Александр Генис: Во второй части сегодняшнего “АЧ” - Диалог на Бродвее, который мы ведем в бродвейской студии Радио Свобода.
О чем говорят на Бродвее?
Соломон Волков: На Бродвее отмечают знатную годовщину — 50-летие бесплатных концертов в Центральном парке. Это очень важная часть летней жизни Нью-Йорка. Вы, конечно, это знаете не хуже меня.
Александр Генис: Вы помните, у О`Генри в рассказе, я его еще в России, по-моему, читал: герой спрашивает:
- Ну что есть хорошего в Нью-Йорке летом?
- Кафе на крышах.
- А еще что?
- Кафе на крышах.
Я, кстати, никаких кафе на крышах в Нью-Йорке не знаю, но в начале 20 века это было именно так у О`Генри. Другими словами, справедливо считается, что в Нью-Йорке летом отвратительно, что, конечно, правда, потому что жарко, влажно.
Соломон Волков: Хуже времени года, чем лето, в Нью-Йорке нет и быть не может. Это ад.
Александр Генис: Именно поэтому в этом аду устроена отдушина — концерты в Централ-парке, где собирается огромное количество человек. Вот статистика: за полвека 14 миллионов человек посетили эти концерты.
Соломон Волков: Сами понимаете, парковые концерты — это не самое любимое музыкальное впечатление в моей жизни. Но тем не менее, в этот раз я оказался в парке, я живу между Риверсайд-парком и Центральным парком. Я вышел на свою вечернюю пробежку и смотрю, народ течет со всех сторон плотными колоннами, как на демонстрацию первомайскую в Советском Союзе. И вдруг вспомнил: о, да это же юбилейный концерт у нас сегодня. Я стал наблюдать - кто идет. Потрясающе, но это была может быть процентов на 80 молодежь, а может быть и больше, причем молодежь, именно тинейджеры.
Вы знаете, с чем я связываю? Такого, между прочим, не было в прошлые годы, все-таки публика преобладала, если это была не седовласая публика, патроны Метрополитен-оперы или Нью-Йоркской филармонии, но это была публика средних лет, которая любит ковер какой-нибудь разложить, пикник устроить в сопровождении музыки, но сейчас — это была самая настоящая молодежь. Я связываю это с распространением социальных сетей, я думаю, через социальные сети. Потому что такого количества юных лиц я долгое время не видел.
Александр Генис: По-моему, это чрезвычайно приятно. И это отвечает задаче всех этих концертов - популяризация классики.
Соломон Волков: И еще. Большинство этой молодежной аудитории — юные девушки. Их было в свою очередь от этой аудитории тоже не меньше 80%. Такими небольшими стайками по три-пять человек, без мальчиков.
Концерт в Централ-парке
Александр Генис: Музыкальные произведения, которые играют в парке, достаточно популярные, но в то же время это не попса, и это не рок-концерт. Наверное, людям нравится неформальная атмосфера. Все туда приходят с одеялами. Лозунг организаторов мероприятия так и звучит: “Мы обеспечиваем музыку, вы приносите одеяла”. То есть, разлегшись на одеяле, можно закусывать, пить вино, слушать музыку. Это все крайне неформально, нет этого официального ощущения от концерта, и это привлекает огромное количество людей. Самый первый концерт посетили 70 тысяч человек, на рекордный концерт пришли 800 тысяч. Это музыка для миллионов.
Конечно, любопытно, какую музыку выбирают для того, чтобы развлекать такую аудиторию. Кто главный композитор, кто номер один без всякого сомнения? Чайковский, конечно, Пятая симфония Чайковского. Ну а сейчас самая популярная - “Увертюра 1812 года”, которая давно стала американской музыкой, без нее не обходится ни один концерт. А для премьерного концерта выбрали 9 симфонию Бетховена. И все это под открытым небом, когда к концерту может присоединится дождь, а может и гроза.
Соломон Волков: К сожалению, так и произошло, дождь был, легкий, правда. Вы же знаете, как я не люблю и даже боюсь всякого рода осадков, как говорил Маяковский, «сверху сочилась какая-то дрянь», вот это страшно мне не нравится. Вот тут такой легкий дождик прошел, и он помешал главное не столько аудитории, которая как-то приспособилась к этому делу, он помешал музыкантам. Потому что начался еще ветер в этот юбилейный вечер, ветер понес этот дождь в сторону музыкантов, из-за этого произошла некоторая накладка, потому что там пришлось все сдвинуть, чтобы музыканты не намокли, а главное, чтобы не замочились их инструменты.
