Всего этого могло не быть, хотя нас учили обратному. Историческая необходимость, выуженная из Маркса, авансом оправдывала все гадости поклоняющегося ему режима. Даже его вождям была очевидна глупость такой теории.
– Ваши ученики, – якобы сказал Сталин Покровскому, написавшему учебник без действующих лиц, – будут думать, что Наполеон – это пирожное.
Если бы историей управлял марксистский закон, то она была бы не нужна. И тогда бороться за светлое коммунистическое будущее было бы так же нелепо, как вступать в партию сторонников солнечного затмения.
В нашей, а не измышленной доктринерами вселенной личности создают историю. Одни ее развивают, другие – уродуют. Для того чтобы стать судьбой, не обязательно быть гением. Достаточно оказаться чахлым юнцом Гаврилой Принципом. Конечно, потом – четыре года и двадцать миллионов жертв спустя – войну оправдали тем, что она была неизбежна. Но это ложь псевдонауки, принимающей бывшее за необходимое.
Через век тот столь актуальный опыт позволяет нам если не объяснить, то лучше понять кошмар настоящего. Поэтому я и говорю, что всего этого могло не быть, если не выдавать каприз двоечников за неумолимый ход исторического процесса. Не было никакой необходимости в том, чтобы отбирать Крым, воевать с Украиной, обрушить свою экономику и раздавить недовольных всем этим. В параноидальном сознании власти каждое из безумных решений представляется вызванным предыдущим ходом, а значит, выхода нет и не будет. Хотя многим моим знакомым, помнящим советские времена, все чудится тот роковой момент, когда группа руководящих товарищей объявит, что “несмотря на бесспорные победы, нынешний вождь впал в волюнтаризм и допустил культ личности”.
История живет с открытом концом просто потому, что конца у нее нет вовсеВозможно, так и будет, возможно, нет. История непредсказуема, иначе говоря, свободна, но это еще не делает ее бесполезной. Не давая гарантий перемен, она позволяет собой вдохновляться. Вот так отцы-основатели строили американскую республику, читая Ливия и Плутарха. В России для этого не надо лезть в летописи Пскова и Новгорода, хватает и перестройки. С нее началось все, чем живет сегодня страна, включая, разумеется, президента, который при прежнем режиме жил бы в отставке, ловя карасей.
Сейчас многие считают, что опыт победы над коммунизмом забыт и растоптан теми 90 процентами, которые поддерживают Кремль. Эта цифра гипнотизирует и душит, оставляя в изгоях инакомыслящих. Но когда мои московские друзья с ужасом ссылаются на подавляющее их большинство, я всегда спрашиваю, какой был рейтинг Брежнева. Никто не может дать ответа, ибо бессмысленными были как вопрос, так и опрос. Это все равно, что принимать всерьез однопартийные выборы, на которые тем не менее все ходили, в основном из-за несчастных агитаторов (их не отпускали домой к детям, пока все не проголосуют).
Я жил в той стране и уехал из нее от безнадежности, но был неправ. Не я один, конечно – никто, включая ЦРУ, не ждал происшедшего. Никто не предвидел, что диктатура будет свергнута, что совсем новую, еще непривычную свободу отстоят от путчистов вкусившие ее люди. Иначе говоря, народ. И вряд ли, тогда, в 1991-м, этот народ был лучше, чем теперь. Он был не умнее и не был богаче. У него не было ни прививки демократии, ни уроков свободного рынка. Он не умел отвечать за себя, не знал, как выбирать власть и как не отдать ее в преступные руки. Я даже не уверен, что он был народом, потому что этим словом обычно клянутся те, кто его страшнее всего обманывают. Но я точно знаю, что всего этого могло не быть, а было. И только это в конце опасного 2015-го внушает надежду на перемены в том году, что начнется завтра.
Ведь история живет с открытом концом просто потому, что конца у нее нет вовсе.
Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы Радио Свобода "Американский час – Поверх барьеров"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода