Илья Гущин, 26-летний фигурант "Болотного дела", студент Московского городского психолого-педагогического университета, 5 августа вышел на свободу. Он был приговорен к 2,5 годам колонии и отбыл полный срок, назначенный ему судом, в колонии общего режима в Тульской области. Гущин был задержан во время так называемой "второй волны" арестов – в феврале 2013 года.
В августе 2014-го Замоскворецкий суд признал его (и еще троих фигурантов дела) виновным в участии в массовых беспорядках и в применении насилия по отношению к полиции во время событий 6 мая 2012 года на Болотной площади в Москве. Гущина обвинили в том, что он хватал за одежду сотрудников ОМОНа, препятствуя задержанию демонстрантов. Сам Гущин в суде признал факт стычки с полицией, но настаивал на том, что он пытался защитить участников акции, которых избивала полиция. Илья Гущин стал шестым фигурантом "Болотного дела", который вышел на свободу, всего в деле – более 30 человек.
В интервью Радио Свобода Илья Гущин рассказал о том, что было для него самым сложным за последние два с половиной года, когда закончится "Болотное дело" и почему нынешняя ситуация в России может пойти людям на пользу:
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Илья Гущин о первых днях на свободе
– Вы уже несколько дней вне колонии. Какие мысли? Какие эмоции? Наблюдения?
– Сейчас эмоции положительные. Каких-то изменений заметить мне не удалось – или мало провел времени, а может быть, чего-то кардинального не изменилось, по крайней мере с внешней стороны. Чем занимаюсь? Отдыхаю, звоню друзьям, наверстываю упущенное потихоньку.
Илья Гущин после освобождения с мамой Ольгой Игнатович
– Как вы чувствуете, много пропустили? Насколько тяжело было поддерживать какие-то контакты, следить за тем, что происходит, находясь в колонии?
– Тяжело как раз, когда не поддерживаешь какие-либо контакты. Когда остаешься один на один с тамошней реальностью, тогда не комфортно. А когда поддерживаешь связь с внешним миром, с людьми на воле, конечно, гораздо легче. Письма, которые были, в частности, через "Росузник" к нам шли, очень помогали. Сейчас здесь не так тяжело осваиваться. Естественно, все это время пытался следить за информационным фоном, за какими-то изменениями, нововведениями.
– Как проходило ваше утро в день освобождения?
– Так же, как обычно, только проверки не было. Проснулся, водные процедуры, поел, собрал вещи, раздал вещи и вышел.
Когда тебе каждый день письма приносят, это очень радует, помогает отвлечься от тюремного быта
– К вам относились как-то по особенному в колонии, учитывая резонанс "Болотного дела"?
– Нет, какого-то особенного отношения не заметил как в плохую, так и в хорошую сторону. Там достаточно широкий контингент не с самыми лучшими деяниями, с точки зрения человека по эту сторону забора. Поэтому было все равно. Наше дело не самое резонансное, что там было, наверное.
– Если говорить о вашей жизни до "Болотного дела", вы участвовали в оппозиционном движении. Насколько активно это было? Чем вы занимались до ареста?
– События на Болотной и мой арест разделяет довольно большой промежуток времени, в который и уложилась моя протестная деятельность. Каких-то глубинных корней в этом движении нет. Оно с 2011-го пошло – с выборов в Госдуму. Может, интересоваться начал чуть раньше, ходить на какие-то мероприятия. Но в целом новое поколение.
– Когда пошли новости о первых арестах по "Болотному делу", у вас не было мысли о том, что вы тоже можете стать фигурантом дела? Не было мысли уехать?
– Нет, даже не думал. Даже в суде инкриминируемое мне деяние не выглядело как-то уж совсем жестко, из-за чего можно опасаться потом за свою свободу.
Илья Гущин, Александр Марголин и Алексей Гаскаров (слева направо) во время слушаний в Замоскворецком суде
– За весь этот период, за 2,5 года, что для вас было самым сложным?
– Сложный вопрос. Самое сложное – это дефицит общения. С одной стороны, непосредственно там гораздо уже круг общения, нежели на воле. С другой – нет возможности общаться со многими людьми: кто-то просто по-русски не говорит, кто номинально владеет языком, но общаться совершенно не о чем. Дефицит общения, дефицит информации. Но и с тем, и другим потихоньку научился справляться, опять же не без помощи людей с воли, которые нас поддерживали.
