Александр Генис: В эфире наша постоянная рубрика «Зеркало», в которой мы рассказываем о том, что пишут и говорят на Западе о российских новостях.
Соломон, я в последнее время заметил, что много новостей о России в западной прессе появляется на экономических страницах газет, в том разделе «Нью-Йорк Таймс», например, который посвящен бизнесу, и куда я редко заглядывал раньше. Но это особенность новой «холодной войны», которая ведется не столько в области идеологий, как это было раньше, как это было с первой «холодной войной», которая вся разыгрывалась в сфере борьбы двух концепций, двух идеологий — коммунизма и свободного мира, а теперь это - экономическая война, которая ведется против агрессии России с помощью санкций: война экономического давления. В связи с этим много интересного пишут корреспонденты, пишущие в отдел бизнеса. Например, недавно появилась очень любопытная статья о пиаре Путина, о западной кампании, которая занималась и продолжает заниматься пропагандой путинской России. Я предлагаю обсудить эту тему.
Соломон Волков: Я, во-первых, соглашусь с вами, что все чаще пишут об экономической стороне нынешних ... напряженных отношений. Я бы все-таки поостерегся называть эти отношения новой «холодной войной», потому что все-таки мне представляются, что эти отношения, а они, безусловно, враждебные, в стадию войны даже и холодной еще не вошли. Тут, если об этом мы заговорили, то я считаю, что у нас историческая память стушевывается, когда мы проводим параллели с тем, что было 30, 40, 50 или больше лет назад. Потому что, скажем, есть у меня знакомые московские, которые убеждают меня, что ситуация в России, в Москве, в частности, хуже, чем это было в 1980-е годы. Во-первых, 1980-е годы — это не самый страшный период в истории Советского Союза. Во-вторых, если мы перенесемся памятью в реальные 1980-е годы, мы с вами помним, что такое были 1980-е годы в Советском Союзе, то вообразить себе ситуацию, при которой в центре Москвы прошли бы много тысяч человек с лозунгами, которые оппонировали существующей власти и при этом не делалось бы никаких попыток их разгонять, арестовывать, никаких последующих, как мы понимаем, репрессивных шагов не предвидится, такое вообразить себе невозможно.
Александр Генис: Знаете, репрессивные последствия еще могут быть. Но речь идет не об этом. Я согласен, что «холодная война» в том виде, в котором мы ее с вами знаем — это не нынешняя «холодная война». Но не потому, что Путин не заслужил этой войны, а потому что ему нечего Западу противопоставить. Мы все время забываем, что «холодная война», как я уже сказал, была идеологическая в первую очередь - по всему миру сражались две идеологии. Марксизм была агрессивной и крайне опасной концепцией, которая захватывала одну страну за другой. У Советского Союза были союзники, были люди, которые боролись, сражались и умирали за дело Маркса и Ленина. Можно легко подсчитать, сколько было таких людей. Представить себе, что где-то в Африке, в Азии, в Латинской Америке кто-то сейчас будет сражаться за дело Путина, я не могу. Поэтому «холодная война», конечно, сильно сказано. Я согласен с вами, что это гипербола. Но поскольку мы всегда пользуемся удобными историческими инструментами, то это простительная гипербола, я бы сказал так.
Соломон Волков: Здесь я хочу вернуться к тому, с чего мы начали, а именно, что существенный аспект нынешних напряженных отношений между Западом и, в частности, Соединенными Штатами с одной стороны, России с другой, - экономический. Действительно экономический аспект в данный момент вышел на первый план. И когда вы говорите о том, что идеологически у России нет союзников, я с вами могу согласиться. Поскольку Россия на самом деле не предъявляет никакой внятной идеологии в любом случае — это такие расплывчатые консервативные воззрения, которые даже их сторонники затрудняются свести в единое целое.
Александр Генис: Знаете, это мне напоминает Муссолини, которого профессора-сторонники спросили: а что, собственно, такое фашизм? Муссолини сказал: «Фашизм — это я». Так мог бы сказать и Путин.
