Александр Генис: Вторую часть АЧ откроет июльский выпуск “Нью-Йоркского альманаха”, в котором мы с культурологом и музыковедом Соломоном Волков обсуждаем новости культурной жизни, какими они видятся из Нью-Йорка.
Соломон, я предлагаю начать сегодняшний выпуск нашего «Альманаха» с премьеры, которая произвела большое впечатление на нью-йоркцев — это спектакль “Прелюдия”, поставленный в Линкольн-центре. Интересно уже то, что на сцене появляются все, кого мы любим, начиная с Рахманинова, там есть и Шаляпин, и Чехов, и многие другие.
Соломон Волков: Это сенсация действительно своего рода, очень неожиданная. Но, конечно, как только я услышал имя автора этого мюзикла Дэйв Маллоу, я вспомнил, что это человек, который сделал театральное представление с музыкой, не больше не меньше, как из «Войны и мира» Льва Николаевича Толстого.
Александр Генис: Очень смелая вещь.
Соломон Волков: Она пользовалась огромным успехом.
Александр Генис: Да, спектакль шел долго, из-за успеха его жизнь на Бродвее продлили. Я еще тогда подумал: неужели у автора нет русских корней? Нет, Дэйв Малоу молодой человек из Кливленда, который просто-напросто любит музыку, причем всякую музыку, от самой современной до классической.
Соломон Волков: И вот это содружество, которое сложилось в работе над постановкой по «Войне и миру», продолжилось. Та же женщина-режиссер Рейчел Шафкин помогла сотворить нечто новое. и вновь с русскими героями. Невольно думаешь: почему же в России не сообразили из такой замечательной темы сделать спектакль? Ведь история сама по себе чрезвычайно занимательная. Более того, я добавлю, она еще более занимательная, чем кажется на первый взгляд. Я знаю кое-что об этом почти из первых рук. Итак, это мюзикл о молодом Рахманинове... Но тут надо сразу сказать, что Рахманинов - необыкновенная фигура во всех отношениях. Во-первых, для меня он вне всяких сомнений самый большой пианист ХХ века, не русский — а вообще в мировом масштабе, самая крупная пианистическая фигура — это, безусловно, Рахманинов. Из моих слов не нужно делать заключение, что мне не нравится Рахманинов композитор, я его очень высоко ценю, очень высоко ставлю, очень люблю его музыку. Научила меня, кстати, по-настоящему любить Рахманинова моя жена Марианна, пианистка.
Александр Генис: А меня - мама. Она всю жизнь гладила рубашки отцу под музыку Рахманинова, особенно в исполнении Рахманинова. Она страстно любила эти пластинки, они были заиграны. Я вырос под Второй концерт Рахманинова, сколько себя помню, Второй концерт Рахманинова, и еще концерт Грига — вот та музыка, которую я слушал в детстве чуть не каждый день.
Соломон Волков: Для меня было большим сюрпризом, когда я приехал в Нью-Йорк, что здесь отношение к Рахманинову в кругах музыкальной элиты скорее скептическое. При том, что у публика неизменного его музыка пользовалась огромным успехом, и авторитет Рахманинова как пианиста не подвергался здесь никогда сомнению, он - мощная фигура, которая царствует над всем ландшафтом американского производства музыки. Он стал частью музыкального ландшафта Америки, интерес нему очень велик. Вы помните, на нашей памяти вышел художественный фильм, где рассказывалось о таком пианисте, который преодолел свое безумие, исполняя концерт Рахманинова № 3. И тогда этот «Рах-три», как именовали этот концерт, обошел всю страну.
Александр Генис: По поводу “Раха” два слова. В рецензии на спектакль «Прелюдия», о котором мы говорим, Рахманинова всюду для простоты называют “Рах”. Я вспомнил, когда я приехал в Америку таблоидная газета «Дейли ньюс» или “Нью-Йорк пост” , уже не помню, вышла с заголовком: «През мит Брез». (Prez met Brez”). Яне сразу понял, что это значит “Президент встретилося с Брежневым”.
Соломон Волков: Когда Шостакович приехал первый раз в Америку, то его тоже тут же произвели в Шости, и так к нему все обращались репортеры, что ему крайне, конечно же, не нравилось.
