Александр Генис: Книгами в АЧ занимается Марина Ефимова. Даже не знакомые с ней слушатели, в чем я убедился в ее родном Питере, зовут ее по-свойски Мариной и просят передать теплый привет. Ее манера рассказывать о книжных новинках Америки предусматривает доверительную интонацию собеседника, которому посчастливилось прочесть нечто столь интересное, что впечатлением нельзя не поделиться друзьями. Я бы назвал этот прием - разговор о любимом - азартным просвещением.
Вот один из примеров:
Марина Ефимова: Мое поколение смогло впервые прочесть роман Торнтона Уайлдера «Мост короля Людовика Святого» только в середине 70-х, хотя он был написан в 1927 г. и удостоин Пулитцеровской премии в 1928-м. Мы влюбились в этот роман, талантливо переведенный Виктором Голышевым. Особым его очарованием было сочетание обаятельного, романтического стиля с прямо-таки российской или немецкой (Манновской) серьезностью духовного исследования. К тому времени (к 70-м годам) звезда писателя Торнтона Уайлдера в Америке уже взошла, отсияла (отмеченная тремя Пулитцеровскими премиями) и закатилась. В 50-х – 60-х годах его замечательные романы (включая «Мартовские иды» и «День Восьмой») и даже его популярные пьесы «Наш городок» и «На волосок от гибели» литературоведы объявили устаревшими, а его талант – посредственным. Писательская молодежь, включая Теннесси Уильямса, улюлюкала на его выступлениях. Университетские профессора учили студентов, что настоящая проза это Сол Беллоу, Филипп Рот и Норман Мейлер.
Однако писательская слава движется по синусоиде (как, видимо, и духовное состояние общества), и то, что затаптывали в 50-х и 60-х, снова взлетело вверх в 80-х и 90-х. В 1983 году вышла увлекательная книга Гилберта Харриса «Энтузиаст. Жизнь Торнтона Уайлдера». В 90-х новая постановка пьесы «Наш городок», сделанная нью-йоркским режиссером Грегори Мошером, превратила ее в нечто большее, чем литература – в прямо-таки религиозный опыт. Публика валила на неё валом, старшеклассников возили автобусами из пригородов, Сюзан Зонтаг призналась, что недооценивала эту пьесу. Начали переиздавать романы Уайлдера, его эссе и письма. Этот ревизионизм продолжается, к счастью, до сих пор, и тому свидетельством новая, 800-страничная биография «Жизнь Торнтона Уайлдера», написанная Пенелопой Нивен. Эпиграфом к книге Нивен взяла строки из эссе Уайлдера:
Диктор: «История каждого писателя – это история поисков предмета своего исследования, своей темы-загадки, которая, с одной стороны, скрыта от него, с другой – уготована ему в каждом часе его жизни».
Марина Ефимова: Приняв это наблюдение в качестве руководства, Нивен подробно разбирает если не каждый час, то каждую деталь жизни Торнтона Уайлдера. Из них главная и постоянная - любовь писателя к его семье. Отец Уайлдера получил дипломатический пост в Гонконге, когда Торнтон был подростком, и с этого момента дружная семья жила врозь, дети (а их было пятеро) учились в школах-пансионах, и главным связующим звеном были письма, ставшие семейным жанром Уайлдеров. Торнтон писал их сотнями: брату Амосу, сестрам Изабелле и Шарлотте, отцу, любимому профессору Уэйгеру, старым друзьям и новым знакомым, и главное – матери. В романе «Мост короля Людовика Святого» письма маркизы Де Монтемайор - безответные послания любви к дочери. Письма молодого Торнтона Уайлдера – веселые послания любви к матери:
Диктор: «Если бы коллеги узнали, сколько времени я трачу на письма матери, меня бы уволили. Знаете ли Вы, что для моих сверстников матери – это люди, которые портят удовольствия?.. А я приеду специально для того, чтобы повидать вас, 17 ноября, в пятницу. Со времени средневе-ковья сколько мужчин покрывали 100 миль ради счастья Вас увидеть? И признавались под присягой, что они поняли самые восхитительные места из всемирной литературы только в свете Вашей личности?.. Мадам, хоть я и считаю, что вы слишком молоды для этой роли, я, тем не менее, торжественно прошу Вас: станьте моей матерью... Согласны ли вы взять этого человека в сыновья, чтобы осуждать и баловать, дразнить, провоцировать и видеть его лицо во время тысяч завтраков?.. И да поможет вам мадам Де Савиньи».