Соломон Волков: Но в плане экономическом, я думаю, что у России есть какие-то, если не открытые союзники, то во всяком случае люди, которые не собираются участвовать в этой экономической войне против России. К ним можно отнести довольно крупные по своим размерам, если не по текущему экономическому влиянию страны, такие как Китай, или Индия, или Бразилия, то, что мы называем БРИК.
Александр Генис: Интересно, что проблема экономических связей с Россией стоит остро перед крупными американскими фирмами, например, перед банками. Опять-таки совсем недавно именно на экономических страницах «Нью-Йорк Таймс» была опубликована крайне любопытная статья о том, что делать большим банкам. Дело в том, что со времен перестройки американские финансовые гиганты, такие как «Морган Стенли», «Чейс бэнк», «Сити-банк», образовали свои филиалы в России, и это довольно крупные филиалы, например, у «Сити-банка» есть 50 отделений в стране. Они вложили десятки, а может быть и сотни миллионов долларов в инфраструктуру, занимались финансовой деятельностью в России. Теперь они потихонечку уходят с этого рынка и оставляют Россию. И что делать Уолл-стрит в этой ситуации, совершенно непонятно. Потому что никто не знает, вернется или не вернется нормальное отношение с Россией, а от этого зависит будущее очень крупных вложений. Почему эти банки, собственно говоря, с самого начала там оказались? Потому что они ждали, когда пойдут большие инвестиции в Россию. Россия была очень выгодным инвестиционным рынком и остается им, между прочим, но для этого должен измениться политический режим.
И вот тут-то мы вернулись к теме пиара. В 2006 году Россия, российские чиновники, Кремль обратились к фирме «Кэтчем» для того, чтобы нанять ее с целью продвигать позитивный образ России. Что такое эта фирма «Кэтчем»? Ей 90 лет уже, Кэтчем — это фамилия ее основателя, который в Питсбурге организовал первый рекламный бизнес, необычайно успешный. И теперь это огромная, многомиллионная корпорация, которая процветает на всех континентах. И они занимаются продвижением не только бизнеса, но целых стран и больших государственных программ как американских, так и европейских. Поэтому неслучайно именно их наняли кремлевские чиновники для того, чтобы создать позитивный образ России.
Я прекрасно помню начало этого процесса, когда человек, который отвечал за создание рекламной кампании, спросил у своего напарника из Кремля, который его нанимал: какой у вас первый образ возникает при слове «Россия»? Как вы думаете, что у западного человека возникает в мозгу. И москвич пошутил: «КГБ». «Ой, - говорит рекламщик, - у меня тоже. Вот мы и должны сделать так, чтобы изменить этот стереотип”.
И вот с 2006 года эта компания, эта фирма пыталась изменить этот образ в сознании западного человека и преуспела в этом. Самый большой успех был, конечно, связан с Олимпиадой в Сочи, когда была показана другая новая Россия.
Соломон Волков: Да, я думаю, время от времени вспоминать это мероприятие, потому что мы с вами оба тогда его восприняли как некое символическое действо, знаменующее собой начало нового этапа в самосознании России и в сознании ее нового имиджа, если угодно.
Александр Генис: После этого буквально через несколько дней началось что-то страшное. Ухнул весь этот труд, в котором была страшно заинтересована страна, потому что вслед за позитивным образом идут деньги, идут инвестиции, развитие техники и так далее.
Соломон Волков: Да вообще вся эта история с Сочи — это были многомиллиардные инвестиции со стороны России, огромнейшие деньги.
Александр Генис: 50 миллиардов долларов — все называют эту цифру. Это можно сравнить с тем, что сделал Китай со своими пекинскими олимпийскими играми, которые, конечно, прошли с огромным успехом и принесли Китаю огромные же выгоды. Сколько бы ни стоили олимпийские игры в Пекине, они обернулись инвестициями в Китай, и это оказалось выгодной операцией, чего не скажешь о России, потому что капитал бежит из нее, и обратно повернуть эту ситуацию практически, по-моему, невозможно.