Но вернемся к Рахманинову. Он был вундеркиндом. Когда окончил консерваторию, то написал оперу «Алеко», ее сразу же заметил Чайковский и настоял, чтобы эту оперу принял к постановке Большой театр. Она должна была идти постоянно в паре с «Иолантой» Чайковского. Вы можете вообразить: юноша, которому 20 не исполнилось, а его оперу исполняют в Большом театре. То есть голова могла закружиться у кого угодно, как говорила Анна Ахматова, “темечко могло не выдержать”. При том, что Рахманинов был всю жизнь очень сдержанным человеком, производил суровое впечатление, но что он думал, нетрудно догадаться в этой ситуации.
И тут произошла катастрофа совершенно неожиданная, потому что Рахманинов, уже сочинивший свою оперу «Алеко», которую играют до сих пор, это потрясающая опера, написал первый фортепианный концерт, тоже, как мы знаем, выдающееся сочинение, как и еще целый ряд классических рахманиновских вещей, и вдруг катастрофа. Премьера его первой симфонии в 1897 году окончилась неудачей. Потому что Александр Глазунов, который дирижировал этой премьерой, провел ее неудачно.
Александр Генис: Правда, что он был пьян?
Соломон Волков: Есть такое мнение: он был пьяный, из-за этого провел неудачно концерт. Но тут есть маленький нюанс, который заключается в том, что Глазунов всегда был подшофе, поэтому говорить, что он специально напился, выходя дирижировать симфонией Рахманинова, было бы несправедливо. Опять-таки, Глазунов никогда не являлся не то, что выдающимся, но даже пристойным дирижером, ему все прощали за то, что он был значительной композиторской фигурой, уважаемым, безусловно, прекрасным музыкантом во всех отношениях, но не дирижером, а он обожал дирижировать. Когда ему говорили что-то похвальное про его музыку — это его не волновало, а дирижирование для него было очень важным. Так или иначе, он завалил эту премьеру. Это ввергло Рахманинова в настоящую депрессию. От этой депрессии он, согласно существующей очень устойчивой легенде, излечился с помощью врача-гипнотизера Николая Даля.
Александр Генис: Который появляется на сцене мюзикла в виде женщины.
Соломон Волков: И тут мы подходим к небольшой тайне, о которой мне поведал Александр Борисович Конюс, он же Рахманинов, то есть это настоящий законный внук Рахманинова, дочка его вышла замуж за музыканта Конюса. Он сначала был Александр Борисович Конюс, а потом взял фамилию деда - Рахманинов, (как наследнику, ему так было проще). До недавнего времени, а он не так давно скончался, Алексанлр Борисович возглавлял рахманиновское общество, он очень много делал для пропаганды творчества Рахманинова. Хотя был, как говорят в таких случаях, непростой человек. Я с ним познакомился как раз в студии Радио Свобода, только не в этой, где мы с вами разговариваем, а на Бродвее.
Александр Генис: Это - Бродвей 1775, старые слушатели прекрасно помнят этот адрес.
Соломон Волков: Легендарный адрес. Вот там, но не у микрофона, он поведал мне свою тайну. Оказывается по его словам дело было не в силе гипнотизера Даля, а в том, что у Рахманинова был роман с женой Даля. Это и послужило причиной его выхода из депрессии.
Александр Генис: Может быть эту историю знали и авторы мюзикла?
Соломон Волков: Нет, думаю, что нет. Если бы они знали, они бы так и сделали — это был бы гораздо более выигрышный сюжетный и сценический ход. Но это говорит об интуиции авторов спектакля: они догадались, что здесь должна быть вовлечена женщина.
Александр Генис: В этом мюзикле очень любопытно показано, что было с Рахманиновым до того, как он излечился. Он три года не мог писать и буквально ничего не делал. Не сцене, еще и в мюзикле, трудно показать, что человек ничего не делает, для этого надо быть Беккетом, но они это сумели изобразить.
Соломон Волков: Как вы правильно сказали, в спектаке действует огромное количество знаковых для русской культуры персонажей, там и Шаляпин, там и Чехов, там Чайковский, Толстой Лев Николаевич и Николай Второй.
Александр Генис: Автору рецензии, музыкальному и театральному критику Бену Брентли удалось найти очень правильную аналогию этому спектаклю. Он сравнил его с фильмом Вуди Аллена «Полночь в Париже», где выведены все знаменитости американской диаспоры в Париже 20-х: Хемингуэй, Скотт Фицджеральд и так далее. Выводок знаменитостей - и на сцене, как и в кино, это выглядит весело.