Александр Генис: Это же бесценные инструменты.
Соломон Волков: Вообще-то музыканты жульничают немножко, когда они на такого рода концерты выходят, у всех есть запасные инструменты, у скрипачей - запасные скрипочки, у виолончелистов - запасные виолончели. Все свои ценные итальянские инструменты они на открытый воздух не выносят, но даже запасные инструменты все-таки надо оберегать, поэтому их отодвинули вглубь сцены. Из-за этого антракта не получилось, вообще сократили сильно концерт. Но главной звездой, главной приманкой концерта был американский скрипач Джошуа Белл.
Александр Генис: Очень хорошо, что вы заговорили Джошуа Белле, потому что среди писем, которые мы получаем от наших слушателей на Радио Свобода, есть одно от Наташи де Бриес из Голландии, которая просит нас рассказать именно о Джошуа Белле.
Соломон Волков: Он родился в 1967 году, близится к своему 50-летию. Это - кумир молодежи, сексапильный персонаж. Прекрасный скрипач, прекрасный профессионал. Бывает так: человек обладает даром коммуникации с публикой. И он чрезвычайно популярен среди молодежи. Об этом в частности, свидетельствовали прелестные девичьи лица, которые доминировали на этом концерте. У Белла все легко получается, естественно и недешево. Он не заигрывает специально с аудиторией, но есть в его характере такая легкость, которая позволяет ему играть и серьезную музыку, и то, что мы называем поп-классикой, если угодно. Все это он делает с одинаковым удовольствием.
Кстати, его предки из Минска, так что и тут мы видим русские корни, не только Чайковский. Он в 14 лет дебютировал с прославленным дирижером Рикардо Мути. Играет он на трехсотлетнем «Страдивариусе» “экс-Буберман”, был такой замечательный Бронислав Буберман, польский скрипач, которому принадлежал этот инструмент.
А еще он прославился одним экспериментом. Джошуа Белл появился в нью-йоркском сабвее без предварительного оповещения публики и стал там играть Баха. Играл он там в течение 45 минут. Рядом стояли люди, которые подсчитывали число людей, которые останавливались и слушали. Очень много народу остановилось. Он открыл футляр, как полагается в таких случаях, чтобы туда кидали какие-то пожертвования, подсчитали — тысяча человек так или иначе прошло мимо него, остановившись и послушав, один из этой тысячи только узнал, что это Джошуа Белл. Сколько он, по-вашему, за эти 45 минут заработал?
Александр Генис: Сто долларов.
Соломон Волков: Нет, только 32.
Александр Генис: Меня всегда интересовал репертуар уличных музыкантов. Они очень часто играют именно Баха. Я спросил у музыкантов: почему Бах? Они говорят: дело не в Бахе, а в музыке барокко, потому что ее легче разделить на куски, ее можно послушать с любого места, в ней нет такого, “синтаксиса” как в музыке классической поры. Моцарта нужно слушать от начала до конца, а Баха можно нарезать кусочками, ибо сама природа музыки барокко выдерживает такую фрагментацию.
Соломон Волков: Кроме того, я думаю, эта фрагментация важна для музыкантов, которые играют в сабвее, потому что там приходит поезд, уходит поезд, шумы эти врезаются. Что еще важно, как мне кажется, баховская музыка — это формульная музыка в самом высоком смысле этого слова, и эта формульность позволяет ей прорезать этот шум.
Александр Генис: Очень точно. Потому что полифоническая музыка — напоминает женскую косу, где бы ты ее ни разрезал поперек, ты можешь понять внутренне устройство этой косы.
Я только что был в Мюнхене, там очень много уличных музыкантов, в конце концов, Мюнхен — город музыки. Вдруг я вижу целый оркестр, четыре или пять человек играют под арками на центральной площади Мюнхена. Это были наши соотечественники, - я сразу это понял по музыке: вальс Хачатуряна из «Маскарада», музыку Петрова из советских фильмов. Вы не представляете, какой успех они имели.
Соломон Волков: На самом деле вся эта музыка, которую вы перечислили, эта классическая попса, если угодно, она такого высокого качества, она будет жить еще много-много лет. Мы только сейчас начинаем понимать, как замечательны эти произведения, я бы еще туда добавил романс Шостаковича из кинофильма «Овод», его же замечательный вальс из кинофильма «Первый эшелон», который Кубрик использовал в своем последнем фильме.
Александр Генис: Когда я буду в следующий раз в Мюнхене, я им скажу. Но вернемся к Джошуа Беллу.
