Александр Генис: Недавно ведущий нашего кинообозрения режиссер Андрей Загданский вернулся из очень необычной поездки на маленький европейский кинофестиваль, о котором я его попросил сегодня рассказать.
Андрей Загданский: Я не могу сказать, что у меня огромный фестивальный опыт, но на многих фестивалях я бывал. Этот, который проходил на самом юге Франции в маленьком, крошечном, до тысячи человек жителей городке Сербер, мне запомнился тем, что он абсолютно ни на что не похож. Тому много причин. Начнем с того, что организатор фестиваля очень симпатичный кинематографист Патрик Вире, принадлежал в молодости, когда ему было, соответственно, 25-30 лет, к такому движению, которое называлось в Европе «банализм». Я, честно говоря, об этом ничего никогда не знал, но мне рассказали, что «банализм» был распространен во Франции, была группа последователей в Чехии и в Квебеке, в Америке.
Александр Генис: В Северной Америке, не присоединяйте Канаду, пожалуйста.
Андрей Загданский: Нет, Канада сама по себе. «Баналисты» отличались от всего остального мира, тем, что они вели антипотребительский стиль жизни и антипотребительский стиль организации. Так, собственно говоря, и был организован этот фестиваль, где я ни разу не видел списка гостей, ни разу не видел расписания показов, вообще массы простых элементарных вещей, которые на каждом фестивале присутствуют, вплоть до бейджиков, которые выдаются всем, чтобы все знали, как кого зовут. Ничего этого не было. Если бы этот фестиваль был чуть больше или людей было чуть больше, или фильмов чуть больше, мне кажется, ничего бы не получилось, но тут каким-то образом все сработало, и весь этот странноватый механизм классно прошагал пять дней. Жили мы в совершенно невероятной гостинице, которая была построена в 1928-30 годах в Сербере в период его экономического расцвета. Дело в том, что в этом городе меняли колеса для тех поездов, которые шли из Францию в Испанию и наоборот.
Александр Генис: Потому что колея другая.
Андрей Загданский: Когда вы уезжали из Советского Союза, после Чопа вам меняли колеса.
Александр Генис: В моем случае это был Брест, но колеса меняли.
Андрей Загданский: Я посмотрел целый ряд картин, которые я, наверное, больше нигде бы не увидел. В частности - фильм иранского режиссера «Рай», который получил приз в Локарно, он, кстати говоря, и получил главный единственный приз фестиваля. Картина, как все иранские фильмы, медленная, медитативная и очень тревожная. Потому что в фильме ничего особенного не происходит, но ощущение насилия и угрозы насилия над молодой незамужней женщиной, главной героиней фильма, все время висит в воздухе.
Александр Генис: А почему «Рай»?
Андрей Загданский: «Рай», потому что она мечтает о некоторой райской реализации свой собственной жизни, о каком-то ином состоянии. В паузах между поисками работы и городским транспортом, попытками отбиться от ухажеров, которые на самом деле не ухажеры, а сваты, там целая система. Она идет в магазин и смотрит на аквариум, где рыбки, эта булькающая вода, состояние невесомости, в котором находятся рыбки, кажется ей очень привлекательным.
Александр Генис: Это неслучайно, в иранской традиции люди дарят на праздники друг другу аквариумные рыбки. Золотые рыбки — часть иранской культуры.
Андрей Загданский: Вот это - ее рай. Хорошо сделанная картина. Мне очень понравился молодой режиссер, Сина его зовут, он сам иранец, теперь живет в Германии, фильм, конечно, в Иране запрещен. Я ему сказал, что мне очень понравилась его картина, признаюсь только, что этот фильм медленный. Он немножко огорчился. Но со своей стороны должен сказать, что я никогда в жизни не видел быстрого иранского фильма, так что все вполне традиционно. Он рассмеялся и согласился: да, наши фильмы отличаются другим темпом.
Александр Генис: Это правда. Киаростами, знаменитый иранский режиссер, сказал: «Да, я знаю что у меня медленные фильмы. Но если они вас усыпляют в зале, то зато вы ночью проснетесь из-за моих картин».
Андрей Загданский: И он прав, поскольку картины Киаростами оставляют глубокий след. Если фильм тебе запомнился, даже если он тебе не понравился, значит в нем есть что-то есть, что принципиально на тебя воздействовало. Если он отложился у тебя в памяти, он в тебя попал.