Об этом обозреватели «Нью-Йорк Таймс» пишут с удивлением: они говорят, что этот позитивный образ России был растоптан буквально в одну секунду историей с Крымом. Оккупация Крыма, агрессия против Украины моментально стерла все позитивное, что было наработано за эти годы, и теперь совершенно непонятно, как дальше поступать. Интересно, что именно «Кэтчем», эта самая фирма, приложили немало усилий, и повлияла на то, что журнал «Тайм» выбрал в 2007 году Путина человеком года. Это все рассматривают как большую победу Путина, его имиджа, его пиар, но забывают, что Гитлер тоже был человеком года.
Соломон Волков: Сталин был несколько раз человеком года.
Александр Генис: Так что это необязательно позитивный образ. Но сейчас вопрос заключается в том, что делать дальше. Фирма «Кэтчем» не закрыли свои отделения в России, они не перестали работать, они сократили штат и ждут, не появится ли возможность вернуть все обратно. Но есть ли какая-то возможность остановить противостояние с Западом, можно ли вернуть то, что было наработано за последние годы до крымского кризиса?
Соломон Волков: Мне представляется... а мы с вами оба не являемся специалистами в области бизнеса, слава богу, или может быть к несчастью, может быть нам лучше было бы пойти учиться по этой линии в свое время, мы бы сейчас поспокойнее жили.
Александр Генис: Я бы не сказал, вы посмотрите, какие кризисы у них.
Соломон Волков: Совершенно с вами согласен и среди моих знакомых немало людей, среди них все равно те, что мы именуем фрилансеры, то есть художники на вольных хлебах, но те немногие из моих знакомых, которые занимаются бизнесом, они, могу сказать, неважно себя чувствуют. Но это уже такое дело — капитализм. Так вот, что я хочу сказать относительно санкций. Все-таки западный бизнес — это довольно гибкое дело, они довольно быстро ориентируются. Я не думаю, что, во-первых, банковские, в частности, воротилы, им крайне, судя по репортажам или интервью с ними, им крайне неудобны эти санкции, которые введены Западом против России, они мнутся, кряхтят, все-таки идут на то, чтобы эти санкции поддержать, но в глубине души, я почти уверен, надеются, что это все как-то рассосется и в ближайшем будущем можно будет свои позиции возвращать. И боятся, между прочим, того, чтобы эти позиции не заняли бы конкуренты половчее.
Александр Генис: Все это, конечно, верно, но я вспоминаю историю, которая напоминает притчу. Вы помните, несколько лет назад геологи опубликовали сенсационный материал об Афганистане. Оказалось, что в горах этой страны находятся самые большие залежи редких элементов, которые необходимы для современной промышленности. Их так много, что Афганистан мог бы стать Саудовской Аравией, это была бы безумно богатая страна. Если бы западные капиталисты вложили деньги и стали бы добывать эти минеральные рессурсы, то каждый бы афганец жил так же великолепно, как живут нефтяные шейхи и их поданные, которые сидят на черном золоте. Но выяснилось, а прошло уже несколько лет, что несмотря на все эти выкладки, никто не хочет вкладывать в Афганисатн - слишком опасна и непредсказуемая политика этой несчастной страны. Все это напоминает ситуацию с Россией, потому что инвестиции в Россию — это ненадежное дело.
То-то я недавно прочитал, что немецкая газета «Ди Велт» пишет о том, что богатые люди в Москве и в России вообще нанимают специалистов по генеалогии, чтобы найти себе родственников за границей, найти заграничную кровь, чтобы можно было бежать на Запад и получить там какое-то гражданство или вид на жительство. Речь идет о богатых людях, которые заработали деньги и теперь боятся их потерять в России. Я представил себе, как трудно что-либо вложить в эту страну сегодня. К сожалению, судя по тому, что пишет экономический раздел той газеты, которую я читаю каждый день, «Нью-Йорк Таймс», инвестиционный климат становится только хуже и хуже.