Соломон Волков: Его программу не сократили, естественно, сократили одно из произведений, которое он должен был исполнять, но он сыграл сюиту по мотивам «Вестсайдской истории». Кстати, критикам и, в частности, критику из «Нью-Йорк Таймс» страшно эта сюита не понравилась, они сказали: ну неужели нельзя было Джошуа Беллу сыграть что-нибудь другое?
Александр Генис: Без нее не обойтись. «Вестсайдская история» постоянно присутствует в репертуаре этих летних концертов.
Соломон Волков: А мы покажем один из хитов, любимых самим Джошуа Беллом, в его исполнении — это «Венгерский танец» Брамса.
(Музыка)
Александр Генис: В Нью-Йорке есть музей, о котором немногие знают, хотя это самый старый музей Нью-Йорка, он основан в 1804 году — это Нью-Йоркское историческое общество, располагающееся в роскошном здании в классическом стиле. Я очень люблю этот музей и очень жаль, что туда так мало ходит посетителей. В Нью-Йорке больше ста музеев, надо знать и любить Нью-Йорк, чтобы добраться до каждого. Так вот, сейчас там проходит выставка чрезвычайно любопытная, это маленькая выставка, посвященная балету, и балету, связанному с Россией.
Соломон Волков: Действительно с Россией, хотя на самом деле балет этот об Испании, написал его испанский композитор Мануэль де Фалья. Центр этой выставки — это тоже работа художника, которого можно считать испанцем, хотя, конечно, на него права предъявляет и другая страна, Франция — это Пабло Пикассо. Речь идет о балете «Треуголка», написанном в 1919 году по заказу Дягилева, по заказу дягилевской антрепризы де Фалья. В то время и, пожалуй, до сегодняшнего дня он - самый видный представитель испанской композиторской школы. Де Фалья написал этот балет, и его тогда же поставили. Дягилев пригласил Пикассо сделать оформление. В частности, знаменитый занавес был тогда Пикассо нарисован, кусок из которого оказался в результате перипетий многочисленных в Нью-Йорке в ресторане «Четыре времени года» и провисел в этом ресторане 55 лет, сейчас был показан в музее.
Пикассо, занавес к балету "Треуголка"
Александр Генис: Это огромное панно, самая большая работа Пикассо в Америке. Действительно грандиозное произведение, которое изображает бой быков и прекрасных дам. Большое символическое полотно.
Соломон Волков: Про Испанию, что называется.
Александр Генис: Суть Испании.
Соломон Волков: Хорошо: про испанскую Испанию.
Александр Генис: Все это очень любопытно, символично, красиво. В принципе зрители должны были рассматривать это панно, этот кусок занавеса в антракте, потому что оно должно было быть частью балета в виде живописи. Скажите, как получилось, что Пикассо и балет Дягилева так близко были связаны?
Соломон Волков: Как всегда в таких случаях бывает, когда две великих фигуры сталкиваются, да и когда две невеликих сталкиваются, люди начинают сотрудничать, потому что каждый находит в этом сотрудничестве какой-то важный для себя витамин. Это может быть витамин творческий, это может быть витамин финансовый, это может быть витамин престижный, иначе сотрудничества не бывает.
Александр Генис: Так кто же из них тогда был главным в этом сотрудничестве?
Соломон Волков: Вы знаете, оба, как всегда в таких сотрудничествах, выигрывают. Сотрудничество имеет место, только если выигрывают обе стороны. Могут быть ситуации, когда знаменитый менеджер или знаменитый импресарио приглашает совсем неизвестного человека, тогда другое дело, тот приходит, кланяется, благодарит и исполняет свою работу. Но когда две таких знаменитых фигуры сталкиваются, как Пикассо и Дягилев, для Дягилева было очень важно показать в то время, что он остается на гребне всех художественных исканий своего времени. Ведь Дягилев, как считается на Западе, был изобретателем идеи торжества декора в музыке, особенно в балете. Но это вовсе не дягилевская идея, он ее подхватил у Саввы Мамонтова, московского купца, по-нынешнему олигарха, и мецената, который увлекался искусством и основал в Москве частную оперу. Причем такой парадокс, который оказался революционным в итоге: Мамонтов начинал с того, что собрал вокруг себя художников в знаменитой усадьбе в Абрамцево, которую он купил у семейства Аксаковых в разваленном состоянии, и туда стали съезжаться художники, которые сейчас составляют славу русского искусства.
Александр Генис: Одним из них был замечательный художник Коровин, который отличился в сценографии.
