Чаплин. Музыка немого кино
Александр Генис: Вслед за прошлогодней рубрикой, посвященной столетию 1913 года, мы с Соломоном Волковым ведем в этом году аналогичный цикл. Век, особенно с такой богатой культурой и такой трагической историей, как ХХ, - естественная мера и подходящая дистанция, чтобы рассмотреть сегодняшний день в дальней перспективе и адекватном историческом контексте.
“История, - сказал Марк Твен, - никогда не повторяется, но она часто рифмуется”.
Вот за набором этих рифм мы и наблюдаем в новом культурно-историческом цикле:
1914 - век спустя
Вопросы, которые передачи нашего цикла задают прошлому, звучат так:
Что было?
Что стало?
Что могло бы быть?
(Музыка)
Александр Генис: Сто лет назад в феврале 1914 года родился самый знаменитый образ в мировом кино: Маленький Бродяга Чарли Чаплина. Это произошло в фильме “Детские автомобильные гонки”. Я только что посмотрел этот фильм, готовясь к нашей передаче, я нашел его, слава богу на YouTube все есть. Эта 6-минутная картина незатейлива, но выглядит сегодня пророческой. Фильм состоит из трех элементов - машины, пусть и игрушечные, кинокамера и Маленький Бродяга, который мешает гонкам и лезет в камеру. Получается метафора: герой Чарли Чаплина стоит на пути прогресса и пользуется им, чтобы попасть на мировой экран. Я понимаю, что Чарли Чаплин не думал тогда, создавая свой образ.
Соломон Волков: А может быть и думал.
Александр Генис: Но глядя сто лет спустя, мы для того-то и смотрим в прошлое, чтобы увидать, что прошлое не знало о себе. Так родился Маленький Бродяга. Событие это очень широко празднуется в Нью-Йорке, в Америке. Здесь в Фильм Форум - это самый элитарный кинотеатр, проводится фестиваль к столетию Маленького Бродяги. В журнале “Ньюйоркер” Ричард Броди написал замечательное эссе о Чарли Чаплине, где он говорит о том, что камера придает естественной грации Чаплина, а он был необычайно грациозен, маленький, но он очень ловкий, он великолепно танцевал на роликовых коньках, например, он в принципе человек из балета, так вот, камера придает естественной грации Чаплина величие символа. И тут чисто американская деталь - он проводит социальный анализ, объясняя, кто такой Маленький Бродяга. Он говорит, что Маленький Бродяга выступает сразу против всех, он против наглости аристократов, против пошлого морализаторства буржуев и против грубости уличных хулиганов.
Соломон Волков: Все слои затронуты.
Александр Генис: Совершенно верно. Он рассказывает истории, эти истории всегда трогательные, он романист, но не вроде Диккенса, а вроде Вольтера: защищает гуманизм не сентиментальностью, а карикатурой. По-моему, это очень точный анализ. И очень любопытно смотреть на Маленького Бродягу, когда он только начинается. Надо же было придумать эту маску. Когда Чаплин описывал, что он хотел сделать, он хотел, чтобы выглядело все как можно более нелепо. Поэтому у него все с чужого плеча: все не свое и не по размеру - штаны слишком широкие, котелок слишком мал, тросточка всегда мешает. Но, мне кажется, что в образе Маленького Бродяги тросточка как раз самое важное, тросточка - это его шпага, это не претензия на благородство, а это и есть благородство. Он в первую очередь рыцарь - и его лохмотья - латы Ланселота, защищающего сирых и убогих. В этом он - джентльмен. Мне кажется, что Маленький Бродяга потому против всех, потому что он как одинокий ковбой или как рыцарь защищает маленького человека и придает ему достоинство. И тут я хочу вам задать коронный вопрос для русской литературы: похож ли герой Маленький Бродяга на маленького человека русской литературы?
