Александр Генис: В сегодняшнем выпуске кинообозрения ведущий этой рубрики Андрей Загданский представит слушателям АЧ самый, пожалуй, амбициозный фильм этого сезона.
Андрей Загданский: В 2006 году Алехандро Гонсалес Иньярриту сделал яркий, широко известный и тоже амбициозный фильм, который назывался «Вавилон». Фильм был номинирован на «Оскара» сразу во многих категориях, но получил приз только за лучшую музыку. Мы когда-то с вами говорили об этом фильме. Я помню, что картина у меня оставила очень странное впечатление. Амбициозная параллельная структура сродни «Нетерпимости» Гриффита обладала заявкой на некую абсолютную универсальность: притча о добре и зле и о несоединимости текущих линий судьбы в мире. Эта история в моих глазах не складывалась, драматические линии пересекались, на мой взгляд, механически, каждая была исключительно любопытна сама по себе, но вместе ничего, на мой взгляд, не получилось.
Александр Генис: Иньярриту человек с глобальными амбициями, ему хочется сделать фильм сразу обо всем. Меня всегда это пугает. Знаете, как «Броненосец «Потемкин» - не вся революция, а один эпизод. Нужно рельс перерезать посередине, а не идти вдоль рельсов без конца - так мы никогда не увидим целое.
Андрей Загданский: Фильм, о котором мы сегодня говорим, называется по-английский «Бёрдмэн, или Скрытые преимущества невежества». Кстати, по-русски этот подзаголовок, который очень существенен, не перевели.
Александр Генис: Мне кажется, он напоминает Оскара Уайлда, что-то есть тут такое, вроде «Как важно быть серьезным».
Андрей Загданский: Совершенно верно, игра близкая. Этот фильм, что интересно, не менее амбициозен, чем прежний. Режиссер каждый раз поднимается на следующую ступеньку.
Начнем с наиболее очевидногокомпонента замысла, может быть наименее важного для зрителя, хотя для меня это было исключительно важно. Сейчас вы поймете — почему. Фильм снят одним кадром, два часа один кадр на экране. Строго говоря, это не совсем так, есть переходы между огромными кусками непрерывного действия, которые соединены в действительности бесшовно. Например, камера панорамирует на ночное небо, а потом ускоренная съемка - светает и движение камеры продолжается, действие является непрерывным. Это соединенные куски, но целостность — один кадр.
Александр Генис: Майкл Китон, который играет главную роль в этом фильме, сказал, что это была самая тяжелая работа в его жизни. Каждый кусок занимал примерно 15 страниц диалога, который надо было играть подряд, что для кино - непривычное дело. А сам Иньярриту, собрав труппу перед началом фильма, показал им отрывок из фильма: Филипп Петит на проволоке переходит через башни-близнецы. (Я помню, что этот фильм «Человек на проволоке» безумно понравился вам). Включив свет, режиссер сказал: «Вот что нам предстоит».
Андрей Загданский: Строго говоря, в истории кино существует только два фильма, сделанных одним кадром. Один из них вы хорошо знаете, я помню, что это картина, которая вам глубоко импонирует: «Русский ковчег» Александра Сокурова.
Александр Генис: Чудовищно скучный фильм.
Андрей Загданский: И другая картина — это «Веревка» Хичкока.
Александр Генис: Которая мне нравится гораздо больше.
Андрей Загданский: У Хичкока в чем-то манера близка к тому, что делает Иньярриту в этом фильме. В то время длина пленки была ограничена, нельзя было снять ни один кадр длиннее 10 минут, 300 метров. Что сделал Хичкок? Все происходит в одном помещении, как вы помните, камера каждый раз останавливалась и начинала движение со статичной точки. Предположим, сундук, в котором спрятали тело убитого героя, конец кадра и начало кадра — поднимается крышка сундука на статичном, и на этой точке он делал переход.
У Сокурова, кстати, сложнее. Одно непрерывное полностью хореографированное движение в 90 минут, что является абсолютным формальным достижением. У Иньярриту другая история, ведь все, что он делает, он делает сейчас, в 2014 году. Технологические возможности “постпродакшн” бесконечно выросли, можно соединить вещи, которые раньше не соединялись, так, что все становится целостным кадром. В этом есть свои существенные преимущества и свои существенные недостатки, о которых мы сейчас немножко поговорим.
Александр Генис: Но прежде всего объясните мне, а зачем все нужно снимать одним кадром?
Андрей Загданский: Хороший вопрос. Вы знаете, можно ответить очень плохо, первый ответ очень плохой — для того, чтобы войти в историю кино. Об этом будут говорить всегда.
