"У него течет жидкость из головы"

Правозащитники говорят об участившихся случаях неоказания медицинской помощи заключенным и находящимся под следствием, у которых диагностированы тяжелые заболевания. Даже когда по закону больные должны быть освобождены из мест заключения в связи со своим диагнозом, суды только в очень редких случаях соглашаются освободить смертельно больных людей. Что касается подследственных, то эти люди оказываются жертвами системы даже до того, как суд вынес свой вердикт.

Михаил Семенов, пенсионер, старший лейтенант военно-морского флота в отставке, инвалид 1-й группы, шестой месяц умирает в тюремной больнице имени Гааза, где он находится в ожидании суда. С 2008 года он страдает раком мозга, сейчас заболевание перешло в 4-ю стадию. Результаты независимой экспертизы утверждают, что оно входит в перечень тяжелых заболеваний, препятствующих содержанию под стражей. Но суд раз за разом отказывается изменить Михаилу Семенову меру пресечения.

Его адвокат Игорь Мангелев – один из тех, у кого есть доступ к больному. Вот что он рассказывает о его состоянии:

– У него неизлечимое онкологическое заболевание, которое препятствует содержанию под стражей. При этом следователь регулярно обращается с ходатайством о продлении содержания под стражей, и суд его удовлетворяет. Ни оборудования, ни лекарств в этой больнице нет, ему дают какие-то таблетки, которые вообще никакого действия не оказывают. А у него была трепанация черепа, в голове стоит пластина, из швов все время течет какая-то жидкость, ему требуется повторная операция, а вместо этого он сидит там в антисанитарных условиях, и все ждут, когда он помрет. Это страшно. Все документы о его болезни есть, нами проведено судебно-медицинское исследование, независимая экспертиза, и заключения специалистов представлены в суд. Там четко указано, что его заболевание входит в перечень тех, которые препятствуют содержанию под стражей. И суду, и следствию, и прокуратуре на это просто наплевать – им надо держать человека за решеткой, и все.

Мангелев считает само дело своего подзащитного очень сомнительным. По его словам в конце августа прошлого года Михаил Семенов замерил свой дачный участок и обнаружил, соседи "съели" у него 42 квадратных метра земли. Через неделю, по словам адвоката, эти соседи написали на него заявление, обвиняя его в особо тяжком преступлении. С другими соседями он 3 года судился, тоже по поводу земли, и именно эти соседи проходят теперь в деле свидетелями обвинения.

Два месяца рядом с ним в больничной палате провел заключенный Андриан Решетов, вот его впечатления о своем соседе.

– Ему совсем не много лет, он 1953 года рождения, но выглядит, как старик. Из головы все время течет что-то, левая сторона тела плохо действует, он все забывает, заговаривается, а главное, находится в очень подавленном состоянии. Он же бывший офицер, моряк, и вдруг такое обвинение, тюрьма, вся эта грязь – он очень переживает. За два месяца было видно, насколько ему стало хуже, он просто тает на глазах.

Другой сосед Михаила Семенова по больнице, Сергей, полностью подтверждает эти слова, говорит, что Михаил временами не понимает, где он и кто он, находится в депрессивном состоянии.

Нам удалось, правда, совсем немного, поговорить и с самим Михаилом Семеновым.

– Я нахожусь тут по оговору соседей, которые хотят отобрать у меня участок. Я долго служил на Черноморском флоте, уходил в плавания месяцев на семь, некоторые мои друзья до сих пор служат. И теперь для меня в 52 года попасть сюда, очутиться в такой ситуации – это просто шок.

Адвокат Игорь Мангелев подал жалобу в областной суд на продление Михаилу Семенову содержания под стражей, он собирается требовать от следователя изменения меры пресечения, в случае отказа – обжаловать его, в общем, бороться. В то же время у тех, кто защищает Михаила Семенова, крепнет ощущение, что на них пытаются оказать давление. Знакомый Семенова Александр Романов, который работает таксистом и время от времени помогает адвокату, подвозя его в нужное место, подозревает, что давление идет со стороны одного из соседей Михаила Семенова – Вадима Озеритсковского.

– Как только мы с адвокатом приехали туда, где находится дом Михаила Семенова, чтобы посмотреть, как обстоят дела, на следующий день мне позвонил некий Андрей Викторович, назвавшийся сотрудником ФСБ. Мы поговорили, потом прошли праздники 8 марта, и мне звонит Наталья Михайловна Головина – следователь, ведущий это дело. Она мне сказала, что Вадим Озеритсковский написал на меня заявление, будто я ему угрожал – видимо, тогда, когда я приезжал с адвокатом на осмотр этой местности. Наталья Михайловна хочет со мной встретиться, я не отказываюсь, но пойду, конечно, только с адвокатом. Потом я обнаружил два пропущенных звонка от того самого Андрея Викторовича, который из ФСБ, до меня он не дозвонился, зато позвонил адвокату Игорю Мангелеву и рассказал страшную историю о том, что на днях у Озеритсковских подожгли дом, и у них есть подозрение, что это сделали мы с адвокатом по наводке старушки, сестры Михаила Семенова.