Соломон Волков: При этом музыки Рахманинова как таковой в спектакле не так много. Автор просто сочинил свои попсовые песни, создав то, что мы называем анахронизмами. Он свободно пользуется самыми разными музыкальными идиомами, и это не вызывает сопротивления особого, потому что ты сразу понимаешь: перед тобой условная игра — это, в конце концов, не реалистическая драма из жизни Рахманинова.
Александр Генис: Мюзикл и не бывает реалистичным.
Соломон Волков: Как вы уже сказали, вместо мужчины-врача, гипнотизера, женщина.
Александр Генис: Дело в том, что не забывайте, дело происходит в Нью-Йорке, где, как кто-то посчитал, на одном нью-йоркском квартале психоаналитиков больше, чем на всем Мидвесте Америки. Так что тема манипуляций сознанием очень популярна для нью-йоркцев, и спектакль идет на-ура.
Соломон Волков: Все в восторге, сравнивают этот мюзикл с замечательным мюзиклом Стивена Сондхайма, мэтра американского музыкального театра, под названием «Воскресенье в парке с Джорджем», где рассказывается об истории создания этой знаменитой картины Жоржа Сёра, где изображен парк.
Александр Генис: У Сондхайма была более сложная задача, потому что изобразить художника в мюзикле труднее, чем композитора.
Соломон Волков: Что отмечает и критика, и публика, хотя каким-то моим знакомым, например, спектакль не понравился, а каким-то очень понравилась. У критиков есть довольно типичная фраза: “Если вы даже не слышали никогда музыку Рахманинова, вы ее знаете, ибо она несется отовсюду. Вы можете быть перенесены с ее помощью в какое-то другое бытие, или вы можете быть возмущены, или вас может охватить отвращение к этой музыки”. То есть Рахманинов для этого критика как композитор — это все еще сомнительная фигура.
Александр Генис: Я думаю, это потому, что Рахманинов захватывающий, агрессивный автор. Я только что слушал в связи с нашей беседой Второй концерт Рахманинова, как я люблю — в машине. Я знаю этот концерт наизусть, но был вновь потрясен, потому что каждый раз слышу что-то новое. Например, в этот раз я услышал влияние азиатской музыки, там прямо из Римского-Корсакова кусками идет музыка. Действительно Рахманинов открыл Западу новое музыкальное измерение. И сделал это с таким напором, что стало любимцем Голливуда. Каждый раз, когда с старом кино надо показать страсти, в фильме звучит Рахманинова.
Соломон Волков: Ну а мы в качестве музыкальной иллюстрации поставим именно запись Второго концерта,
Александр Генис: Посвященный, надо добавить, тому самому Николаю Далю.
Соломон Волков: Этот концерт Рахманинов играет сам, это запись 1929 года. Что тоже для нас симпатично и вновь напоминает о месте Рахманинова в музыкальной жизни Америки — это то, что запись сделана с филадельфийским оркестром под управлением Леопольда Стоковского. Итак, Второй концерт Рахманинова в исполнении автора, 1929 год.
(Музыка)
Джеймс Биллингтон
Александр Генис: Другая новость, которую я хочу с вами сегодня обсудить — отставка Джеймса Биллингтона. Это вообще-то грустная история, потому что Биллингтон — библиотекарь Национальной библиотеки Конгресса. это самая большая библиотека в мире, и он 13-й библиотекарь в ее истории. Мы его хорошо знаем, потому что Биллингтон - лауреат нашей премии «Либерти». Нам повезло, это большая честь и для премии, и для нас.
Соломон Волков: Мы тогда ездили вручать ему премию в Вашингтон специально.
Александр Генис: Он произнес тогда замечательную речь. Все было очень приятно, потому что Биллингтон мой герой, вне всякого сомнения. Ему сейчас 86 лет, в отставку он уходит не по своей воле, его выдавливают, потому что он уже старый и считается, что недостаточно активно занимается оцифровкой библиотеки. Это сложная проблема, не нам в ней разбираться. Но это повод для того, чтобы вспомнить главное произведение Биллингтона «Икона и топор». Это книга 1966 года, и она до сих пор, на мой взгляд, является главной книгой по культурологии России.
Соломон Волков: Я совершенно с вами согласен.
Александр Генис: С год назад была конференция, посвященная влиянию этой книги на все российские исследования в США, где Биллингтона назвали отцом русской культурологии на Западе. Именно его книга положила начало всем исследованиям подобного рода. Эта книга «Икона и топор», слава богу, уже давно переведена на русский язык.
