Александр Генис: В эфире - НЙ альманах, в котором мы с музыковедом Соломоном Волковым рассказываем о новостях культурной жизни, какими они видятся из Нью-Йорка.
Александр Генис: Я думаю, что мы начнем сегодняшний выпуск Альманаха с приятной новости: наш земляк, ваш однокашник и лауреат нашей премии Либерти Гидон Кремер удостоился большой чести.
Соломон Волков: Он получил японскую премию Империале, которую иногда называют Нобелевской премией в музыке. Как мы знаем, Нобелевскую премию в области музыки не присуждают, а Империале - самая, пожалуй, престижная, и в денежном отношении самая солидная премия, которую действительно вручают избранным из избранных.
Александр Генис: Не только музыкантам, конечно, ее получают художники, архитекторы, кинематографисты. В этот раз, например, из американцев Мартин Скорсезе получил эту премию.
Соломон Волков: Режиссер, которого я очень люблю.
Александр Генис: Но для музыки действительно важнее премии нет. Сам Гидон Кремер сказал, что для него большая честь быть в такой компании.
Соломон Волков: И не преминул заметить, что он первый скрипач, который эту премию получил. Совершенно правильно, он первый скрипач, других скрипачей нет. Виолончелист Ростропович получил, Майя Плисецкая получила. И получили, что очень интересно, три композитора из Советского Союза или из постсоветского пространства: София Губайдулина, Арво Пярт и Валентин Сильвестров, творчество которых Гидон Кремер пропагандирует. Во многом слава этих композиторов получила толчок благодаря усилиям Гидона Кремера. Кремер - вообще необычный музыкант.
Александр Генис: Сколько вы его знаете?
Соломон Волков: В коротких штанишках мы с ним еще познакомились. Смешно, что я являюсь автором первого печатного отзыва на Кремера. Мне тогда было, наверное, лет 14 или 15, я какую-то заметку написал, будучи вундеркиндом в этой области, я отозвался на концерт, в котором выступал Кремер. Это было несколько строчек, конечно, но это был первый отзыв о Кремере-скрипаче, который появился в печати. Это было в Латвии, в Риге. С тех пор все время наши пути как-то пересекались. Он же учился в Ленинграде, жил там же в интернате, где жил и я. Он и его тогдашний соперник Филипп Хиршхорн, замечательный скрипач, к сожалению, очень рано, ему было 50 лет, ушедший из жизни. Они оба недолго в этом интернате пробыли.
Александр Генис: Каким скрипачом был и каким скрипачом стал Гидон Кремер?
Соломон Волков: Он очень рано показал себя как своеобразную индивидуальность. Скажем, его звук самым красивым в мире скрипичным звуком не назовешь, но он прославился нетрадиционным скрипичным репертуаром, не исполнением концертов Чайковского, или Брамса, или Бетховена, хотя он их замечательно исполняет, очень по-своему, очень своеобразно, и ритмически это всегда интересно, и то, какие он выводит подголоски, как он форму лепит — это всегда очень любопытно. Но все-таки главное в творчестве Кремера — это его неустанная пропаганда композиторов, которых он считает значительными и которых он одного за другим буквально за руку выводил на мировую сцену, начиная с Пярта, начиная со Шнитке, начиная с Губайдулиной, Сильверстова сюда могу добавить, говоря только о наших отечественных авторах. Еще - Артур Лурье. Кажется, что все, к чему прикасается Кремер, становится популярным. Нет, с Артуром Лурье это у него не получилось. Он был единственным человеком, который начал пропагандировать к тому времени Артура Лурье. Мы все знаем, что Лурье был близким другом Ахматовой, эмигрировал, жил сначала во Франции, потом в Принстоне в Соединенных Штатах. Он был первым протоминималистом, я бы сказал, еще в 1930-е годы он совершил переход от классицизма к такому очень своеобразному минимализму.
Кремер отказывается от выгодных ангажементов, если ему не дают играть то, что он хочет. От него всегда и везде хотят, чтобы он играл «военные лошадки» - заезженные привычные, надежные концерты того же Чайковского, Брамса, Бетховена, Моцарта. Это, конечно, замечательная музыка, но Кремер всегда настаивает на том, что он предпочитает играть новую музыку, которую создают его друзья. Из-за этого, конечно, он терпит массу неудобств, конфликтов и даже скандалов с менеджерами, с фестивалями. Время от времени он взрывается и дает интервью, где он осуждает очередной обуржуазившийся фестиваль.