Директор благотворительного фонда "Свеча" Мария Яковлева возмущена тем, что суд постановил заключить пенсионера под стражу, используя статью "Насильственные действия сексуального характера в отношении несовершеннолетнего".

– В своем заявлении сосед обвинил его в эксгибиционизме. Даже оставляя в стороне то, что там имеются многие нестыковки, свидетельствующие о странности подобного обвинения, здравый смысл говорит, что в этом нет никаких насильственных действий – почему же его арестовали, используя такую тяжкую статью? И почему продолжают держать под стражей, несмотря на все имеющиеся документы, говорящие о его состоянии?

В целом взгляд Марии Яковлевой на возможность освобождения заключенных из тюрьмы из-за тяжелых болезней далек от оптимизма.

– У нас коллеги работают в Калининграде, так вот им как-то более успешно удается вытаскивать людей из тюрьмы по медицинскому состоянию, а вот у нас в Питере и Ленобласти я давным-давно случаев таких не припомню. У нас они все попадают в больницу имени Гааза и находятся там, пока не умрут. Никакой помощи онкологическим больным там не оказывается – там ведь нет такого отделения, операции делать нельзя, аппаратуры для химиотерапии нет. То есть люди просто доживают там свой век, не факт, что на хорошем обезболивающем. Не только онкология, ВИЧ тоже входит в перечень болезней, из-за которых людей надо выпускать, но было бы удивительно, если бы они это делали – тогда бы 30% заключенных пришлось выпустить. А если брать Михаила, его даже по актировке (освобождение по болезни, инвалидности. – РС) не могут выпустить, потому что он еще не осужденный, а только обвиняемый, – подчеркивает Мария Яковлева.

Впрочем, что касается медицинской помощи, то здесь, как ни парадоксально, заключенные оказываются в более выигрышном положении, чем те, кто еще находится под следствием, говорит адвокат Дмитрий Динзе.

Дмитрий Динзе

– Когда люди находятся под стражей до суда, на них распространяется весьма ограниченное количество прав, в том числе на получение медицинской помощи. Став осужденными, люди могут и медицинскую помощь получать, и в больнице лежать, а пока идет следствие, их могут только время от времени привозить в больницы на обследование, либо они могут через медчасти следственных изоляторов какую-то минимальную помощь получать. Если же речь идет о тяжелых заболеваниях, то бремя доказательства того, что такое заболевание существует, лежит на адвокатах или на родственниках. А если справок нет, надо добиваться создания специальной комиссии и освидетельствования этого лица прямо в следственном изоляторе. Все эти осмотры и анализы – достаточно дорогостоящие процедуры, связанные с вывозом в медицинские учреждения ФСИН либо в гражданские клиники. Следственные изоляторы идут на это редко, ведь это дополнительный конвой, всякие бюрократические процедуры.

Дмитрий Динзе объясняет и почему возникают такие сложности с лечением и обследованием подследственных: следователи ограничены определенными сроками, а если подследственного надо лечить, то это автоматически увеличивает срок следствия. Поэтому, по словам адвоката, действует железное правило: сначала сроки, а потом все остальное. И хотя существует постановление правительства о том, что, если у человека имеются тяжкие заболевания, он может быть освобожден до суда, но судебная практика такова, что освобождаются единицы.

В колониях тоже дело обстоит не лучше. Вот разве что родственники за свои деньги наймут врачей и договорятся с администрацией колоний, говорит Дмитрий Динзе:

– Люди умирают. Если вы сейчас посмотрите статистку по осужденным, вы увидите, что она повысилась в разы. По сравнению с прошлыми годами, осужденным не оказывается медицинская помощь, и смертность достаточно высокая. Деньги из бюджета не выделяются, людей просто не лечат. Финансирование в этой системе должно резко увеличиться. Есть же целые колонии для туберкулезников, там медикаментов не хватает, и для ВИЧ-инфицированных тоже, им дают просроченные лекарства, не имеющие эффекта. Это глобальная проблема всей исправительной системы. Где-то одним аспирином больных кормят, а где-то, как в колонии, где Толоконникова сидела, врач решает, кого он будет лечить, а кого нет. Я, например, знаю 70-летнего дедушку, сидящего пожизненно, так он микроинфаркт перенес в камере без всякой помощи, местный врач пришел – а что он может, он же не кардиолог. Как-то откачали – выжил, ну, значит, выжил.