Марина Ефимова: Торнтон Уайлдер был эрудитом. Он знал так много, что испытывал особый энтузиазм по поводу малоизвестных вещей - например, писем, написанных в 17-м веке французской баронессой Де Савиньи. Уайлдер знал латынь, французский, немецкий и итальянский. Он был переводчиком. Он был запойным читателем. Одним из главных его увлечений была испанская литература (Сервантеса и Лопе Де Вега он знал чуть ли не наизусть), в немецкой литературе он смаковал Гессе. Прекрасно знал русскую литературу, перевел, с помощью славистов, чеховскую «Чайку». А в конце жизни стал экспертом по «раскодированию» позднего Джойса.
«Трудно писать о человеке, чью биографию составляет, в основном, внутренняя жизнь», - замечает о книге Нивен рецензент Чарльз Ишервуд в «New York Times Book Review». И далее пишет:
Диктор: «Пенелопа Нивен, используя дневники и бессчетные письма Уайлдера, попыталась представить нескончаемый процесс образования и самообразования писателя как некое путешествие в поисках своей «темы-загадки». Но когда в конце книги она формулирует разные аспекты этой темы, то получается, что они охватывают, собственно говоря, все вопросы бытия: Как жить? Как относиться ко всем мыслимым сторонам любви и веры? Как переносить непереносимое?.. Внутренний процесс творчества, описывать который – дело неблагодарное, заслоняет в книге другую часть жизни писателя – общение, хотя Уайлдер дружил со всеми знаменитостями своего времени и еще с десятками абсолютно безвестных людей: с жокеями и официантками, с Гертрудой Стайн и со светской англичанкой Сибил Коулфакс, с Полем Сартром, Орсоном Уэллсом, Эдвардом Олби и с капелланом Йельского собора Коффиным, со Скоттом Фитцджеральдом, Эрнестом Хэмингуэем и с борцом в лёгком весе Джином Танни».
Марина Ефимова: Другой рецензент, Патти Хартиган, сетует в газете «Бостон Глоб» на то, что книга «Жизнь Торнтона Уайлдера» «слишком длинна, грешит повторениями, уточнениями и к концу может наскучить читателю». Это верно и особенно обидно потому, что герой этой книги был одним из самых нескучных людей на свете. Вот как описывает его в своих воспоминаниях один из учеников школы при Йельском университете, где молодой Уайлдер преподавал французский язык:
Диктор: «Мы любили мистера Уайлдера. Он не был похож ни на кого из преподавателей и всегда говорил неожиданные вещи. Например, когда в его дежурство мы с забывчивой медлительностью переодевались ко сну в общей спальне, застывая на несколько минут с носком или рубашкой в руках, мистер Уайлдер никогда не говорил раздраженно: «побыстрей, пожалуйста, джентльмены»... Нет, задумчиво поглядев на нас некоторое время, он, вдруг, делал вид, что пытается загородить собой дверь, и взволнованно говорил: «Нет, нет, мисс, вы не можете войти... это – спальня мальчиков!».. Раздавался общий вопль, туча носков, брюк и джемперов падала на пол, и в минуту все были под одеялами. Однажды кто-то сказал ему: «Вы много курите!» Он сразу согласно кивнул: «Прикуриваю одну от другой, начиная с 1918 года».
Марина Ефимова: Комментируя новую биографию Уайлдера, которая занимает, как уже сказано, 800 страниц, рецензент Ишервуд пишет:
Диктор: «После исследований таких масштабов никому не вырваться из рук нынешних биографов без подмоченной репутации. Торнтон Уайлдер – единственное исключение. Совершенно очевидно, что он был не только замечательным писателем, но и замечательным человеком».
Марина Ефимова: Уайлдер был человеком лёгким, обаятельным, скромным и уступчивым – но только до тех пор, пока речь не заходила о литературе. И тут он переставал быть замечательным человеком и становился замечательным писателем. Журналист Ричард Голдстон вспоминал о своем интервью с писателем 1956 года: «Уайлдер снял очки, и его глаза вызвали у меня шок. Светло-голубые и холодные, они неожиданно оказались суровыми и непрощающе требовательными. Передо мной сидел человек, снявший маску, и это зрелище одновременно отрезвляло и возбуждало. Его глаза вовремя напомнили, что мне предстоит интеллектуальное противоборство с одним из самых мощных и сложных умов Америки».