Александр Генис: Я так ко всем книжкам отношусь. Я благодарен каждому писателю, если у меня в памяти осталась хотя бы одна деталь, я благодарен за каждую строчку, которая врезалась в мою душу.
Андрей Загданский: И кадр, и эпизод и так далее. Были фильмы испанские, был личный, очень персональный фильм девочки, которая сняла фильм о своем отце, который подался в экспедиционную армию в Испании, потому что был гомосексуалистом и хотел быть среди мужчин. Всю жизнь он искал своего принца, в определенный момент женился, родил троих детей, но этот брак, конечно, распался. И вот теперь ему под 80 лет, он совершенно одинок, живет со своей собакой и рассказывает свой дочери о своей несостоявшейся любви. Это очень трогательно и грустно. Мы понимаем, что у дочери, которая сделала этот фильм о своем отце, много сочувствия, много сострадания к своему одинокому отцу.
Александр Генис: Этот сюжет даже в пересказе звучит так, что фильм получит еще не одну премию на фестивалях.
Андрей Загданский: Кроме того, он сделан с тактом и умом, умная рука, автор последовательно, твердо рассказывает свою историю, она не уклоняется от каких-то деликатных деталях, но и не сосредоточена на них.
Был фильм немецкий, портрет композитора Олега Каравайчука, который, как вы знаете, недавно умер. Это такой гипер-крупный план, когда Олег рассказывает немножко о своей жизни, говорит о том знаменитом императорском рояле, на котором он играет в Эрмитаже, много музыкальных кусков с ним. Руки его разбитые, руки немолодого человека, но пианиста, знаете, пианиста-шахтера или пианиста-сталевара. Когда он играет, эти взрывающиеся удары по клавишам — совершенно магическое зрение, забыть невозможно. Вот эти руки — это не руки Горовца, это руки совершенно другие, но и звук совершенно другой. Это была очень яркая картина.
Александр Генис: А что вы привезли на фестиваль?
Андрей Загданский: Я привез на фестиваль «Вагрича», который организаторы фестиваля любезно перевели на французский язык, сделали французские субтитры. Конечно, мне было очень любопытно, как французская публика отреагирует на нашего «Вагрича».
Александр Генис: Я тоже с большим интересом жду вашего ответа, потому что Бахчанян — человек непереводимый. Однажды я написал эссе про Бахчаняна, его перевели на английский язык и сделали к нему 63 примечания. После этого я решил поставить крест на этом деле.
Андрей Загданский: Видишь, как в зале люди пропускают детали не могут в силу перевода схватить их, какие-то шутки неизбежно остаются за пределами, но схватывают суть. Ко мне подходили несколько художников, которые говорили о том, как им близки поиски Вагрича, как им близко его искусство. Мне это было очень приятно.
Александр Генис: Вы думаете, что в Европе Бахчаняна лучше понимают, чем в Америке?
Андрей Загданский: Я не знаю - это очень сложно. У фильма судьба такая сложная, поскольку какие-то вещи кажутся непереводимыми. Но во Франции, когда мы говорим об автоматическом письме, об этих иллюстрациях телефонных разговоров Вагрича, все это превращение собственной жизни, выдергивание ниточек из собственной жизни и превращение этого в искусство французом оказалось очень близко.
Александр Генис: Все-таки у них сюрреалистическая традиция очень сильна.
Андрей Загданский: Сюрреалистическая традиция, автоматическое письмо, автоматическое рисование — это их.
Александр Генис: Не будем забывать, что рядом была Испания, где это еще более важно.
Андрей Загданский: Если учесть, что мы находились на границе Франции и Испании, фестиваль проходил в двух городах, в Сербере крошечном и рядом такой же крошечный Портбу, испанский, там одна бухточка, здесь другая бухточка, вот уже и город, и там, и там население до тысячи человек. Во Франции вечером все уже спят, отдыхают, а в Испании в это время идет жизнь.
Александр Генис: Я это знаю, у них манеры зверские — начинают кормить, когда положено завтракать.
Андрей Загданский: Ужинать мы ездили туда, во Франции жизнь кончилась, а там кипение жизни.
Александр Генис: Андрей, вы мне сказали, что городок, о котором вы рассказываете — важное место для истории философии.