Александр Генис: То есть это спортивный рекорд.
Андрей Загданский: Я вам сейчас перечислил три фильма — это спортивный рекорд.
Александр Генис: Это мне напоминает, в 9 классе я написал на 10 страниц сочинение о Горьком, вложив все в одно предложение. Это тоже был спортивный рекорд, но ничем хорошим он для меня не кончился.
Андрей Загданский: Перед тем, как начинать работу над фильмом, Иньярриту встретился с Майклом Николсоном. Он сказал: «Знаете, я хочу сделать фильм одним кадром». На что Николсон сказал ему: «Это очень плохая идея, потому что вы теряете “тайминг”, вы теряете возможность управлять техническим процессом, что для комедии является решающим фактором».
Александр Генис: Совершенно верно, вся комедия держится на ритме. До тех пор, пока шутку рассказывают с правильной паузой, она смешна.
Андрей Загданский: Наш герой, его играет Майкл Китон, - известный актер, у которого была знаменитая роль в прошлом: он играл роль в фильме «Бёрдмен», который все должны воспринимать как «Бэтмен», (Напомню, что Майкл Китон действительно играл главную роль в фильме «Бэтмен»). Итак наш актер, у которого было замечательное кинематографическое прошлое, решил возродить свою актерскую карьеру и для этого он ставит пьесу на Бродвее. Пьеса — его собственная инсценировка, он сам режиссер-постановщик, он сам продюсер пьесы. Это инсценировка рассказа Раймонда Карвера «О чем мы говорим, когда мы говорим о любви».
Александр Генис: Это один из самых знаменитых рассказов американской литературы. Он известен своим умолчанием, он необычайно сдержанный, аскетический.
Андрей Загданский: В чем есть, конечно, заранее заложенная игра, потому что умолчание и минимализм Карвера должны были транслироваться в нечто противоположное — в многословные реплики на сцене и в мелодраматический кич.
Александр Генис: Перевести англо-саксонский аскетизм в латинскую барочную поэтику.
Андрей Загданский: Что и происходит. Все три или четыре дня, которые мы видим на экране — это подготовка пьесы, прогоны, генеральные репетиции, замена актеров. И все это в непрерывном движении - театральная суета. Жизнь театра, жизнь актеров, жизнь постановщиков, жизнь актера, у которого случается несчастный случай (на него упала люстра) и так далее.
Александр Генис: Надо сказать, что это необычайно плодотворная почва для комедии. Я помню самую смешную пьесу, которую в жизни своей видел, «Шум за сценой», где происходила постановка какого-то идиотского спектакля, и все возможные неприятности, которые бывают, случились в этом театре. Это было необычайно смешно. Есть фильм, поставленный по этой же пьесе, но в театре ее смотреть еще лучше.
Андрей Загданский: На этом и построена внешняя сторона картины: непрерывная суета, непрерывное хождение по узким коридорам театра Сейм-Джеймс, который находится в театральном районе Нью-Йорка. Весь фильм снят в Нью-Йорке, весь фильм снят в театре Сейм-Джеймс с выходами на улицу, на всем узнаваемую Тайм-сквер и так далее. Место понятное, прозрачное каждому, кто бывал в Нью-Йорке. И все это сведено, еще раз подчеркиваю, в один непрерывный пульсирующий кадр. Для того, чтобы сохранить темп, Иньярриту нужно все время подбрасывать какие-то мелочи, какие-то детали, какие-то иногда контекстуальные: один из героев фильма, например, ходит с книгой «Лабиринт» Борхеса, давая таким образом намек на построение всей истории.
Александр Генис: Заметим в скобках, что для Иньярриту чрезвычайно важна латиноамериканская литература. Он большой поклонник Кортасара и Борхеса, и сам относит себя к течению магического реализма, что, конечно, видно и по этому фильму.
Андрей Загданский: В этом фильме одна амбиция складывается с другой, и с третьей, и с четвертой. Фильм должен быть и комедией, и трагедией, и драмой, и притчей о несостоявшейся жизни нашего главного героя, которого играет Майкл Китон. Он должен быть и смешным, и трагичным. Более того, он еще сверхъестественный, потому что наш герой, не обладая никакими актерскими способностями, обладает другим даром — он может левитировать. Фильм начинается с того, что герой висит в воздухе. В минуты гнева он еще и обладает способностью к телекинезу - может бросать предметы в стены лишь одним взглядом.
Александр Генис: Это и есть, собственно говоря, магический реализм в предельной простоте — когда герой идет, идет, а потом немножко летает. На этом часто исчерпывается весь магический реализм сегодня.