(Музыка)
Виктор Ерофеев
Александр Генис: Другая тема, которую я предлагаю поднять в сегодняшнем выпуске «Зеркала» - это статья Виктора Ерофеева. Нельзя сказать, что это какая-то специальная статья, таких появляется очень много, но я обратил внимание на именно этот материал, потому что Виктор Ерофеев ставит вопрос ребром. Он говорит о том, кто виноват в том, что сегодня происходит в России. Обычно всегда говорят, что виновата интеллигенция, а народ невиновен, потому что народ никогда не виновен. И Ерофеев категорически утверждает, что во всем виноват народ. Народ в России такой, что он поддерживает агрессию Путина: раз 85% на стороне режима, поэтому это вина народа.
Надо сказать, что эта позиция Виктора Ерофеева - старая. Я помню, когда еще в перестройку, он напечатал статью, которая мне показалась забавной. Там речь шла о том, что демократия — это не когда невежественные мужики голосуют, за что хотят. Вообще на самом деле это и есть демократия. А что вы скажете по поводу народа и интеллигенции?
Соломон Волков: Эта тема для России извечная, никогда она, как я теперь вижу, со сцены не уйдет. Разборки относительно того, кто прав, кто виноват, и если кто прав, тот больше прав, если виноват, тот больше виноват или наоборот, всегда разговор на эту тему будет вестись с большим ожесточением. Я могу вам напомнить знаменитые слова Юрия Карякина «Россия, ты одурела», когда на демократических, как сейчас уже считается, выборах в ельцинские времена необычное количество голосов набрала партия Жириновского и коммунисты. Причем это было сказано прямо с экране телевизора. По-моему, это изречение Карякина, с которым я был знаком, вошло в анналы новейшей русской политической истории.
Но мы можем найти эту же проблему гораздо раньше. Ведь такого рода заявления стали раздаваться сразу же или еще до Октябрьской революции, но с особенной силой после. Мы можем вспомнить, что писали на эту тему Зинаида Гиппиус или ее супруг Дмитрий Мережковский, который пророчествовал “нашествие хама” и этим хамом для него был народ. А уж что творилось после революции, знаменитый сборник «Из глубины», где народ именовался “свиными рылами”, стенания о том, что русский народ-богоносец, на который столько лет молились, начиная с народников и кончая ранними символистами, люди, которые на самом деле, используя ленинское выражение, были страшно далеки от народа, как и декабристы. Но вдруг бездна разверзлась и оказалось, что русский народ не хочет ни демократии, ни либерализма, в итоге он пошел за большевиками. Тоже не без некоторых колебаний, как мы помним, история развивалась зигзагообразно, большевики проиграли на выборах в Учредительное собрание. Но когда они взяли власть, то отбить ее у них оказалось невозможно.
Александр Генис: Все эти разговоры о народе кажутся странными уже потому, что не ясно, что делать - поменять народ? Да! В том-то все и дело, что народ меняется. Войнович как-то написал очень правильную фразу. Вообще-то, он говорит, одного человека надуть и обжулить гораздо труднее, чем целый народ. Народ легко обманывать, а человека трудно.
Соломон Волков: Это очень тонкое замечание.
Александр Генис: Народ меняется. И тот же самый народ, который сначала любил царя, потом его сбросил, сначала любил церковь, потом ее уничтожил — это все один народ. Народ меняется. Когда мы вспоминаем, раз уж мы заговорили о давних временах, то вспомним, что в эпоху Серебряного века, которая для нас представляется «белль эпок» и кажется самой красивая эпоха в истории России, было 400 тысяч членов черносотенных партий в стране, во многом они определяли большую политику.
