Александр Генис: Американская славистика чутко реагируют на политические перемены. Как мне сказал прошлым летом директор Русской школы в Вермонте, “стоит Путину открыть рот, как у нас появляются пять новых студентов”. И всем им предстоит освоить один из самых трудных в мире языков. О том, как это происходит, преподаватели русского языка в американских университетах рассказывают нашему корреспонденту Владимиру Абаринову.
Владимир Абаринов: Учить иностранный язык значит понять образ жизни и логику его носителей. Это непросто, когда существует культурный барьер. Учителю приходится объяснять вещи, которые кажутся ему очевидными и над которыми он сам никогда не задумывался. Я поговорил об этом с тремя своими знакомыми, преподающими русский язык и литературу американским студентам.
Одна из них – Юлия Трубихина. Она преподает в нью-йоркском колледже Хантера. Для начала я спросил ее, что за люди ее студенты, зачем им русский язык.
Юлия Трубихина: Записываются они по разным причинам на русские курсы. В Нью-Йорке у нас огромное русское население. То есть часть – это дети из русскоязычных семей. Часть из них идет на языковые курсы, потому что им все равно нужен какой-то иностранный язык, и сначала многие из них надеются на легкую оценку. Этого почти никогда не получается. Американские нерусскоязычные студенты выбирают русский... ну не знаю почему. Может, потому что всегда хотели, может, потому что интересно, может, в новостях что-то читали, может, потому что русские друзья или русская девушка или молодой человек. Все равно им нужно какой-то иностранный язык сдавать. А вот те кто записывается на литературные и культурные курсы – с ними происходит по-разному. Интерес к культуре или литературе может возникнуть, пока ты занимаешься языком. Это зависит от преподавателя. Если нравится преподаватель, то они идут на литературу и культуру. А некоторые по-настоящему этим увлекаются. Так что тут очень разные мотивации.
Владимир Абаринов: Диана Гратиньи начала учить иностранцев русскому языку еще в своем родном Саратове. Сейчас она преподает в Университете Мерсера, который находится в городе Мейкон, штат Джорджия. Вопрос тот же: что собой представляют ее студенты, чем объясняется их интерес к русскому языку?
Диана Гратиньи
Диана Гратиньи: Это всегда очень интересный вопрос, и я сама себе много раз его задавала: почему они учат язык? Интерес и мотивация может быть какая угодно. Но вот что с ними происходит в процессе изучения языка и постижения культуры – самое интересное. Все они четко распределяются по двум полюсам: те, кто не принимает культуру, испытывает и трудности с изучением языка. Часто здесь есть психологическая подоплека – не своя собственная лингвистическая какая-то непроходимость, а именно психологические трудности. И есть те, кто влюбляется с первого момента, и что бы с ними ни происходило в России, им все очень нравится. Конечно, с каждым что-нибудь происходит, они все попадают в экстремальные ситуации, но тут-то и проверяется их характер. Так или иначе, многие - большинство! - испытывают горячий интерес к предмету.
Владимир Абаринов: На тот же вопрос отвечает Елена Резникова, преподаватель Юнион-колледжа в городе Скенектеди на севере штата Нью-Йорк.
Елена Резникова: Что их побуждает? Ну в принципе многие из них занимаются либо политологией, либо экологией, либо международными отношениями, поэтому русский язык для них актуален и интересен. Некоторые приходят изучать русский, потому что у них какие-то бабушки-дедушки или более отдаленные предки были из России. Кто-то просто интересуется русской культурой, русским языком.
Владимир Абаринов: Проблемы начинаются с грамматики.
Елена Резникова: Ну конечно, самое первое, что поражает студентов – это грамматика. Студенты в общем-то не подготовлены к такому уровню. Если бы они изучали в средней школе латынь или хотя бы просто серьезную грамматику английского языка, то они, конечно, были бы готовы к этому. Но когда им приходится постигать все тонкости падежей, склонений и спряжений, они начинают немножко паниковать. После того урока, когда им открылись все тайны родительного падежа, все это множество форм, они стонали целую неделю. Ну и, конечно же, как только закончились падежи, начался совершенный и несовершенный вид.
Владимир Абаринов: Но ведь в английском тоже есть совершенная и несовершенная форма глагола.