Соломон Волков: Коровин, Врубель, братья Васнецовы, Серов юный совершенно, Репин туда приезжал. Эти люди, особенно Врубель или Коровин, они в то время были совершенно не знаменитые люди, без заказов, им некуда было приткнуться. На лето они приезжали туда, для них Мамонтов выстроил специальный дом, поил их, кормил, оплачивал их работу. У него там создавались и «Три богатыря», и Репин начинал своих «Запорожцев», Васнецов «Аленушку» нарисовал, Серов изобразил дочку Мамонтова Верушу, знаменитую «Девочку с персиками», все эти сокровища, которые создавались у Мамонтова. Но Мамонтов оказался еще к тому же любителем музыки, у него был хороший голос — баритон. Он, собрав этих художников, использовал их всех. Так была отменена монополия на то, что только в императорских театрах в столицах можно показывать представления, а он открыл свою частную оперу и там доминировать стали художники. Это была революция, ничего подобного не было.
Александр Генис: Тогда вместо музыкантов художники стали главными на сцене.
Соломон Волков: Важнее всех, важнее исполнителей, важнее композитора.
Александр Генис: У Коровина есть в воспоминаниях замечательная деталь. Он рассказывает о том, как делал декорации для одного спектакля, и Мамонтов скромно попросил поставить табуретку, которую он привез из Японии, настоящая табуретка. Коровин обиделся, сказал, что в театре все условное настоящей вещи не может быть на сцене. В результате он уехал на Север, бросив все дела.
Соломон Волков: Хорошо, что вы сказали о табуретке. По фотографиям того времени мы можем сказать, что в казенных театрах, императорских театрах, насколько равнодушно относились к декорациям, к бутафории, что одна и та же кушетка стояла в сцене дуэли в «Онегине» и в лесу в «Зигфриде» Вагнера, и в горах Кавказа в «Демоне» и в половецком стане «Князя Игоря». Одна и та же кушетка стояла, настолько было людям наплевать. Поэтому революция началась, когда вдруг художники стали изображать действительно ярко, красочно какие-то важные эмоциональные вещи: Испания должна быть Испания.
Александр Генис: Вот отсюда и Пикассо.
Соломон Волков: Дягилев этот принцип перехватил и стал приглашать, уже переехав на Запад, ведущих художников оформлять свои спектакли. Конечно, если он делал спектакли на испанскую тему, как в случае с «Треуголкой» и де Фалья, то нужно было пригласить Пикассо.
Ставил балет Леонид Мясин, родился он в 1895, умер в 1979 году, воспитанник, кстати, Александра Горского, главного балетмейстера Большого театра. Мясин, о котором очень сейчас мало знают в России. Он уехал с дягилевской труппой и стал очень популярным на Западе хореографом. Я считаю лучшим фильмом о балете английский фильм «Красные башмачки» 1948 года, там Мясин поставил танцы на весь балет и сам появляется. Поэтому я очень хорошо представляю себе его фигуру, внешность, как он танцевал. Но судьба «Треуголки» была довольно несчастливой, потому что поначалу она пользовалась успехом, но постепенно почему-то исчезла из репертуара и сейчас очень редко появляется на сцене. Мы разыскали фрагмент из этого балета, его сейчас смогут услышать наши слушатели.
(Музыка)
Александр Генис: Я предлагаю завершить сегодняшний выпуск нашего «Диалога на Бродвее» маленькой литературной дискуссией, которую мы так часто ведем вслед за книжным обозрением «Нью-Йорк Таймс», где, как уже знают наши постоянные слушатели, постоянно печатаются вопросы для писателей, связанные с книгами. Поскольку, мне кажется, что разговор о книгах — это самое интересное... что может быть интереснее в мире, чем разговаривать о еде, женщинах и книгах?
Соломон Волков: Очень хорошая подборка.
Александр Генис: Поскольку книги наиболее надежная тема и самая безопасная, то давайте попробуем ответить на этот вопрос. Вопрос был такой: зависит ли качество книги от ее размера? Вообще, зависит ли книга от того, насколько она толстая? Для вас это работает?
Соломон Волков: Тут надо разделить две вещи: какова ситуация момента вокруг меня, скажем. Я не говорю за всю Одессу, вся Одесса очень велика, я могу только говорить о том, что я вижу сам и слышу, что происходит вокруг меня. Для меня лично на сегодняшний момент, чем книга меньше, тем лучше. Потому что хочется книгу прочесть за один присест — это можно себе позволить, если книга небольшая. Последний такой случай, который со мной произошел, когда я прочел книгу, не отрываясь, небольшая книга Эллендеи Проффер о Бродском. Вот такого размера для меня и должна быть книга.