Соломон Волков: К сожалению, они не произвела в России того впечатления, которое она произвела здесь, это издание осталось незамеченным, я никогда не видел ссылок на него.
Александр Генис: Хотя автор получил ордена, премии, медали, и в России он замечен, он почетный член российской Академии наук. Но я с вами согласен, книга не стала неизбежной частью дискурса, как теперь говорят. Есть книги, которых слишком долго ждали.
Соломон Волков: Делёза цитируют, Деррида цитируют, а Биллингтона нет.
Александр Генис: Между тем, это классика из классики. Очень интересно само название книги: «Икона и топор». На мой взгляд, оно восходит к другой книге, принадлежащей перу основоположника культурной антропологи Рут Бенедикт. Эта замечательная женщина написала книгу чрезвычайно важную для Америки. Это книга про Японию, которая называлась «Хризантема и меч». Ей заказали эту книгу во время войны, в 1944 году. Американцы должны были понять, с кем они имеют дело, с кем они воюют, и они заказали ей эту книгу. Тогда это была новая область, совершенно неизвестная. Автор сказала, что в любой культуре есть свои центральные понятия, стержни, вокруг которых все строится. Символы Японии, ее коды, — это хризантема и меч. Книга невероятно интересная, она тоже уже переведена на русский язык, и тоже не произвела большого впечатления. Скажем, «Ветка сакуры» Овчинникова стала классической книгой для России, а эта, несравненно более глубокая, к сожалению, не заняла заслуженного ею места. Хотя она была бестселлером в Японии, что интересно, и в Китае она бестселлер, потому что эта книга позволяет понять, что творится в японской душе. Например, главные понятия в Японии — это стыд и долг, вокруг этого и строятся все отношения. Рут Бенедикт, например, писала, что американцы, попавшие в японский концлагерь во время войны, подвергались избиениями, избивали, если они смеялись. У пленного не может быть улыбки - он потерял лицо. И если он все-таки смеется, то значит он издевается над врагами. Я об этом так подробно говорю, потому что книга «Икона и топор», вышла, в 1966 году, в разгар Холодной войны.
Соломон Волков: И в Америке она сыграла именно такую роль, как труд Рут Бенедикт.
Александр Генис: Об этом я и говорю, она приготовила Америку к тому, что произойдет во время «холодной войны». И не зря Биллингтон был советником Рейгана по русским вопросам. Он воспитал целую плеяду специалистов по России и, по-моему, его труд по-прежнему чрезвычайно важен для того, чтобы понять, с кем Америке предстоит иметь дело сегодня.
Биллингтон, несмотря на свой преклонный возраст, очень интересуется новыми политическими событиями. Он говорит: посмотрите, что происходит в ХХ веке. За последние полвека, два события, которые изменили карту мира — это революция в Иране, которая привела исламских радикалов к власти, и распад Советского Союза. И то, и другое было неожиданностью для американцев, для Запада, потому что мы не понимаем ни ту, ни другую культуру. Вот для чего нужна культурная антропология.
Вы помните, когда мы с вами вручали премию Биллингтону, то он он сказал: каждый раз, когда меня спрашивают, как понять Россию, что нужно знать, чтобы понять ее, я говорю одно и то же: перечитайте еще раз «Войну и мир».
Соломон Волков: В довершение и в развитие этой мысли, Биллингтон, с которым мы оба, по-моему, совершенно согласны, я покажу отрывок из оперы Сергея Прокофьева «Война и мир» по Толстому.
(Музыка)
Кирилл Петренко
Александр Генис: И последняя новость, которую я хочу обсудить с вами такая. Недавно стало известно, что дирижером Берлинской филармонии назначен дирижер русского происхождения Кирилл Петренко. Как я понимаю, это главная должность в музыкальном мире, так?
Соломон Волков: Да, потому что до сих пор, эта традиция уже давняя, до сих пор она сохранилась, что главным, номер один оркестром, существующем в классической музыке, является оркестр Берлинской филармонии. Кто-то может возражать, конечно, у многих любителей музыки будут свои фавориты. Есть такое понятие, как первая пятерка, первая десятка, туда входит амстердамский оркестр, Консертгебау, оркестр Баварского радио, два-три американских оркестра, Чикаго, Кливленд, Филадельфия, Бостон. Видите, я не включаю в этот список нью-йоркский оркестр. Но Берлинская филармония - все-таки позиция номер один в музыкальном мире.