Андрей Загданский: Это может быть самое сильное мое впечатление. Что же произошло в Портбу и почему приз, который получил наш иранский коллега, называется имени Вальтера Беньямина. Вальтер Беньямин - еврейский немецкий философ, который бежал из Германии, у него была американская виза, он хотел попасть в Америку, естественно.
Александр Генис: Дело было в 1940 году, его преследовали как еврея, у него был последний шанс спастись от гестапо.
Андрей Загданский: Он бежал через Францию в Испанию. Испанские власти его не пустили.
Александр Генис: При том, что в Америке его ждали, уже часть его рукописей была перевезена в Америку.
Андрей Загданский: Да, наверное, он работал бы в “Нью скул” в Америке, где оказалось большинство немецких еврейских интеллектуалов. Но его не пустили, и он покончил с собой в этом самом Портбу, вколол себя большую порцию морфия. Его не стало. Но влияние его на интеллектуальную жизнь Европы и Америки колоссальное. Не так давно в городке Портбу испанцы построили мемориал. Архитектором они позвали Дани Каравана — это известный израильский скульптор, которые строит мемориалы. Все, кто бывал в Берлине, знают его мемориал погибшим от нацистов цыганам.
Александр Генис: Да, я недавно там был, это очень трогательное место. Пришла масса цыган с цветами, я никогда не видел так много цыган в одном месте.
Андрей Загданский: И это, конечно, концептуальное искусство, но это концептуальное искусство, которое действует. На меня оно произвело огромное впечатление. Вы выходите на площадку, где написано: здесь мемориал памяти Вальтера Беньямина. Вы видите над морем что-то похожее на погреб в деревне, как будто бетонную штуку засунули в землю, только она не бетонная — это проржавевшая сталь, очень похожая, кстати, по материалу на вещи Ричарда Серра, конечно. Вы входите внутрь, спускаетесь под землю, идете к морю, видите край воды, которая касается гальки на берегу. То есть вожделенный образ моря, воды.
Александр Генис: Свободы. Свободная стихия, как говорил Пушкин.
Андрей Загданский: Вы идете вниз, спускаетесь по этой лестнице, и упираетесь в прозрачное стекло, которое преграждает путь.
Александр Генис: ... Свободы не будет.
Андрей Загданский: Вы видите воду, видите море, видите гальку, видите плеск, но звука нет.
Александр Генис: Очень трогательно. Самоубийство Вальтер Беньямин не было напрасным. После того, как он покончил с собой, ведь он был очень известным человеком, он был надеждой немецкой философией, литературоведения, эстетики, он написал к тому времени несколько важных книг, но главное написал основополагающую эстетическую работу нашего времени «Произведение искусства в эпохоу его технической воспроизводимости”. То есть он основал целое эстетическое направление. Но не об этом речь. Когда он покончил с собой, испанские власти пришли в ужас, потому что из-за них это произошло. Вместе с ним была целая группа немецких интеллектуалов еврейского происхождения, которых после смерти Беньямина пустили в Испанию, они уехали в Америку, и выжили. Среди них была Ханна Арендт, которая привезла рукопись Беньямина в Америку. Она много занималась им, писала о нем. Она осталась жива благодаря его смерти.
Андрей Загданский: Не знаю, слово «трогательная» работает ли здесь, но я ушел оттуда потрясенным, сдвинутым. Кроме того, европейцы, испанцы, в частности, хотят сделать в этом Портбу центр Беньямина, где была бы библиотека, исследовательский центр и так далее. В Портбу есть крошечный вокзал, в одном зале сделали инсталляцию: чемодан Вальтера Беньямина. Легенда гласит, что в его чемодане была рукопись. Какая рукопись, никто не знает, она пропала. Зал ожидания на вокзале заполняют разные инсталляции, сделанные студентами, это их фантазии по поводу содержимого этого чемодана. Что очень уместно: вокзал, чемодан. Я сделал несколько не очень удачных фотографий, но они дают представление, что это такое. Особенно мне запомнился чемодан, сложенный из колючей проволоки. Неизвестно, то ли он защищает внешний мир, то ли закрывает то, что спрятано.
Все это кажется комментарием к проблемам эмиграции в Европе. Кинематографисты и европейские интеллектуалы ведут этот разговор, который сейчас исключительно актуален. Судьба Вальтера Беньямина, его смерть, всем нам предостережение.