Александр Генис: Если у меня спросят, какой мой любимый размер, то я отвечу цитатой из Винни-Пуха. Помните, когда он шел к Ослику с подарком, и у него лопнул шарик. Его спрашивают: «Какого цвета был шарик?». «Красного». «О, мой любимый цвет». «А какого размера?». Винни-Пух показывает руками, и Ослик говорит: «Мой любимый размер». Так вот, мой любимый размер книжки такой, чтобы ее можно было сунуть в карман.
Но вопрос стоит не совсем так, вопрос стоит: зависит ли содержание книги от ее размера, зависит ли достоинство книги от ее размера? Это уже более сложный вопрос.
Соломон Волков: Извините, как раз это связано одно с другим. Если меня спросят: зависит ли достоинство книги от ее размера? Я скажу: да, зависит в том смысле, что чем меньше книга, тем она лучше.
Александр Генис: Вы мне напоминаете Борхеса, (не самая плохая параллель). У него спросили: вы любите Достоевского? «Вы знаете, я не читал. Если книга больше пяти страниц, то я ее не читаю». Это, конечно, вранье, потому что Борхес «Дон Кихота» уж наверняка читал, правда? Борхес писал о «Божественной комедии», что он эту трехтомную поэму в трамвае ее читал, поскольку оторваться невозможно. На самом деле он читал и толстые книжки. Но не зря он выступал против толстых книг.
Толстые книги и тонкие книги — это совершенно разные вещи, они принадлежат разным эпохам. Я не могу сказать, что не люблю толстые книги, «Волшебную гору» я читал три раза, я читал Музеля «Человек без свойств» - это два тома, я три раза читал Музеля и собираюсь четвертый раз прочесть. То есть я люблю толстые книги, если они написаны в прежнее время. Я считаю, что толстая книжка принадлежит к другой эпохе.
Как вообще появились толстые книги? В XIX веке главным развлечением были романы. И Диккенс писал романы всегда в трех томах. В библиотеке выдавали книги так, что их могут прочитать сразу три человека, то есть это втрое увеличивало количество читателей. К тому же, все романы были сериалами, сперва они печатались в журналах, даже в газетах, они все печатались с расчетом на то, что человек прочитает главу, дождется следующей главы и так далее. И поэтому авторы старых толстых книг мастерски владели композицией (к Достоевскому это тоже относится). Они знали, как закончить главу на интересном месте, как устроить миникульминацию в каждой главе, а потом показать, что она не окончательная, и таким образом поддерживать внимание читателя из года в год — это могло продолжаться очень долго.
Соломон Волков: Я совершенно согласен с вами.
Александр Генис: Сейчас это все абсолютно бессмысленно. Вы помните, как раньше толстые книги печатались в толстых журналах. Сейчас, по-моему, это абсолютно бессмысленная практика, потому что для этого есть книгоиздательства, не нужно ждать из номера в номер какую-то книгу.
Более того, я вообще не верю, что толстые книги могут пережить наше время. Я не верю в то, что толстая книга нужна сегодня, потому что для толстой книги есть другой формат, а именно - телевизионный сериал. Если у тебя есть толстая книга, пиши сериал в 40 серий и пусть это будет показано по телевизору из вечера в вечер. Потому что сериал — это и есть то, что было в XIX веке роман с продолжением. А тонкие книги какие вы любите?
Соломон Волков: Моим любимым произведением новой русской литературы является небольшая книжка, которую действительно можно положить в карман — это «День опричника» Сорокина. По-моему, тут был найден идеальный размер, потому что вообще во многих отношениях, я считаю, это идеальная замечательная книга. Все сошлось: огромное профессиональное литературное мастерство Сорокина, актуальность темы и это попадание, прошло уже какое-то количество лет, а она становится все более и более актуальной, вот что интересно.
Александр Генис: Именно поэтому я считаю, что Сорокину нужно запретить писать книги: что бы он ни написал, становится явью — это слишком опасно.
Соломон Волков: Чем дальше развиваются события, тем больше ты убеждаешься в пророческих качествах прозы Сорокина. И следующая его книга «Метель» приблизительно такого же размера. Мне кажется, что это идеальный размер для современной прозы. Рассказы Татьяны Толстой, нашей общей с вами любимицы, та же самая история.
Александр Генис: Книги Довлатов, «Москва-Петушки», эссе Бродского - пожалуй, все, что мы любим, все можно запихнуть в карман.
Соломон Волков: Поэтому давайте проголосуем за те книги, которые можно по размеру запихнуть в карман.
(Музыка)