался потом спеть, я понял, насколько это разнится с самим Вертинским.
Александр Генис: То есть это новый Вертинский, Вертинский 21-го века?
Александр Избицер: Трудно сказать, но поскольку я живу в 21-м, то, наверное, так.
Александр Генис: Саша, мой последний вопрос. На этом альбоме множество песен, и у каждой песни свое настроение, своя атмосфера. Вертинский умел создавать театральный образ, в коротком опусе сразу чувствуется какая-то сценка. Какая из этих песен, как вам кажется, больше всего подходит для этих предпраздничных дней?
Александр Избицер: «Желтый ангел». Это песня, которая завершает альбом. В ней для меня сошлось сразу несколько тем. Во-первых, сам Вертинский не смог дописать ее, по разным причинам, главным образом потому, что формат тогдашних пластинок не позволял этого. Поэтому финала у него нет ни в одной из его записей. Но он самый драгоценный там. Когда является Желтый ангел и жалеет певца, который сквозь усталость, боль и болезнь вынужден веселить людей и бросать им в бокал с шампанским цветы.