Андрей Загданский: У меня было несколько другое представление о магическом реализме. Но если ваше определение работает для нас сегодня, то пусть работает.
В какой-то момент фильм становится утомительным. Постоянное движение камеры, которое, строго говоря, выполнено виртуозно - камера парит, летает, взлетает, становится утомительным. Становится трудно следить за бесконечными поворотами. Для того, чтобы смезансцинировать простую восьмерку: мы смотрим друг на друга и разговариваем, вам нужно сделать поворот камеры на 180 градусов для того, чтобы увидеть одни глаза и увидеть другие, увидеть одно лицо крупным планом, увидеть другое крупным планом, камера должна все время двигаться. Это на протяжение 10 минут виртуозно, но на протяжение всего фильма это становится утомительным.
Александр Генис: Слишком много хороших вещей?
Андрей Загданский: В одном моменте меня это просто резануло, я огорчился, я вам признаюсь, почему огорчился. В кино широко известен финальный кадр картины Антониони «Профессия: репортер», его знает каждый. Долгий кадр, 10 минут практически камера выходит за пределы решетки из окна гостиницы, делает панораму на 180 градусов и возвращается через ту же решетку - мы видим, что героя уже убили. То есть космическое событие разворачивается в одном непрерывном кадре. Конечно, этот кадр знают абсолютно все, и безусловно, этот кадр знает Иньярриту. И он повторяет эту игру с решеткой, камера точно так же проходит легко через решетку туда и обратно.
Александр Генис: Это оммаж Антониони.
Андрей Загданский: В моих глазах оммаж не получился, я рассердился. То, что у Антониони было длительным трудом и большим достижением съемочной группы, 1974-75 год, сегодня это всего лишь нарисованная графика, которая делается так легко, и так быстро, и так просто, что хочется сказать, что это не оммаж, скорее всего это и недобрая шутка в адрес замечательного фильма, который я очень люблю. У меня свои претензии.
Александр Генис: Андрей, мы говорим о формальных достижениях или недостатках фильма, но что можно сказать о его содержании?
Андрей Загданский: То, о чем я уже говорил: эти сверхамбиции мне кажутся утомительны, но фильм пока идет очень хорошо в прокате.
Александр Генис: Я уж не говорю о том, что он имел большой успех на Венецианском кинофестивале.
Андрей Загданский: Да, и все же плохо, что фильм стремится быть всем сразу. Это и притча об актере, это и притча о человеке, о его несостоявшейся, не реализованной жизни, которая может быть реализована на другом уровне. Это история о театре, о театральных нравах, о театральных романах, о театральных судьбах, театральной жизни, театральных интригах, театральном мире в целом. Это история о прошлом культового героя «Бэтмена», это мистическое вкрапление о мечтах нашего героя, который хочет быть всем на свете. И все вместе в моих глазах стало почти ничем. Я очень устал, фильм меня почти раздражал. Хотя в картине есть совершенно замечательные актерские работы, в первую очередь Нортон, который играет второстепенную роль и наверняка будет номинирован на Оскара за эту роль, но все в целом для меня оказалось утомительным зрелищем.
Александр Генис: Есть что-то опасное в претенциозности. Как говорил Сэлинджер, лучше всего рисовать на оберточной бумаге. Я обратил внимание на фразы, которые говорятся в фильме. Например, Майкл Китон произносит такую фразу: «Популярность — распутная кузина престижа». Вот этот афоризм, который притворяется более глубокомысленным, чем он есть на самом деле. Звучит нарочито. Похоже, что это относится ко всему фильму.
Андрей Загданский: Пожалуй, потому что вся эта виртуозность, которая технологически должна захватывать, во всяком случае мое воображение как кинематографиста, в какой-то момент превращается в вопрос: ну и что? Ну и для чего? Приблизительно то, с чего вы начали: для чего это все сделано?
Александр Генис: Помните, как у Тургенева: «Друг мой Аркадий, не говори красиво».
Андрей Загданский: Вот на оберточной бумаге он явно не станет рисовать. Все это оказывается какой-то избыточностью, таким маньеризмом, что выходишь ни с чем.
Александр Генис: И тем не менее, Иньярриту один из самых ярких режиссеров сегодня. Хорошо это или плохо, но он с нами.
Андрей Загданский: Это очень мне напоминает его же фильм «Вавилон»: много изящно сделанных вещей. Я не хочу быть излишне несправедливым, некоторые эпизоды тут сделаны виртуозно, в них есть замечательная временная ритмическая разбивка, много смешного, много замечательных маленьких находок, но всего этого слишком много.