Соломон Волков: К ним прислушивались в политическом плане.
Александр Генис: И это тоже был народ.
Соломон Волков: Они оказались очень плохими защитниками царского режима, когда настала пора.
Александр Генис: Православие и самодержавие вряд ли помогли. Мало того, что народ, конечно, разный, важно, что народ меняется. Я думаю, что тот самый народ, который рыдал на похоронах Сталина, еще дожил до перестройки, и это тот самый народ, который свалил коммунистическую власть. Давайте не будем забывать, что в 1991 году именно русский народ вместе с другими народами Советского Союза сумел сбросить этот самый гнет КГБ.
Соломон Волков: Причем сделал это на редкость мирно, сейчас задним числом, это же неслыханно в истории России, что обошлось без русского бунта, “бессмысленного и беспощадного”.
Александр Генис: Почему-то теперь забывают все об этом. Я прекрасно помню, как 19 августа 1991 года наш с вами начальник тогда Радио Свобода Матусевич вышел в эфир и сказал: “прощай, русская свобода, наше поколение ее не увидит”. А через три дня русская свобода вернулась. Вы знаете, это же гигантская победа русского народа — и это тоже часть отечественной истории. Мне кажется, что все эти 85%, они как пришли, так и уйдут. Знаете, когда в Северной Корее погибает очередной лидер, то показывают, как убивается на похоранах народ. Мы смотрим на них как на диких людей, которые почему-то рыдают, стоят на коленях, рвут на себе волосы. А потом мы узнаем, что те немногие из них, что умудряются сбежать из Северной Кореи, не так страстно любят свою коммунистическую партию и ее вождей.
Соломон Волков: Вопрос с этими рыданиями нужно рассматривать с этнографической, условно говоря, точки зрения. Потому что просто есть народы, в которых эти рыдания выполняют ритуальную роль.
Александр Генис: Так вы считаете, что в России тоже были ритуальные рыдания во времена смерти Сталина?
Соломон Волков: Да, пожалуй, что да. Потому что было ощущение, а я немного постарше вас буду, я помню, чего тогда боялись люди, чего боялись мои родители и родители моих сверстников. Они боялись, что будет гораздо хуже — вот чего боялись. Они боялись, что придет какой-то человек еще страшнее. Самые последние годы сталинского режима связаны со зловещим и для евреев крайне болезненным «делом врачей», которое резко ударило по еврейскому сегменту населения Советского Союза. Я очень хорошо помню, как это происходило, как вдруг люди перестали в поликлиниках обращаться к еврейским врачам, такие бытовые детали, которые ранили может быть больше всего. Это тоже, кстати, была, заметьте, народная реакция, это народ перестал ходить в поликлиники к еврейским врачам.
Александр Генис: Народ управляем.
Соломон Волков: Но я хочу сказать, что да, люди тогда боялись того, что на смену хоть какой-то реальности уже устойчивой, такой гнусной, поганой, но все-таки устойчивости, придет что-то более ужасное.
Александр Генис: Вы просто обрисовали сегодняшнюю ситуацию. Вот объяснение 85%. Потому что, как бы там ни было, уже устоялась жизнь при Путине, а любые перемены в России — всегда к худшему. Страна никогда не ждет хорошего от будущего - кроме Хрущева, который обещал нам коммунизм. С тех пор, пожалуй, утопии кончились, теперь всегда ждут только чего-то плохого. Поэтому, какая бы ни была жизнь, лишь бы она была такой же, лишь бы не было перемен.
В сущности, я ведь в это тоже верю. Еесли дерево не трогать, оно вырастет высоким, если дерево мучить, оно вырастет кривым. Для того, чтобы дерево не выросло, нужно вырвать его с корнями, как сделали коммунисты. Как бы “дерево” не терзали в сегодняшней России, оно все-таки оно растет, поэтому 85% готовы его поливать.