Александр Генис: Но Кремер вообще человек с общественной жилкой, он, например, очень активно поддержал Ходорковского.
Соломон Волков: Конечно, а сравнительно недавно он выступил в Москве с очень любопытным концертом совместно с Чулпан Хаматовой, одной из самых популярных российских актрис, тоже известной своей благотворительной и общественной деятельностью. Она очень много занимается основанным ею фондом по помощи детям с раковыми заболеваниями. Этот совместный концерт Кремера и Хаматовой тоже был благотворительным в пользу Хаматовского фонда. Интересная программа: Хаматова читала стихи, сперва стихи Марины Цветаевой — и это понятно. Но она читала и стихи Аспазии.
Александр Генис: Вот тут мы должны остановиться и сказать еще об одной важной особенности творчества Кремера. Он очень тесно связан с Ригой. Хотя Кремер давным-давно уехал из Риги, он постоянно возвращается туда, и он тесно связан и с латвийской культурой, и с Ригой самой. Он часто приезжает туда, много выступает тут.
Соломон Волков: Его ансамбль “Кремерата Балтика” состоит из музыкантов всех балтийских стран, там и Эстония, и Литва представлены, но все-таки основу составляют музыканты из Латвии. Именно в Латвии он является национальным героем.
Александр Генис: Мне кажется, это новая черта в нашей жизни. кКогда в России стали зажимать все гайки, то Рига становится культурным центром в том числе и русской культуры, как это было до войны, когда рижский русский драматический театр был знаменитым, когда в Риге выходила важная русская газета «День».
Соломон Волков: Да, театр был знаменитым с замечательным актером Юровским.
Александр Генис: Это был большой центр русской культуры. Мне кажется, сейчас возвращаются эти времена. Что же касается Аспазии, то мы-то с вами знаем, кто такая Аспазия, но боюсь, что далеко не все наши слушатели знают ее.
Соломон Волков: Боюсь, что никто из наших слушателей не знает.
Александр Генис: Если они были в Риге, то знают, что два самых красивых бульвара называются именами Райниса и Аспазии. Райнис и Аспазия — муж и жена, национальные латышские поэты, которые прославили латышский язык. Их любовь была настолько значительной, что переписка Райниса и Аспазии охраняется ЮНЕСКО. Они послали друг другу две с половиной тысячи писем, эти письма сохранились, они считаются сокровищем любовного эпистолярного жанра. Аспазия взяла себе такой псевдоним в честь знаменитой подруги Перикла, не больше не меньше, Аспазия прославилась раньше, чем Райнис, она поставила пьесу, ставшую мгновенно жемчужиной латвийского театра. Райнис ухаживал за ней, но долго стеснялся ей показывать свои стихи.
Так или иначе, они прожили долгую совместную жизнь, они жили в том числе и в Юрмале, в Дзинтари. Я это хорошо знаю, потому что там была дача Академии наук, где я жил мальчиком. Когда я недавно приехал в Ригу, то увидал, что дом Райниса и Аспазии распространился до дачи, где жили мы, там теперь тоже музей. Так что та веранда, на которой я спал, теперь тоже принадлежит тоже Райнису и Аспазии.
Аспазия была замечательная поэтесса. И сейчас много переводят ее стихов. Для того, чтобы дать представление о ее творчестве, я прочту одно небольшое стихотворение, «Гордости лед» называется оно.
Поведаешь ветру,
Он тайну схоронит,
Тебя приголубит,
Утешит, укроет —
Слезами зальёшься,
Пусть видят лишь росы,
А ты улыбнёшься
В ответ на вопросы.
Доверишься людям,
Никто не поможет,
А их пересуды,
Лишь горе умножат.
Пусть жгучие боли
Невыносимы,
Но стоны твои
Остаются немыми,
Пусть слово твоё
И сладко, как мед,
Но сердцем владеет
Лишь гордости лёд.
Что-то ахматовское есть здесь?
Соломон Волков: Конечно. Тень Ахматовой витает, я думаю, над всей женской поэзией ХХ века.
Александр Генис: Особенно в 1920-е годы, когда писались эти стихи.