Соломон Волков: Нет, вы знаете, я скажу, почему он не похож, по моему мнению, может быть вы со мной не согласитесь. Тот элемент, который вы упомянули, а именно тросточка, вот это будет совершенно лишняя вещь в арсенале русского маленького человека. Разве вы можете себе представить себе Башмачкина с тросточкой? Это сразу меняет весь характер, всю его позицию. Я думаю, что в этом с одной стороны гениальность Чаплина, что он ввел этот элемент совершенно неожиданно, вы здесь совершенно правы, а с другой стороны это как бы европейская черта Чаплина, а не евразийская, не та сфера, куда мы относим Акакия Акакиевича, правда ведь?
Александр Генис: Я думаю, что дело в том, что Чарли Чаплин, Маленький Бродяга, ведь он на самом деле всегда побеждает, несмотря на то, что его все время бьют, несмотря на то, что он все время угнетен, но в конечном счете.
Соломон Волков: Разве Акакий Акакиевич не побеждает в итоге?
Александр Генис: Нет, Акакий Акакиевич побеждает после смерти. В том-то все и дело, что для этого надо сначала умереть. А Маленький Бродяга не умирает, он бессмертный, его нельзя убить. И в этом отношении Маленький Бродяга - это постоянная борьба за свое достоинство. Мне кажется, что очень важно то, что это произошло в кино, потому что это герой массового искусства, и Маленький Бродяга - это герой массового общества, который не хочет быть массовым человеком, хочет сохранить свое лицо в этой толпе.
Соломон Волков: Свое достоинство.
Александр Генис: И достоинство, и лицо в этой толпе было очень трудно сохранить в 1914 году именно потому, что скоро началась война. Конечно, Маленький Бродяга расцвел именно в годы войны, тогда появились уже настоящие большие фильмы Чарли Чаплина, которые прославили его на весь мир и, я думаю, что это неслучайно. Потому что Первая мировая война - это рождение массового общества, это рождение того страшного кошмара, когда человек перестал быть личностью.
Соломон Волков: Он стал винтиком.
Александр Генис: Он даже еще не стал винтиком, в первую очередь он стал пушечным мясом. Вы знаете, меня поразило, я все время думаю о Первой мировой войне, естественно, весь наш цикл будет посвящен ей так или иначе, он в тени Первой мировой войны. Я читаю сейчас о Первой мировой войне, меня поразила цифра: две трети потерь в Первой мировой войне пришлись на ранения, связанные с артиллерией. То есть это не было поединок, это не была дуэль - это просто была бойня, в которой неважны ваши личные качества, вы перестали быть человеком, вы были куском мяса. И Чарли Чаплин в этом видел вызов. Конечно, эти фильмы не о войне - эти фильмы о достоинстве маленького человека, который не хочет потеряться в толпе, и он не теряется. Я думаю, что именно за это он пользуется такой гигантской любовью, и образ Чарли Чаплина, вообще фигура Чарли Чаплина необычайно важна для нас сегодня, потому что она учить нас смирению. Для меня необычайно важными являются слова Ходасевича, который уже в 1920 годы, когда Чарли Чаплин уже был звездой и все его знали, он сказал, что существует культура - книги, стихи, существует спорт для простых людей, но существует нечто такое, что находится за пределами людей, а годится только для животных - это кинематограф. Я каждый раз думаю, что если Ходасевич такой умный, такой проницательный человек мог так сильно ошибаться, то не ошибаемся ли мы, когда мы не видим нового Чарли Чаплина где-нибудь в видео-игре, может быть в интернете, может быть мы не видим такого гения, который уже существует, как Чарли Чаплин, который потрясал мир в 1914 году, когда родился Маленький Бродяга.
Соломон Волков: Вы знаете, еще до Ходасевича такую же позицию занял, ее продекларировал, и тогда это произвело очень сильное впечатление и обсуждалось оживленно, об этом говорил Корней Чуковский.
Именовал готтентотами зрителей и посетителей кинотеатров. Это вызвало огромную полемику. Кстати, тогда очень многие защищали посетителей тогдашних синема против такого снобистского и элитарного подхода Чуковского. Конечно же, сегодня мы можем сказать и понять, как сильно ошибались Чуковский и Ходасевич.