Вот один из примеров:
Марина Ефимова: Мое поколение смогло впервые прочесть роман Торнтона Уайлдера «Мост короля Людовика Святого» только в середине 70-х, хотя он был написан в 1927 г. и удостоин Пулитцеровской премии в 1928-м. Мы влюбились в этот роман, талантливо переведенный Виктором Голышевым. Особым его очарованием было сочетание обаятельного, романтического стиля с прямо-таки российской или немецкой (Манновской) серьезностью духовного исследования. К тому времени (к 70-м годам) звезда писателя Торнтона Уайлдера в Америке уже взошла, отсияла (отмеченная тремя Пулитцеровскими премиями) и закатилась. В 50-х – 60-х годах его замечательные романы (включая «Мартовские иды» и «День Восьмой») и даже его популярные пьесы «Наш городок» и «На волосок от гибели» литературоведы объявили устаревшими, а его талант – посредственным. Писательская молодежь, включая Теннесси Уильямса, улюлюкала на его выступлениях. Университетские профессора учили студентов, что настоящая проза это Сол Беллоу, Филипп Рот и Норман Мейлер.
Однако писательская слава движется по синусоиде (как, видимо, и духовное состояние общества), и то, что затаптывали в 50-х и 60-х, снова взлетело вверх в 80-х и 90-х. В 1983 году вышла увлекательная книга Гилберта Харриса «Энтузиаст. Жизнь Торнтона Уайлдера». В 90-х новая постановка пьесы «Наш городок», сделанная нью-йоркским режиссером Грегори Мошером, превратила ее в нечто большее, чем литература – в прямо-таки религиозный опыт. Публика валила на неё валом, старшеклассников возили автобусами из пригородов, Сюзан Зонтаг призналась, что недооценивала эту пьесу. Начали переиздавать романы Уайлдера, его эссе и письма. Этот ревизионизм продолжается, к счастью, до сих пор, и тому свидетельством новая, 800-страничная биография «Жизнь Торнтона Уайлдера», написанная Пенелопой Нивен. Эпиграфом к книге Нивен взяла строки из эссе Уайлдера:
Диктор: «История каждого писателя – это история поисков предмета своего исследования, своей темы-загадки, которая, с одной стороны, скрыта от него, с другой – уготована ему в каждом часе его жизни».
Марина Ефимова: Приняв это наблюдение в качестве руководства, Нивен подробно разбирает если не каждый час, то каждую деталь жизни Торнтона Уайлдера. Из них главная и постоянная - любовь писателя к его семье. Отец Уайлдера получил дипломатический пост в Гонконге, когда Торнтон был подростком, и с этого момента дружная семья жила врозь, дети (а их было пятеро) учились в школах-пансионах, и главным связующим звеном были письма, ставшие семейным жанром Уайлдеров. Торнтон писал их сотнями: брату Амосу, сестрам Изабелле и Шарлотте, отцу, любимому профессору Уэйгеру, старым друзьям и новым знакомым, и главное – матери. В романе «Мост короля Людовика Святого» письма маркизы Де Монтемайор - безответные послания любви к дочери. Письма молодого Торнтона Уайлдера – веселые послания любви к матери:
Диктор: «Если бы коллеги узнали, сколько времени я трачу на письма матери, меня бы уволили. Знаете ли Вы, что для моих сверстников матери – это люди, которые портят удовольствия?.. А я приеду специально для того, чтобы повидать вас, 17 ноября, в пятницу. Со времени средневе-ковья сколько мужчин покрывали 100 миль ради счастья Вас увидеть? И признавались под присягой, что они поняли самые восхитительные места из всемирной литературы только в свете Вашей личности?.. Мадам, хоть я и считаю, что вы слишком молоды для этой роли, я, тем не менее, торжественно прошу Вас: станьте моей матерью... Согласны ли вы взять этого человека в сыновья, чтобы осуждать и баловать, дразнить, провоцировать и видеть его лицо во время тысяч завтраков?.. И да поможет вам мадам Де Савиньи».
Марина Ефимова: Торнтон Уайлдер был эрудитом. Он знал так много, что испытывал особый энтузиазм по поводу малоизвестных вещей - например, писем, написанных в 17-м веке французской баронессой Де Савиньи. Уайлдер знал латынь, французский, немецкий и итальянский. Он был переводчиком. Он был запойным читателем. Одним из главных его увлечений была испанская литература (Сервантеса и Лопе Де Вега он знал чуть ли не наизусть), в немецкой литературе он смаковал Гессе. Прекрасно знал русскую литературу, перевел, с помощью славистов, чеховскую «Чайку». А в конце жизни стал экспертом по «раскодированию» позднего Джойса.
«Трудно писать о человеке, чью биографию составляет, в основном, внутренняя жизнь», - замечает о книге Нивен рецензент Чарльз Ишервуд в «New York Times Book Review». И далее пишет:
Диктор: «Пенелопа Нивен, используя дневники и бессчетные письма Уайлдера, попыталась представить нескончаемый процесс образования и самообразования писателя как некое путешествие в поисках своей «темы-загадки». Но когда в конце книги она формулирует разные аспекты этой темы, то получается, что они охватывают, собственно говоря, все вопросы бытия: Как жить? Как относиться ко всем мыслимым сторонам любви и веры? Как переносить непереносимое?.. Внутренний процесс творчества, описывать который – дело неблагодарное, заслоняет в книге другую часть жизни писателя – общение, хотя Уайлдер дружил со всеми знаменитостями своего времени и еще с десятками абсолютно безвестных людей: с жокеями и официантками, с Гертрудой Стайн и со светской англичанкой Сибил Коулфакс, с Полем Сартром, Орсоном Уэллсом, Эдвардом Олби и с капелланом Йельского собора Коффиным, со Скоттом Фитцджеральдом, Эрнестом Хэмингуэем и с борцом в лёгком весе Джином Танни».
Марина Ефимова: Другой рецензент, Патти Хартиган, сетует в газете «Бостон Глоб» на то, что книга «Жизнь Торнтона Уайлдера» «слишком длинна, грешит повторениями, уточнениями и к концу может наскучить читателю». Это верно и особенно обидно потому, что герой этой книги был одним из самых нескучных людей на свете. Вот как описывает его в своих воспоминаниях один из учеников школы при Йельском университете, где молодой Уайлдер преподавал французский язык:
Диктор: «Мы любили мистера Уайлдера. Он не был похож ни на кого из преподавателей и всегда говорил неожиданные вещи. Например, когда в его дежурство мы с забывчивой медлительностью переодевались ко сну в общей спальне, застывая на несколько минут с носком или рубашкой в руках, мистер Уайлдер никогда не говорил раздраженно: «побыстрей, пожалуйста, джентльмены»... Нет, задумчиво поглядев на нас некоторое время, он, вдруг, делал вид, что пытается загородить собой дверь, и взволнованно говорил: «Нет, нет, мисс, вы не можете войти... это – спальня мальчиков!».. Раздавался общий вопль, туча носков, брюк и джемперов падала на пол, и в минуту все были под одеялами. Однажды кто-то сказал ему: «Вы много курите!» Он сразу согласно кивнул: «Прикуриваю одну от другой, начиная с 1918 года».
Марина Ефимова: Комментируя новую биографию Уайлдера, которая занимает, как уже сказано, 800 страниц, рецензент Ишервуд пишет:
Диктор: «После исследований таких масштабов никому не вырваться из рук нынешних биографов без подмоченной репутации. Торнтон Уайлдер – единственное исключение. Совершенно очевидно, что он был не только замечательным писателем, но и замечательным человеком».
Марина Ефимова: Уайлдер был человеком лёгким, обаятельным, скромным и уступчивым – но только до тех пор, пока речь не заходила о литературе. И тут он переставал быть замечательным человеком и становился замечательным писателем. Журналист Ричард Голдстон вспоминал о своем интервью с писателем 1956 года: «Уайлдер снял очки, и его глаза вызвали у меня шок. Светло-голубые и холодные, они неожиданно оказались суровыми и непрощающе требовательными. Передо мной сидел человек, снявший маску, и это зрелище одновременно отрезвляло и возбуждало. Его глаза вовремя напомнили, что мне предстоит интеллектуальное противоборство с одним из самых мощных и сложных умов Америки».