Соломон Волков: Мы поговорим еще об этом обязательно - об Ахматовой как ведущей фигуре женской мировой поэзии ХХ века, обязательно.
А сейчас я хочу показать пьесу латышского композитора Георга Пелециса. Его произведения входили в программу, в которой выступала Чулпан Хаматова, в этом концерте в Москве. Замечательный автор, минималист. Сочинение называется «Прогулка с другом», имеется в виду друг Пелециса Владимир Мартынов, Пелецис приезжал к нему в Москву, они много гуляли, разговаривали. Это прелестная пьеса, которая действительно, мне кажется, хорошо описывает атмосферу дружеской прогулки.
«Прогулка с другом» в исполнении Кремера и его ансамбля “Кремерата Балтика”.
(Музыка)
Лиля Брик
Соломон Волков: Я хотел бы сегодня обсудить один очень важный для меня юбилей: исполнилось 125 лет со дня рождения Лили Юрьевны Брик, с которой мне посчастливилось быть знакомым. Она родилась в 1891 и покончила жизнь самоубийством в 1978 году, когда ей было 86 лет. А я перед отъездом в Америку довольно много времени с ней проводил, общался, приходил к ней в гости. Естественно, что у меня есть свое мнение о Лиле Брик, сразу скажу, я очень высоко оценивал эту женщину и просто как собеседника, и человека, который обладал невероятным обаянием. Когда я читаю воспоминания Лили Брик, поскольку я с ней разговаривал, то я могу сказать: да, ее обаянию сопротивляться было невозможно. Но тут же я хочу добавить, что поскольку сейчас я знаком с реакциями и мнениями многочисленных моих так называемых френдов и последователей на Фейсбуке, то каждый раз, когда я ставлю какой-то пост, связанный с Лилей Брик, мнения, комментарии бывают весьма и весьма недоброжелательными и даже иногда открыто враждебными.
Александр Генис: Отчасти это связано с тем, что ее обвиняют в сотрудничестве с органами. Известно, что Сергей Есенин написал такую эпиграмму: «Вы думаете, здесь живет Брик, исследователь языка? Здесь живет шпик и следователь ЧК». Имеется в виду мужа Лили Брик Осипа Брика.
Соломон Волков: Это очень болезненный вопрос, и обсуждать его мы могли бы, наверное, не один час, может быть даже не один день. И это действительно одна из болезненных тем, когда разговор касается истории советской культуры. Потому что всякого рода организации, как бы они ни назывались, ЧК, НКВД, КГБ и так далее, всегда занимали огромное место в жизни страны, щупальца их расходились чрезвычайно широко. Я в связи с этим всегда вспоминаю известный афоризм Довлатова, который часто сейчас цитируют: «Вот вы все говорите — Сталин и Сталин. А кто написал четыре миллиона доносов?». Институт сексотства был обязательным фоном в жизни Советского Союза. Пока не раскрыты до конца архивы, с этим связанные, а боюсь, что они не будут раскрыты до конца еще очень и очень долго, объективно судить и объективно обсуждать эту проблему очень затруднительно. Потому что то, что мы знаем о Лиле Брик в этой связи — это все основано на каких-то слухах, которые могут быть обоснованными, могут быть и необоснованными. Совсем недавно были опубликованы в журнале «Огонек» материалы из архива ФБР, связанные с посещением Соединенных Штатов Шостаковичем, из этих документов явствует, что ФБР следила за Шостаковичем на протяжение нескольких десятков лет, от одного приезда до другого он находился в числе людей, сведения о которых собирались. Здесь такого рода материалы появляются довольно часто, и это связано с тем, что архивы ФБР с определенного времени доступны для исследователей. Этого, к сожалению, нельзя сказать об архивах органов госбезопасности в Советском Союзе, и это делает объективное расследование всей этой проблемы практически невозможным.
Александр Генис: Для истории культуры главное, наверное, что образ Лили Брик остался для нас в стихах Маяковского. Дмитрий Быков в своей книге о Маяковском написал, что Лиля Брик — это продукт воображения Маяковского, он ее вылепил такой, как мы ее знаем. Действительно, стихи о Лиле Брик, стихи, посвященные Лиле Брик, - лучшая часть наследия Маяковского. Например, стихотворение «Лиличка»», которое многие считают лучшей любовной лирикой Маяковского. Карабчиевский, автор очень интересной книги о Маяковском...