Александр Генис: Кроме всего прочего Чарли Чаплин был префекционистом, как все великие люди, но он был чрезвычайно изобретателен. Я однажды видел его фильм, где засняли все дубли. На каждый трюк он делал 50-60 дублей. и каждый раз он выдумывал новую видеошутку. Ведь видеошутку очень трудно придумать. Существует такая история: драматурга Чарльза Мак-Артура наняли в Голливуд писать видеошутки. Как это сделать? Он спрашивал Чарли Чаплина: есть банан и толстая дама, она должна подскользнуться и упасть, как сделать так, чтобы это было смешно? Что сначала показать - банан или падение, причину или следствие? Чарли Чаплин немедленно сказал: «Ни то, ни другое. Дама переступает через шкурку банана и падает в канализационный люк, который она не заметила, потому что сосредоточилась на опасном банане». Вы чувствуете, какое мастерство за этим?
Соломон Волков: Да, это гений.
Александр Генис: Это настоящий гений смешного. Я хотел с вами поговорить еще об одном аспекте. Чарли Чаплин был человеком универсальным и, конечно, он был ренессансной личностью. Кроме всего прочего, после того, как он открыл своего Маленького Бродягу, он стал писать музыку для кино. Что можно сказать об этой музыке?
Соломон Волков: Это очень интересная, очень талантливая музыка.
Александр Генис: Я уверен, что он не знал нотной грамоты.
Соломон Волков: Да, по-моему, так дело и обстояло. Я всякий раз, сталкиваясь с тем, когда человек говорит, что он не знает нотной грамоты, я отношусь к этому с некоторым скептицизмом.
Александр Генис: Мы знаем, что Маккартни не знает нотной грамоты и пишет песни.
Соломон Волков: Это, во всяком случае, то, что говорят пресс-релизы этих людей, иногда не вполне соответствует действительности. Потому что всегда выгоднее с точки зрения коммерческого успеха сказать, что ты этим делом занимаешься с любительских позиций, если у тебя это особенно хорошо получается. Но в случае с Чаплиным очень может быть, что так и было. Я знал людей, даже профессионалов в Советском Союзе, композиторов, которые пользовались услугами аранжировщиков, людей, которые все за ними прибирали, подчищали и оформляли. Так что ничего особенно удивительного в этом нет. Но что приятно в музыке Чаплина - это то, что она может существовать и существует, ее исполняют вне фильмов.
Александр Генис: Что странно, потому что он писал чисто служебную музыку.
Соломон Волков: Специфическую для фильмов. Сейчас ее исполняют так же и вне фильмов. И я хочу показать образец исполнения такой музыки Чаплина, ее покажет нам скрипач Гидон Кремер и это будет музыка, которая называется «Улыбка», и она, по-моему, превосходно передает щемящую чаплиновскую улыбку.
(Музыка)
Дмитрий Шостакович, 1961 (Фото: Лев Иванов, РИА Новости)
Александр Генис: Соломон, раз уже зашла речь о музыке и немом кино, то нельзя не поговорить на эту тему. 1914 год - все смотрят кино, и каждый фильм сопровождался музыкой. Я слышал легенды, наверное, это слухи, что лучшими считались аккомпаниаторами слепые, которые аккомпанировали на слух, но они слушали зал и играли так, как зал воспринимал фильм.
Соломон Волков: Есть итальянская поговорка на эту тему: может быть и неправда, но хорошо придумано.
Александр Генис: А что это была за музыка для немого кино, что от нее осталось?
Соломон Волков: Во-первых, это была выгодная профессия, очень многие музыканты подрабатывали в роли таперов в кинотеатрах, где показывали фильмы. Были специальные альбомы, наборы, музыкальные штампы, когда иллюстрировалась измена, любовь, какие-то явления природы, землетрясение и так далее, то есть можно было шпарить по таким готовым образцам без особых затруднений, что называется.