Александр Генис: Петренко чрезвычайно молод, ему всего 43 года.
Соломон Волков: Да, он 1972 года рождения. Я ведь был хорошо знаком с его отцом Гарри Петренко, мы вместе учились у одного и того же педагога по классу скрипки в Ленинградской консерватории. Он был замечательный заводной парень, по распределению уехал в Сибирь работать. Петренко родился в Омске. Потом они переехали в Австрию, сейчас Петренко живет в Берлине. Он являлся до самых последних дней музыкальным руководителем Баварской оперы, где он работал с 2013 года. Кроме того, я должен заметить, что он первый русский дирижер, которого пригласили провести сезон в Байройте.
Александр Генис: Выступал он и в Нью-Йорке, дирижировал «Хованщиной» с большим успехом.
Соломон Волков: Он в Мет регулярно появляется. В выборе Петренко тоже была своя интрига. Дирижера тут выбирают оркестранты, в этом, между прочим, особенность выборов у берлинских филармонников, в отличие от подавляющего большинства других оркестров, где либо культурная бюрократия назначает руководителей, менеджмент, совет директоров, а здесь голосуют оркестранты. Было два кандидата основных — рижанин Андрес Нельсонс, ученик Марсиа Янсонса и немец Кристиан Тилеман. Оркестр раскололся на два непримиримых лагеря, и они не могли сойтись, первые выборы поэтому прошли без результата. В итоге качестве компромиссного кандидата, который удовлетворил и одну, и другую сторону, появился Кирилл Петренко. Это для всех была огромная неожиданность.
Александр Генис: Все оркестранты сказали одно — их подкупает харизма. Он оркестрантам нравится.
Соломон Волков: Безусловно, это у него есть. Безусловно, это человек с большим будущим. Это тот случай, когда у него все впереди, теперь во главе Берлинского оркестра он сможет доказать, на что он способен, по полной катушке.
Александр Генис: Петренко эмигрант, в 18 лет он уже жил на Западе, тем не менее, можно говорить о том, что он принадлежит к российской школе дирижеров. Среди них и Марис Янсонс, и Гергиев. Есть в мире не так мало дирижеров, которые так или иначе восходят к русской музыкальной школе.
Соломон Волков: Между прочим, среди них и однофамилец Петренко — Василий Петренко, который занимает серьезные позиции в музыкальной жизни в Норвегии и в Англии.
Александр Генис: Что же делает привлекательной эту школу для международной музыкальной жизни?
Соломон Волков: Вы знаете, профессионализм, очень хороший профессионализм по подготовке. Почему музыканты из России так ценятся, и пианисты, и скрипачи, в последнее время между прочим и вокалисты, нужно отдать здесь должное Гергиеву, который на протяжение последних 20 лет выступает неутомимым пропагандистом российской школы пения. А дело все в том, что отличная профессиональная постановка дела. Между прочим, так же когда-то обстояло дело и в кинематографе. ВГИК был с точки зрения профессиональной, так же, как и знаменитая киношкола в Лодзи, отличная кузница кадров, очень жестокая профессиональная муштра.
Александр Генис: Но сегодня на фильмах, по-моему, это не сказывается. Впрочем, это мое личное мнение. Скажите, пожалуйста, а что именно Петренко хорошо дирижирует? Ведь у каждого дирижера есть свои любимые музыканты.
Соломон Волков: В этом смысле у него нет какого-то конька, он самую разную музыку дирижирует отлично. Должен сказать, что с Берлинской филармонией ему придется нелегко, это все ребята себе на уме. Они считают, что они главный оркестр мира, соответственно себя ведут, они действительно замечательные профессионалы, но есть у них некоторое клановое высокомерие, которое свойственно коллективам такого рода.
Александр Генис: Еще бы, это же оркестр, которым Караян дирижировал.
Соломон Волков: Аббадо, фигура может быть не меньшая, а для меня и более симпатичная, чем Караян. Что касается Петренко, то я слышал и видел как он дирижирует «Поэмой экстаза» Скрябина. Он действительно весь в экстазе, он, как говорят музыканты в таких случаях, вылезает из штанов, а оркестранты спокойно, хладнокровно играют, на лицах никаких эмоций, они выполняют аккуратно его указания, но не более того. Чтобы эту ледяную стену растопить, Петренко придется приложить немало усилий. Прослушаем отрывок из «Поэмы экстаза», дирижирует Петренко, оркестр Берлинской филармонии.
(Музыка)