Соломон Волков: ... И негативной.
Александр Генис: Именно поэтому она и интересна, сказал, что в этом стихотворении Маяковский ближе всего к себе, то есть тут он самый настоящий. Помните, как оно начинается:
"Дым табачный воздух выел. Комната - глава в крученыховском аде. Вспомни - за этим окном впервые руки твои, исступленный, гладил. Сегодня сидишь вот, сердце в железе. День еще - выгонишь, можешь быть, изругав. В мутной передней долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав". Стихи замечательные. Интересно, что в Японии одна из газет откликнулась на кончину Лили Брик такими словами: «Если эта женщина вызывала к себе такую любовь, ненависть и зависть, она не зря прожила свою жизнь».
Соломон Волков: В том-то и дело, почему-то претензии к Лиле Брик, вы говорите, из-за того, что она сотрудничала с органами. Да нет, это зависть к человеку, который прожил такую необыкновенную жизнь и был объектом поклонения отнюдь не только Маяковского, а очень много выдающихся людей ее времени. Зависть — это может быть прямолинейное грубое слово, это может быть более сложная эмоция, но в этой эмоции зависть играет существенную роль. Нет такой женщины, с которой я был бы знаком, которая не хотела бы оказаться на месте Лили Брик.
Александр Генис: Любопытно, что вкус ее был совершенно потрясающим, она безошибочно выбирала лучших. Каких художников она знала! Шагал, Сарьян, Пикассо - со всеми ними она переписывалась, она признавала их талант раньше многих.
Соломон Волков: Что касается поэтов, то самые разные имена — Соснора, например, она была первой его защитницей.
Александр Генис: Вознесенский.
Соломон Волков: Наконец в области музыки она была ярой пропагандисткой творчества Щедрина, когда Щедрин совсем не был знаменитым композитором.
Александр Генис: Любопытно, что именно она познакомила Щедрина с Майей Плисецкой, так ведь?
Соломон Волков: Да, конечно. Она знала и Майю, и Щедрина, сказала им как-то: хватит вам тут болтаться зря, надо вам пожениться, всем будет хорошо, и вам будет хорошо, и родине будет хорошо. Она угадала, Щедрин и Плисецкая составили может быть самую знаменитую творческую пару ХХ века, и уж точно в России. Действительно, счастливо они прожили долгую счастливую жизнь, они действительно не ссорились. Можно написать отдельную книгу об их творческом содружестве, о том, как Плисецкая танцевала в балетах Щедрина. Ведь познакомились они, потому что она танцевала в первом балете Щедрина «Конек-горбунок». Щедрин пришел на репетицию, увлекся ею необычайно, роман закрутился, что называется.
Но ведь потом он писал специально один за другим балеты для Плисецкой. О Щедрине, когда я жил еще в Москве, недоброжелатели говорили: да, его балеты появляются на сцене Большого театра один за другим благодаря Плисецкой. Наоборот, он своими балетами продлил Майе Плисецкой ее творческую жизнь, потому что он давал ей балеты тогда, когда она, предположим, партии традиционного репертуара танцевать или не могла, или не хотела, а тут она блистательно самовыражалась в балетах Щедрина. Но это творческая линия. Чисто по-человечески наблюдать их вместе — это было наслаждение. Мне посчастливилось быть в хороших теплых отношениях и с Майей Михайловной, и с Родионом Константиновичем, много часов мы провели в телефонных разговорах, когда Майя Михайловна еще была жива. Она и Щедрин звонили мне в Нью-Йорк из Мюнхена, где они провели последние годы, и мы подолгу обсуждали все на свете. С Щедриным наши беседы продолжаются и сейчас, после смерти Майи Михайловны, она не дожила немного до 90-летия своего. Кстати, к ее очередному дню рождения будет поставлен памятник в Москве, Щедрин там будет, и это будет, конечно, достойная оказия.
Щедрин недавно мне звонил из Мюнхена и рассказал об одной очень любопытной истории. Он сказал: «Я вам сейчас расскажу маленькую историю». Майя переписывалась со своей близкой подругой, переписка эта началась где-то в 1940-е годы и окончилась в 1958 году, когда Майя вышла замуж за Щедрина. Эту переписку недавно прислали Щедрину.