Елена Резникова: Да-да-да! Они были весьма удивлены, когда они узнали, что в английском языке есть эквиваленты. Когда я им говорила: а вот вы знаете, например, что в английском языке есть present perfect? Они говорили: да что вы? Приведите пример.
Владимир Абаринов: Что такое культурный шок, Диана Гратиньи поняла еще в Саратове.
Диана Гратиньи: Первое, что мне приходит на ум в данный момент, это история со студенткой из Нью-Йорка. Это была афро-американка. Она приехала лет 10 назад в Россию и столкнулась с расизмом. Но какого плана расизмом? Люди обращали на нее внимание. Училась она тогда в Саратове, и в провинциальном городе, пусть даже большом, люди обращали внимание на ее внешность, она была очень хорошенькая и, видимо, в кафе, где они отдыхали, делались какие-то замечания, видимо, и запретное в США слово на букву «н» произносилось, и она очень страдала по этому поводу. Вот она не справилась. Очень часто со студентами, не только из Америки, приходится объяснять на уроках... Мы откладываем все наши материалы и объясняем, а почему люди не улыбаются, или улыбаются, но не так, как следовало бы, или не там, или, наоборот - почему они озадачены вашими улыбками...
Владимир Абаринов: Ну а бывают комические случаи.
Диана Гратиньи: У меня была семья меннонитов американских. Мама и папа учили русский язык, и у них было три очаровательных малыша. И вот они жили в России, потому что в России тоже есть меннониты, у них есть приход, и папа там священник. Но меня заинтересовало: что именно они показали детям, когда приехали в Россию? Они отправились в Москву, как всегда, на Красную площадь и показали детям мавзолей Ленина, они были в мавзолее. И они сходили в музей космонавтики и показали все эти, знаете, космические корабли, аппараты, Гагарин и так далее. На мой взгляд, очень странный выбор для меннонитов. Мне кажется, это родители что-то из своего детства помнили и хотели это сами увидеть. Так вот. Когда папа и мама приезжали ко мне заниматься русским языком, детей развлекала моя дочка. Ей тогда было 10 лет, и у нее была книжка богато иллюстрированная, которая называлась «Русская история». И там для детей популярным образом со множеством картинок рассказывалась вся русская история вплоть до 60-х годов 20-го века. И там были советские плакаты, посвященные космосу. А перед этим были плакаты, посвященные Ленину, революции и так далее. И вот после одного занятия старший мальчик, ему было лет семь, подошел к родителям и сказал: «Мы сейчас смотрели историю русскую. Вы знаете, что Гагарин полетел в космос и долетел до самого Бога?» Тут повисла пауза. Родители посмотрели на меня, я на родителей. Мой ребенок, конечно, ничего подобного не говорил, то есть это было собственное умозаключение мальчика. Родители попытались открыть рот и объяснить, что, наверно, все-таки не видел, но тут в разговор вступил младший, которому было четыре года, и он заявил очень торжественно: «А Бог был Ленин!»
Владимир Абаринов: А вот, что говорит Юлия Трубихина – о своих студентах.
Юлия Трубихина
Юлия Трубихина: И сила американских студентов, и их слабость в том, что у них нет контекста культурного. Это проблема большая. Такое впечатление, что не осталось общего контекста. Раньше худо-бедно массовая культура какой-то хотя бы общий контекст давала. Получилось, что с увеличением количества иностранных студентов общего вообще ничего не остается, пошутить боишься – не поймут. И удивительное равноправие совершенно замечательное, отсутствие иерархии. Я помню, как в курсе по русской культуре одна девушка бодро начинала сочинение по Аввакуму (а это, конечно, безумно трудно, мы какие-то фрагменты из Аввакума читали) таким образом: «Как мы говорим у себя в Оклахоме...»
Владимир Абаринов: При чтении литературы студенты прежде всего сталкиваются с незнакомыми реалиями.
Елена Резникова: Например, мы читали Булгакова. То, что касалось всей этой фантасмагорической действительности Москвы 30-х годов, было очень трудно понять. Квартирный вопрос, все эти коммунальные квартиры – мне приходилось очень долго объяснять. Вся эта валютная ситуация...
Владимир Абаринов: Но гораздо сложнее постигнуть образ мыслей и логику поступков героев.
