Александр Генис: Недавно в Нью-Йорке завершилась крупнейшая - многомесячная - ретроспектива грузинского кино, позволившая американским зрителям познакомиться как с классическими, так новейшими фильмами режиссеров Грузии. О первой части ретроспективы, в первую очередь - о фильмах Абуладзе и Данелия, мы уже рассказывали.
Сегодня речь пойдет о молодом грузинском кинематографе, обширно представленном в нью-йоркской ретроспективе. Об этом мы беседуем с недавно дебютировавшей в АЧ театроведом и кинокритиком Дарьей Борисовой.
Дарья Борисова: Действительно в киноотделении Музея современного искусства, известного как МОМА, прошла огромная, очень длинная ретроспектива грузинского кино. Называлась она «Открывая грузинское кино». И действительно, я думаю, что для человека, с грузинским кино совершенно не знакомого, эта программа могла бы стать просто кратким курсом по истории предмета.
Александр Генис: Грузинское кино - это специфический феномен. Феллини сказал, что когда он в первый раз познакомился с грузинским кино, то увидел в нем что-то родственное. Так что для американцев это действительно важное открытие.
Дарья Борисова: В этой программе были представлены абсолютно все периоды, все важнейшие режиссерские имена, все главные фильмы Грузии, маленькой страны и великой кинодержавы. Интересно, что грузинское кино всегда было грузинским, даже когда оно было советским по форме, оно и тогда было грузинским. Наверное, бренд сложился к концу 1970-х, когда были сделаны и подвергнуты всяким цензурным испытаниям главные фильмы Отара Иоселиани и Тенгиза Абуладзе. Они чаще всего долго отлеживались на полке.
Александр Генис: Но я-то помню впечатления от грузинского кино задолго до этого. Оно отличалось жизнерадостностью. Я бы сказал, что грузинское кино для нас было отечественной версией неореализма. Оно снималось было про маленьких людей, в нем всегда был юмор, в нем всегда была отчетливая национальная составляющая. И в этом отношении грузинское кино действительно было не похоже на советское кино, в нем не было места оголтелому соцреализму уж точно.
Дарья Борисова: Да, оно было независимо, оно жило так, будто не замечало советской власти.
Александр Генис: Как все мы тогда мечтали, поэтому его и любили.
Дарья Борисова: Все это советскую власть в лице ее киноначальников очень настораживало. Потому что вроде бы откровенной крамолы не было, если не считать планов церквей в начале и в финале «Листопада» Иоселиани, но не было и следования какой-либо идеологии. Советские киноначальники пытались найти крамолу, они ее чувствовали, но не могли найти. Поэтому чаще всего грузинские фильмы отлеживались на полке, но тогда там полежать было почетно. Однако, как я помню, в одной из осенних программ “АЧ” уже отдали дань памяти и ностальгии грузинскому кино 1960-70-х. А я бы сегодня хотела поговорить о современных фильмах, которые крайне широко представлены в этой программе.
Александр Генис: Да, это было другое открытие, потому что это уже кино независимой Грузии.
Дарья Борисова: Они были перемешаны, эти периоды, программа была устроена очень интересно, не по хронологии. Принцип я так и не смогла уловить, может быть не сильно пыталась, но тем не менее, и в той, и в другой части были современные фильмы. Прежде всего были представлены картины, и не по одной, двух основных режиссеров, лидеров молодого поколения грузинского кино нынешнего, назовем их там, им уже по 40 обоим, но этот возраст в кино считается возрастом начинающих. Это фильмы Левана Когуашвили и Георгия Овашвили. Скажем, что фильм Георгия Овашвили «Кукурузный остров» в 2014 году был выдвинут Грузией на соискание «Оскара» в номинации “Лучший фильм на иностранном языке”. В программе МОМА был показан предыдущий его фильм - «Другой берег».
Для меня хитом программы стал фильм Левана Когуашвили «Слепые свидания», так перевели его в России. Леван сам представлял картину в Нью-Йорке. Мы должны сказать, что он выпускник нью-йоркской киношколы, он ученик Бориса Фрумина. Борис Фрумин принимал участие в написании сценария к «Слепым свиданиям», он - соавтор сценария.
Александр Генис: Вы знаете, я посмотрел этот фильм, Борис Фрумин мой старинный друг, мы даже одну школу закончили в Риге, я, конечно, сразу узнал его руку в сценарии. Потому что это сценарий типично фруминского кино. Где бы ни происходило дело, о чем бы ни рассказывал фильм, всегда чувствуется его уникальная интонация — интонация недосказанности. Это фильм, который опускает все важное, все уходит в подтекст, мы чувствуем недоговоренность как основной прием фруминского кино. Борис делает фильмы, незаметно складывая и умножая эмоциональные впечатления. К концу этот багаж становится невыносимым, он давит на душу зрителя и приносит катарсис. Это очень тонкое искусство, которым отмечены все фильмы самого Фрумина.