Александр Генис: Такое бывает, когда неожиданно всплывают архивные документы.
Соломон Волков: Общая знакомая переслала Щедрину, письма Плисецкой хранились у нее. Щедрин мне сказал, что в последнем письме Майи была фраза такая: «Я вышла замуж за Щедрина. И это самый лучший человек на свете».
Александр Генис: Приятно прочитать такое письмо.
Соломон Волков: Спустя сколько лет — это было написано в 1958 году.
Александр Генис: Соломон, Лилю Брик называли музой русского авангарда. Скажите, когда вы с ней разговаривали, она ведь была уже пожилая женщина, что было самым интересным в этих разговорах?
Соломон Волков: Самое интересное было ее фантастическое умение слушать. Я никогда не встречал больше женщины, которая бы так умела слушать. Я думаю, это играло колоссальную роль в ее отношениях со всеми этими творческими фигурами. Когда ты с ней разговаривал, у тебя было полное ощущение, что более важного человека в жизни Лили Брик, чем ты, сидящий перед ней собеседник, нет. Она буквально впитывала в себя. Все ее реплики были направлены на поддержание разговора: “да, это вам понравилось? А почему? А что вам там понравилось? А мне вот так-то, так-то”.
На удивление самому себе ты оказывался интересным собеседником. Этому очарованию сопротивляться было совершенно невозможно. То, что она говорила — всегда было необыкновенно интересно, потому что она никогда не повторяла заезженных трафаретных фраз. Все, что она говорила, открывало тему, сюжет, личность с какой-то необычной стороны. Скажем, то, что она говорила о самоубийстве Маяковского. Она говорила: “Связывают самоубийство Маяковского со мной, но это все ерунда. Это был человек, который был склонен к этому с молодых лет”. Понятно, что ей хотелось отбить эти обвинения, и обвинения, я считаю, неоправданные. Правильнее ее версия о том, что Маяковский был ипохондрик, склонный к депрессиям, попытки самоубийства он предпринимал не раз и не два в своей жизни.
Александр Генис: И писал о них постоянно.
Соломон Волков: Не верить ей невозможно, но об этом ведь не говорили ни в быковской биографии Маяковского, ни вообще в какой бы то ни было объективной биографии Маяковского не этот сюжет не обсуждался.
Александр Генис: Как вы относитесь к образу Лили Брик в книге Быкова?
Соломон Волков: Это отдельный разговор. Вопрос сложный, отложим его. Я хочу сказать, что у меня сохранились письма от нее. Она единственная может быть, которая совершенно не боялась, если не считать моего отца или матери Марианны, моей жены, они продолжали с нами переписываться, но так все замолчали, испугались, когда мы приехали в Нью-Йорк. Лиля Брик же писала письма, ничего этого не боясь. Это ощущение бесстрашия в ней всегда было очень сильно. Ведь жалеко не всегда она была в фаворе в Москве.
Маяковский, Лиля и Осип Брик
Александр Генис: Ее всячески пытались выжить из жизни Маяковского.
Соломон Волков: Маяковского пытались “обесбричить”, если угодно.
Александр Генис: Хороший глагол, Маяковскому бы понравилось.
Соломон Волков: Вывести Лилю Брик вообще. Делалось это на самом высоком уровне, журнал «Огонек» печатал какие-то разоблачительные статьи на эту тему еще в советское время. Но этого не удалось. Ей пытались противопоставить Татьяну Яковлеву, с которой я тоже здесь был знаком, она была, безусловно, очень значительной фигурой и по-своему выдающейся, но все-таки рядом с Лилей Брик она, мне кажется, бледнела.
Александр Генис: Соломон, у вас не осталось записей разговоров с Лилей Брик?
Соломон Волков: Да, у меня есть записи интервью с ней, я его в свое время даже опубликовал, по-моему, в «Литературной газете». Если буду собирать книжечку избранных своих интервью, обязательно его туда включу.
Проиллюстрируем музыкальным фрагментом, я думаю, тем, который связывает Майю Плисецкую и Родиона Щедрина так же, как Лиля Брик связала их в жизни. Это фрагмент из «Кармен сюиты» Родиона Щедрина, звездой в которой выступила Майя Плисецкая.
(Музыка)