– Вы чувствовали эту поддержку? Вам многие писали? Вы видели этих людей, которые приходили к вам на суд?
– К сожалению, я сейчас очень много еще не успел увидеть – своих друзей и тех, кто нам помогал. С некоторыми, с кем по переписке поддерживал общение, нужно обязательно встретиться. Поддержка ощущалась очень сильно. Когда тебе каждый день письма приносят, это очень радует, помогает отвлечься от тюремного быта.
У меня в планах пока только отпуск. Из отпуска вернусь где-нибудь в сентябре, тогда и буду принимать все нужные решения
– Вы говорили, что пока не строите каких-то глобальных планов. Но собираетесь ли вы как-то принимать участие в оппозиционной деятельности – ходить на те же акции, по шестым числам?
– Я только недавно освободился, и я не знаю, что из себя сейчас представляет оппозиционная деятельность. За эти 2,5 года кое-что и переменилось, в том числе то, в чем эта оппозиционная деятельность выражается, к чему ведет, что требует. Мне бы сначала разобраться в новых веяниях движения, потом я буду уже обо всем думать. У меня в планах пока только отпуск. Из отпуска вернусь где-нибудь в сентябре, тогда и буду принимать все нужные решения.
– Но, находясь в колонии, вы все-таки как-то следили по телевизору за тем, что происходит. За это время очень многое случилось, включая тот же Крым, включая Бориса Немцова, санкции, эмбарго. У вас есть какое-то видение того, что сейчас происходит?
– Мрак. Это все, что я могу сказать. Может быть, тюрьма сделала меня циником, но это на пользу. К сожалению, только такие вещи могут заставить чуть больше людей думать. А осмысление – это первый шаг к исправлению и становлению чего-то лучшего.
– Вы думаете, что большинство людей можно заставить задуматься? Посмотрев на те же опросы, где чуть ли не 89% людей поддерживают и считают, что все эти санкции во благо, начинаешь сомневаться...
– Это сомнительные результаты. Даже эксперты не раз отмечали, что эти 87-89% – это не непосредственная поддержка Путина, его линии, его ядра или ОНФ. Это поддержка уровня телевизионной пропаганды. При этом, когда задаются вопросы, касающиеся непосредственно жизни людей, как все это сказалось на них, там цифры совсем иные. Так что я продолжаю верить, что настоящая поддержка этих структур составляет только треть населения, максимум – 40 процентов. Во-вторых, зачем большинство заставлять думать? Когда треть думает, этого уже вполне достаточно.
Оно не закончится, по крайней мере, до того времени, пока по нему сидят люди
– 20 августа начинается суд над еще одним фигурантом "Болотного дела" – Иваном Непомнящих. Вы, как человек, который прошли этот путь, что бы ему сейчас посоветовали?
– С Иваном очень интересная ситуация. Когда мы узнали, что еще одного парня "взяли", мы, конечно, огорчились, но ситуация интересна тем – почему его именно под домашний арест отправили? С одной стороны, это настраивает на более-менее позитив. Если человека в России не сажают на предварительном этапе, то его далеко не всегда сажают по приговору. Но есть и другие варианты, может быть, не столь оптимистичные для него. Я надеюсь, что все закончится более-менее... К сожалению, Дмитрий Ишевский, тоже один из недавних фигурантов, попытался пойти на признание, надеясь, что это ему поможет, но в итоге скинули всего 4 месяца. Парню еще долго наблюдать зону. А посоветовать Ивану... Он уже прошел все стадии общения со следствием, может быть, самые важные стадии. А в суде… В суде у нас ничего не докажешь.
– Как вы думаете, можно ли говорить, что "Болотное дело" закончилось?
– Оно не закончится, по крайней мере, до того времени, пока по нему сидят люди, пока парни продолжат оставаться в лагерях. Будут ли новые репрессии по данному моменту – я не знаю. Я пока очень мало пробыл времени на воле, – рассуждает Илья Гущин.
Всего к ответственности по "Болотному делу" были привлечены 33 человека. Под следствием сейчас находятся двое – Иван Непомнящих, дело которого было передано в Замоскворецкий суд, и Наталья Пелевина. Осуждены в рамках дела 18 человек, 10 из которых до сих пор находятся в колониях. 13 человек были амнистированы. Никто из фигурантов дела оправдан не был.