Фактически тяжелое заболевание в тюрьме – это смертный приговор, говорит Дмитрий Динзе.

Михаил Семенов – не единственная жертва системы. В феврале средства информации сообщали о том, что в Петербурге суд не отпустил из колонии женщину, умирающую от рака. Она имела положительную характеристику, не нарушала режима заключения, и начальник областной больницы УФСИН по Петербургу и Ленобласти ходатайствовал о ее досрочном освобождении, поскольку в этой больнице у нее не было возможности получать лечение от онкологического заболевания, ей давали только обезболивающие наркосодержащие препараты. Суд счел, что именно из-за наркосодержащих препаратах на воле женщина может стать наркоманкой, и отказал ей в освобождении. Суд не учел, что только в случае освобождения заключенная могла бы встать на учет в онкодиспансер и нормально лечиться, что у нее есть мать, готовая за ней ухаживать, и дочь, с которой умирающая могла бы провести оставшееся время.

Адвокат Виталий Черкасов сейчас помогает четырем осужденным женщинам, они отбывали наказание в колонии №2 Тосненского района Ленинградской области, но в связи с тяжелыми заболеваниями попали в больницу имени Гааза.

– Медицинские заключения говорят о том, что их должны освободить, потому что тюремные медики им помочь не могут, и в случае дальнейшего пребывания в изоляции прогноз для жизни у них неблагоприятный, – рассказывает адвокат. – Администрация больницы подала в суд

ходатайство об их освобождении. Одной отказали, другую освободил суд, правда, уже второй инстанции, суды по двум другим еще не прошли. Вообще, освобождать тяжело больных заключенных трудно, адвокаты в этих случаях стараются работать на опережение, то есть сразу готовить документы в Европейский суд по правам человека: они понимают, что шанс освободить осужденного с первого раза невелик, а так как болезни у них тяжелые, то они тают на глазах, и лучше иметь обеспечительные меры в виде ЕСПЧ, который может давить на Российскую Федерацию в приоритетном порядке, требуя либо обеспечить осужденному должную медицинскую помощь, либо, если это невозможно, отпустить его на волю, чтобы он мог лечиться в гражданских клиниках. Добиться освобождения удается очень редко, мне это удалось за последнее время только один раз. И то – ведь пока ждем решения суда второй инстанции, проходит два-три месяца, а тут счет идет на недели и даже дни, и не факт, что такой человек, отпущенный из колонии, сможет воспользоваться своим правом на лечение – слишком у него все запущено.

Почему же все-таки суды почти никогда не отпускают на волю умирающих заключенных, не дают им шанса сохранить жизнь? Сергей Петряков, юрист правозащитной организации "Зона права", поясняет, что бытует мнение, что судью могут в какой-то форме наказать в том случае, если бывший заключенный, отпущенный на свободу, совершит новое преступление.

– Прокуратура всегда возражает против ходатайств об освобождении, поданных самими осужденными или администрациями колоний. У них своя позиция. Мне кажется, здесь стоит понимать, что, когда слушается

дело, прокуратура представляет государственное обвинение, и представитель той же прокуратуры, правда, другого отдела, должен высказаться за освобождение того самого человека, которого ранее его коллега в таком же синем мундире обвинял по уголовному делу, – говорит Петряков. – По моим наблюдениям, из поданных ходатайств удовлетворяются не более 20%, и далеко не все из добившихся освобождения до него доживают. Совсем недавно был случай: человека освободили по суду, когда ему оставалось сидеть 2 месяца, но прокуратура подала апелляцию, тем самым затянув процесс освобождения. Он мог выйти через 10 суток, а так – дата заседания была назначена, но человек скончался. То есть прокуратура сначала обвиняет, а потом она же должна человека отпустить – и она не хочет поступаться своими принципами: "Вор должен сидеть в тюрьме".

Против стремления любой ценой удержать за решеткой всех, включая заживо гниющих паралитиков, восстает элементарный здравый смысл. Сергей Петряков не может понять, зачем система удерживает внутри себя умирающих заключенных. Одна из версий – что лагерное начальство получает дотации на каждого заключенного, так что терять их невыгодно, Есть и коррупционная версия, предполагающая желание получить с родственников деньги за освобождение заключенных. В любом случае, люди в тюрьмах продолжают умирать, вместе со свободой фактически теряя право не только на здоровье, но и на жизнь.