(Музыка)
Я хочу завершить сегодняшнюю передачу новой рубрикой. Дело в том, что мы с вами, Соломон, получаем довольно большую почту. В самом первом выпуске «Американского часа», а это было уже больше 10 лет назад, я обещал, что ни одно письмо не останется без ответа, каждый раз повторяю это обещание, и я его держу. Я отвечаю всем, кто пишет нам. Бывают, конечно, люди сумасшедшие, бывают какие угодно, но я отвечаю всем без исключения. Я не обещал вступать в переписку с каждым, но во всяком случае я всем отвечаю.
Иногда появляется письмо, которое жалко оставлять в частном пользовании. Поэтому мы решили открыть экспериментальную рубрику «Письмо месяца» и поделиться с нашими слушателями тем письмом, которое мы выбрали для того, чтобы прочитать его вслух. Прошу вас, Соломон.
Соломон Волков: Итак, я прочту вам сейчас письмо, полученное нами от слушательницы “Американского часа” Радио Свобода — это Екатерина из Петербурга. Письмо Екатерины:
«Я внимательно прочитала очередную вашу беседу с Генисом, и кое-какие мысли возникли по этому поводу. Вы прекрасно понимаете, что я постоянно общаюсь со студентами, а потому неплохо знаю, как они настроены. Кроме того вокруг меня достаточно много людей в возрасте 30-40 лет. Нужно понимать, что они совершенно другие, они абсолютно на нас не похожи. И не потому, что стали меньше читать, как любят многие говорить, а потому что у них совершенно другое представление о жизни. Во-первых, они не знают, что такое страх. На лекциях и семинарах ребята спокойно обсуждают такое, о чем нам даже в страшном сне не снилось. Но при этом, и это во-вторых, они выросли в обстановке криминала и коррупции и воспринимают их как само собой разумеющееся. Я почти 20 лет занималась образованием в области прав человека, мы даже говорили, что родилось поколение прав человека. Но в-третьих, когда мы когда-то цитировали материалы съездов, так они цитируют положения из документов по правам человека. Они ни во что и никому не верят. Они хотят хорошо и красиво жить, ездить в разные страны и тому подобное. Конечно, не все абсолютно такие, но их большинство. Кроме того, «слизывая» с Америки патриотизм, стало можно ходить в майках с надписью «Россия», стало можно кричать «Россия, вперед!». Я всегда удивляюсь и не понимаю, что это значит. Как-то тихо и незаметно распространился национализм, необыкновенно популярна идея о нашей необычности, самобытности, величии и тому подобное. Все замечательно ложится на низкий уровень образования. Мы с преподавателями теперь боимся приводить литературные примеры. Знаете, во время лекции иной раз унесет куда-то и чтобы окончательно добить слушателей, ввернешь что-то из классики, а ее никто практически и не читал. В аудитории наступает такая особая тишина, и ты понимаешь, что попал пальцем в небо. Об этом можно писать и говорить очень много, но боюсь, что ситуация очень схожа с ситуацией войны во Вьетнаме или войны в Афганистане. Вот пошла информация о первых жертвах, народ очень мало пока, но все-таки начал напрягаться. Я думаю, что постепенно это заставит по-другому относиться к происходящему».
Александр Генис: Да, Соломон, по-моему, очень мрачное письмо.
Соломон Волков: А я с вами не соглашусь в том, что оно такое уж мрачное, у меня другое впечатление от этого действительно замечательного письма. Дело вот в чем, эти ребята, с некоторыми из которых и мне приходится общаться, они совсем другие. И вот это сочетание этого другого в них для нас немного непривычное. Оно непривычное, но не страшное. Меня, например, это сочетание не пугает. Меня не пугает сочетание того, что люди не знают литературных примеров и не откликаются на них, когда им цитируют что-нибудь, условно говоря, как у меня часто бывает: я произношу какую-нибудь цитату из Бабеля, или из Зощенко, или из Ильфа и Петрова, или из Булгакова, и предполагаю, что в молодом человеке найду отклик, мне не нужно кавычки раскавычивать.