Александр Генис: Интересно, что примерно такую же роль играли люди, которые сочиняли тексты для немого кино. Обратите внимание, что тексты в немом кино совершенно не нужны для движения действия, они, как ария в опере, нужны для того, чтобы подчеркнуть эмоциональное состояние. Одним из таких мастеров был Хичкок. Его первая работа в кино заключалась в том, что ему давали фильм, фильмы были короткие, и говорили, что нужно написать к этому фильму титры. И он спрашивал: какой фильм должен быть - трагедия или комедия? В зависимости от того, какие титры будут, он мог превратить сюжет либо в комедийный, либо в трагический.
Соломон Волков: Профессионал.
Александр Генис: Я бы сказал, что это у него осталось на всю жизнь, потому что его фильмы то ли трагические, то ли комические, мы так никогда не можем сказать до конца.
Соломон Волков: Это совершенно точно. Вот видите, что значит профессионализм в этом деле. А самым знаменитым тапером всех времен и народов, сопровождавших немое кино, является Дмитрий Шостакович, который молодым пареньком этим делом занимался, он так зарабатывал на пропитание семье. И должен сказать, что он не халтурил, он вкладывал себя всего, и его эта работа страшно утомляла. Он так и писал, что «утомляет невероятное изображение за фортепиано страстей человеческих».
Александр Генис: Вы знаете, я бы сказал, что в Первой симфонии Шостаковича сказывается музыка для кино. Я всегда, когда слушаю Первую симфонию, я очень люблю эту симфонию, мне кажется, что она наиболее доступна, мне всегда кажется, что там есть экран где-то сзади, в принципе киномузыка присутствует.
Соломон Волков: Он был замечательным кино-композитором. Принято с некоторым пренебрежением относиться к киномузыке Шостаковича, как к творчеству второго сорта. Он сам давал для этого основания, сдержанно, по меньшей мере, высказываясь о своих опусах из кино. Он всегда говорил студентам в такой характерной, попробую ее изобразить, манере Шостаковича, что если будете писать к кино, то только в случае крайней нужды. Из этого делали, по-моему, поспешные выводы, что музыка Шостаковича в кино - это халтура. Нет, он иногда очень важные для себя музыкальные идеи и соображения проводил в кино. Разговор об этом завел бы нас слишком далеко.
Александр Генис: Давайте вернемся к таперам.
Соломон Волков: Я хочу, минуя таперство Шостаковича. сказать о том, что он сыграл революционную роль для советского немого кино. Мы все знаем о знаменитом кинофильме, который сделали так называемые фэксовцы Козинцев и Трауберг, «Новый Вавилон». Это был фильм о Парижской коммуне, сделанный в характерной для фэксов такой эксцентричной, экспрессионистской манере. Он в разных своих частях был трагическим, сентиментальным, пародийным. Они пригласили, они сами были молодые и задорные ребята, и пригласили еще более молодого и уж совсем не опробованного Митю Шостаковича, которому было 20 с чем-то лет. И он не подвел их, он сочинил замечательную музыку, которая при первых показах «Нового Вавилона» в кинотеатрах вызвала настоящий скандал и бурю претензий со стороны тогдашней профессиональной кинокритики. Они все считали, что это нечто непотребное. Это был, пожалуй, первый серьезный скандал, с которым столкнулся молодой Шостакович, впоследствии ему не раз приходилось через такие вещи проходить. Первые скандалы запоминаются более всего, уже потом человек приобретает такую кожу бегемота, она у него затвердевает. Первые удары всегда очень болезненные. Он всегда с большим трепетом, мы разговаривали с ним об этом, с большой болью вспоминал этот свой опыт. Мы сейчас послушаем, как звучала музыка Шостаковича, он сделал ее для оркестра, и оркестр сопровождал первые кинопоказы. «Новый Вавилон», музыка Шостаковича, фильм Козинцева и Трауберга.
(Музыка)