К сожалению, я бы не сказал, что режиссер “Слепых свиданий” справился с тем, как все было задумано. Чтобы объяснить мою претензию к фильму, приведу пример: бывают белые стихи, а потом выясняется, что это не белые стихи, а всего лишь проза. Мне показалось, что в этом фильме перевели белые стихи в прозу и не сумели создать то самое впечатление ритмически безошибочного, сложного и богатого эмоционального ряда, созданного недосказанностью, созданного очень мелкими деталями, которые оставляют все несказанным, но неоспоримым. И в этом смысле фильм меня разочаровал. А вас?
Дарья Борисова: Нет, как раз вот это богатство полутонов меня поразило и очаровало. Как раз это то, что заставляет весь прошлый год критиков в разных странах говорить о возрождении грузинского кино, его тонкости, его поэтичности, сплавленной с прозаичностью.
Александр Генис: Давайте скажем немножко о содержании этого фильма.
Дарья Борисова: Вы знаете, когда я села писать текст об этом фильме, решила в нескольких предложениях передать фабулу. Прочитав этот текст, я расхохоталась, потому что кажется, что это такой наворот искусственный каких-то обстоятельств, которые валятся на голову бедного героя, что это, как говорят, бывает только в кино. Потому что герой, 40-летний холостяк, неудачник, школьный учитель, живет с мамой и папой в какой-то малогабаритной квартире. И мама, и папа с грузинским темпераментом пытаются его женить, они страстно хотят его женить. Они изобретают какие-то уморительные, сложно постановочные способы познакомить его с девушками из хорошей семьи. Естественно, он влюбляется совершенно не в ту женщину - и не свободную и не равную ему. В итоге оказывается на руках с невестой, беременной девушкой, беременной от какого-то местного головореза. И собственно, по интонации финала, он открыт, но мы понимаем, что он женится на этой женщине, вырастит этого ребенка и будет ей хорошим мужем. То есть кажется, что это какой-то каскад невероятных приключений, так не бывает в жизни. Но фильм развивается, и ты понимаешь, что именно так в жизни и бывает, что человек невзрачный, хилый внешне, но очень сильный своей порядочностью, способен вынести такую ношу, которая не по плечу какому-то там мачо.
Александр Генис: Мне даже не приходила в голову такая мелодраматическая ситуация. Потому что для меня главный герой персонаж фильма - знакомый. На мой взгляд, он похож на героя фильма Иоселиани «Жил певчий дрозд». Это - лишний человек. У него есть какие-то данные, но он не смог их реализовать, именно поэтому он всюду является не своим, всюду проходит мимо. Грузинский Евгений Онегин, который все время не на месте. При том, что он, конечно, обаятельный и симпатичный, но он явный неудачник, что делает его, конечно, обаятельным персонажем.
Дарья Борисова: Мне как раз он напомнил героя «Листопада» Иоселиани. Тут есть некое благородство, аристократизм духа. Конечно же, он неудачник, но наши симпатии зрительские на стороне этого неудачника.
Александр Генис: Даша, грузинское кино ужасно не похоже на голливудское кино, я бы сказал, настолько не похоже, что это антагонисты. Как американские зрители, привыкшие к тому, что если на экране не стреляют, то это не кино. Я, конечно, передергиваю и преувеличиваю, ибо на самом деле в Нью-Йорке хватает синефилов, которые любят любое кино. И все-таки это непривычное зрелище. Как зрители смотрят фильмы из этой гигантской ретроспективы, равной которой, редкую, по-моему, никогда не было в Нью-Йорке?
Дарья Борисова: Конечно, зал был полным на моей памяти только на показе Левана Когуашвили, в зале было очень много грузин. Они реагировали по-грузински громко, радостно. Но было много и нью-йоркцев, аборигенов, скажем так. Вот эта сюжетная линия, когда родители пытаются женить сына-переростка, как я поняла, понятна везде.
Александр Генис: Особенно в Нью-Йорке, где очень часто взрослые дети живут с родителями, потому что квартиры страшно дорогие, прямо скажем.
Дарья Борисова: На сценах этих семейных советов, давайте скажем, что отца Сандро, отца героя, сыграл прекрасный и знаменитый актер Кахи Кавсадзе, на сценах этих родительских стонов, криков, каких-то клятв цветистых, которые они произносят, воздевая руки кверху, зал хохотал и хохотал понимающе.
Александр Генис: Даша, на ретроспективе в МОМА грузинское кино было представлено, как вы сказали, в полном объеме, мы могли познакомиться с кинематографом целой страны. Выдерживает новое кино сравнение с классикой?
Дарья Борисова: Оно только-только выздоравливает. Люди, которые болеют за грузинское кино и его любят, очень этому радуются. В этой программе было два фильма, которые явились очень хорошими симптомами этого выздоровления. Это как раз фильм Левана Когуашвили «Слепые свидания» и фильм его молодой коллеги, ей еще нет 40, Наны Эквтимишвили, чье название на русский перевели «Длинные светлые дни». Последний фильм обращен к прошлому девушки-режиссера, ее детство в 1990-е. Но финалы обоих картин удивительно жизнеутверждающие. Эти фильмы кажутся мне свидетельством выздоровления грузинского кино.