Елена Резникова: Было очень трудно студентам читать «Преступление и наказание». Достоевский сам по себе душу изводит даже русским читателям, а у таких защищенных американских тинейджеров, уж конечно, и говорить нечего. Им было очень трудно понять все страдания, все эти метания главного героя да и всей плеяды персонажей. Катерина Ивановна, по-моему, всем извела душу с ее ряжеными детьми, зваными ужинами и так далее. Студенты задавали много вопросов: почему они все это делают? Почему они себя так ведут?
Владимир Абаринов: С пониманием стихов вообще беда.
Юлия Трубихина: Один мальчик – это была «Попытка ревности» Цветаевой... И так это очень сложно для них, а он совершенно не замечает кавычек, интерполирующих реплику «Дом себе найму», и предполагает, что, может быть, Цветаева слишком много денег хотела от любовника. Дом ведь. Слишком дорого любовнику стоила – вот он и не захотел с ней связываться. Наверное, так.
Владимир Абаринов: Еще один замечательный пример различий культур.
Диана Гратиньи: У нас была студентка-кореянка. Она изучала русский язык в Литературном институте несколько лет, потом уехала в Корею и стала переводчиком. И перевела русские сказки, в частности «Теремок», на корейский язык. Сказку опубликовали, и она ее привезла в подарок. И тогда мы поставили эксперимент. Мы дали нашим студентам-корейцам эту сказку на корейском языке и попросили перевести ее на русский. Тут вот очень интересно посмотреть, как работают разные культурные коды. Например, в нашей сказке мышка бежала по полю без всякого основания, просто бежала. Они все бегут: лягушка, зайчик – никакого дела нет. А вот в корейском переводе все они бежали с какой-то целью. Мышка искала зернышки, лягушка искала сочную травку, кто-то там что-то еще искал – у всех у них была цель. То есть в корейской культуре никто не может просто так куда-то бежать, должна быть цель. Далее: когда к ним постучался зайчик, то есть в теремке было уже двое животных, и на просьбу «Пустите меня к себе жить» они отвечали всегда одно и то же: «Сейчас посоветуемся». И они начинали советоваться, можно пустить следующего зверя или нельзя. И когда дело дошло до медведя, то звери разделились. Сильные звери – волк, лисичка – говорили: «Медведь большой, он нас раздавит». Потому что они знали. А мелкие звери считали, что он будет их защищать. И поскольку их было больше, мышка, зайчик и лягушка выиграли голосование и пустили медведя, и потом случилось то, что случилось. Конечно, перед нами уже совершенно другая сказка. Адаптированная для понимания корейцев.
Владимир Абаринов: Интересно, а бывает так, что студенты заставляют учителя увидеть ситуацию под новым, неожиданным углом?
Елена Резникова: Мне кажется, то, что замечают иностранцы, - это, скорее всего, абсурдность того, что описывается в литературном произведении. Очень многие ситуации, какие-то идиосинкретические особенности героев, совершенно какие-то безумные, абсурдные, не имеющие никакого смысла в нормальной, здравой ситуации. То есть очень часто они противоречат здравому смыслу. Это отлично видно на примере прозы Петрушевской - ее героев.
Владимир Абаринов: Юлия Трубихина считает, что c современными студентами традиционные методы преподавания не работают.
Юлия Трубихина: Вообще современные студенты, они просто иные. Они в целом мало читают, но зато они абсолютно визуальные. Им трудно сосредотачиваться на чем-то одном долго. Поэтому учебный процесс получается как телевидение, с рекламными паузами – перед ними надо спеть или станцевать. Фигурально выражаясь.
Владимир Абаринов: А Диана Гратиньи верит, что все эти муки не напрасны.
Диана Гратиньи: А это вот крест русского языка. И русской литературы, и России. Они настолько вас втягивают и засасывают в себя... Кажется: да ладно, побыл здесь, уехал и все. Но нет. Вот берет за сердце и держит. И потом они начинают метаться: мы хотим приехать - и приезжают, и зачитываются, и вчитываются, и становятся переводчиками, исследователями. А все начинается с совершенно невинного: ничего не знал, решил попробовать.
АБАРИНОВ
С нами были преподаватели русского языка и литературы в американских колледжах Елена Резникова, Юлия Трубихина и Диана Гратиньи.