Александр Генис: Так и со мной бывает, я однажды, когда не мог найти очки, сказал «только детские книги читать». Мне стали помогать искать очки, но никто не узнал Мандельштама.
Соломон Волков: Вот видите. То же самое относительно так называемого “нового патриотизма”. Да, я тоже с этим сталкиваюсь. Вы знаете, мне в свое время не очень нравилось, когда люди назвали Россию “Рашкой”, я теперь не могу это слово, и поносили все отечественное, говорили: то ли дело, условно говоря, Швеция или другая образцовая демократия. Я уже об Америке в этом контексте и не вспоминаю. У людей теперь появилась какая-то определенная новая гордость за страну и это тоже по-своему неплохо, вопрос в том, на какие цели этот национализм направлен. Но сам по себе национализм, мы привыкли это слово употреблять только в негативном плане, но ведь это совсем не такое плохое слово. Если вспомнить о 19 веке, то национализм был тогда прогрессивным явлением.
Александр Генис: Смотря, где.
Соломон Волков: В Италии, скажем. Разве с понятием итальянский национализм и Гарибальди у вас ассоциируются какие-то плохие эмоции?
Александр Генис: Нет. Но дело в том, что национализм в России, как имперской державе, всегда был связан с шовинизмом и это было всегда опасно, потому что русский национализм давил всякий другой. Трудно сказать, что латышский национализм давит Россию. Помните, как Довлатов говорил: «Меня обвинили в эстонском национализме». Это смешно звучит. Но с Россией дело другое.
Соломон Волков: Я в таких случаях всегда вспоминаю не мифических, а реальных славянофилов, первых славянофилов, того же самого Хомякова или Аксаковых семью — это были в высшей степени образованные люди, по сути своей либералы, и что самое главное — европофилы. Большего англофила, чем Хомяков, трудно было сыскать.
Александр Генис: Раз уж вы заговорили о Хомякове, расскажу вам историю, которая поможет нам закончить нашу передачу на веселой ноте. Дело в том, что я никогда не читал Хомякова. Парамонов, наш коллега, постоянно цитировал Хомякова, цитата одна мне страшно понравилась. В Англии, написал Хомяков, каждый дуб — тори. То есть каждый дуб — это консерватор, он уже своим существованием голосует за консерваторов. Мне страшно понравилась эта фраза. Я с огромным трудом, надо сказать, нашел сочинения Хомякова, нашел первоисточник в его английские заметки. Это было очень трудно сделать, я нашел через какую-то электронную библиотеку, которая в ответ на мою просьбу, я им отдал права на какое-то свое сочинения, то есть довольно дорого мне все это стоило. В результате я наконец прочитал этот текст, и вдруг я обнаружил, что Хомяков тоже не был лишен определенного безумия, примерно такого же, как сегодня, когда говорят, что этруски значит “это -русский”. Нечто похожее писал всерьез Хомяков. Он спрашивал: кто такие англичане? Англичане — это угличане, и это значит что они происходят из России., из Углича. По-моему, из этого следует, что национализм рано или поздно приводит к безумию даже таких замечательных умов, как Хомяков.
Соломон Волков: И все же Хомяков был замечательный человек, я к нему с огромной симпатией отношусь. Я закончу наиболее может быть позитивным элементом в письме Екатерины, а именно тем, что молодые ребята больше ничего не боятся, они на всех лекциях, на всех семинарах обсуждают то, что нам казалось невозможным. Мы сидели и молчали. Кто из нас осмеливался в аудитории во всеуслышание возражать учителям на идеологические темы? Могли ловить за какие-нибудь детали специальные, но по вопросам коммунистической морали вряд ли кто-нибудь из нас с ними мог спорить. А сейчас ребята ничего не боятся. Это наблюдение, мне кажется, чрезвычайно важным и может быть наиболее обещающим.