Зашивайте карманы!

Марьяна Торочешникова: Только в первом полугодии 2016 года за преступления, связанные с незаконным оборотом наркотических средств, психотропных и сильнодействующих веществ и их перкурсоров, в России осуждены более 50 тысяч человек. Больше половины из них - молодежь. При этом, по мнению юристов, правозащитников и родственников осужденных, сотрудники российских правоохранительных органов, ответственных за контроль над оборотом наркотиков, работают неэффективно. Их отчетность, считают граждане, растет не за счет ликвидации крупных наркоторговцев и пресечения наркотрафика, а за счет провокаций, на которые попадаются только неопытные молодые люди, наркозависимые или, что нередко бывает, вовсе не причастные к потреблению или распространению наркотиков. Почему это происходит? Готовы ли судьи разбираться в подобных делах? Насколько сложно в России добиться оправдания по наркостатье?

В студии Радио Свобода - адвокат, ведущий аналитик по правам человека канадской правовой сети по ВИЧ/СПИД Михаил Голиченко и правозащитник Вилена Шор.

Предлагаю посмотреть небольшой видеосюжет, который подготовил корреспондент Радио Свобода Иван Воронин. 10 декабря, в День защиты прав человека, он встретился с людьми, которые пришли на небольшую акцию у Соловецкого камня в Москве, чтобы возложить цветы к памятнику и таким образом помянуть права человека в России.

- Незаконное осуждение именно по данной статье сейчас имеет повальный характер. Как сказала здесь одна женщина, подкинуть наркотики, конечно, гораздо проще, чем топор.

- Государственная программа по незаконному обороту наркотических средств содержит один-единственный индикатор - это ежегодно увеличивающееся привлечение российской молодежи по наркостатьям. То есть мы, налогоплательщики, платим деньги не для того чтобы препятствовали ввозу наркотиков в Россию, а просто для того чтобы уничтожать российскую молодежь.

- Мою дочь осудили на восемь лет колонии. Уголовное дело было сфабриковано по ложному доносу одной из наркоманок. Она была задержана сотрудниками полиции и указала на мою дочь, практически год не общаясь с ней, как на распространителя наркотиков. Следствие не сделало ничего! Ни фото, ни видео, ни аудиоматериалов в деле нет. Дочь уже три года сидит в тюрьме. Все жалобы сбрасываются опять к тому, на кого мы жалуемся, и эта порочная карусель никак не останавливается.

- Очень многие рассказывали (и здесь, и в других местах), что людей в этой ситуации просто-напросто ломают, чтобы либо выкачать деньги, либо просто закрыть ненужного человека. В итоге мы получаем сломанные жизни, сломанные судьбы. Нация очень много теряет от этого. Пусть возложение цветов в этот день, день скорби и памяти о правах человека, подтолкнет не только наших чиновников, но и правоохранителей к тому, что закон надо исполнять!

Марьяна Торочешникова: Итак, мы говорим сегодня о так называемых "народных" статьях - с 228-ой по 234-ю статьи Уголовного кодекса РФ. Они предусматривают ответственность за участие в незаконном обороте наркотиков и сильнодействующих веществ. По некоторым оценкам, до 70% тюремного населения России состоит из людей, осужденных по этим уголовным статьям. И именно на это обращают внимание родственники осужденных, правозащитники и адвокаты: они говорят, что в стране по определению не может быть такого количества серьезных наркоторговцев, чтобы выносить столько приговоров и столько людей осуждать по этой статье.

Михаил, чем объясняется эта "народность" наркостатей? Неужели в России так много наркоманов и наркоторговцев?

Михаил Голиченко: Это идет еще с советских времен, когда от государства и общества транслировалась сильнейшая стигма, связанная с наркотиками и наркоманией. С одной стороны, наркоманы - это очень плохо, это такие чудовища, а с другой стороны - главные столпы системы правосудия. Адвокатура, экспертное сообщество и суды, которые должны, по сути, защищать граждан от избытка правоохранительных репрессий, сейчас совершенно не работают, особенно когда дело касается таких статей, как наркотические - опять же, вследствие этой стигмы. То есть они чувствуют себя совершенно нормально, когда не защищают тех, кого общество воспринимает как чудовищ.

Марьяна Торочешникова: Но разве это в интересах государства, общества и правоохранительной системы в целом - привлекать к ответственности людей по провокациям, по каким-то ложным доносам, из-за подброшенных препаратов? Если уж бороться с наркотрафиком, с наркодельцами, то надо же шевелить не мелких сбытчиков или наркоманов, а реально бороться с этой наркотической мафией. Почему этого не происходит?

Вилена Шор: Я сталкиваюсь с такими делами на практике и считаю, что правоохранительные органы, которые занимаются подбросами и провокациями, скорее всего, преследуют свою личную выгоду. Это может быть какой-то заказ, какая-то выгода для роста по службе и так далее. Скорее всего, выше эти дела не уходят. Это не борьба с наркобизнесом на уровне высокой политики. У нас закрывают обычных людей, школьников, студентов.

Марьяна Торочешникова: По данным судебного департамента, за первое полугодие 2016 года приговорены около полутора тысяч подростков, несовершеннолетних.

Вилена, а как вы оказались в этой сфере?

Вилена Шор: У меня точно таким же образом осудили дочь. У нас и бизнес отняли с помощью наркотиков. Дочь - предприниматель, имеет свой небольшой магазин. Она заказала интернет-сайт для своего магазина и встречалась с рекламным агентом, чтобы все подытожить, заплатить деньги и получить документы. Они встречаются в метро, происходит передача накладных по ассортименту, и этот рекламный агент отдает ей карточку Альфа-Банка, чтобы она переписала номер, куда переводить деньги. И тут к ним походят три молодых, здоровых, красивых парня в гражданской одежде, на расстоянии показывают удостоверения и просят пройти. Так как моя дочь не жила в этой стране, и у нее просто отсутствовало ощущение опасности...

Марьяна Торочешникова: То есть она не гражданка России?

Вилена Шор: У нее двойное гражданство. Они не боялась и спокойно прошла - мало ли, нужна какая-то помощь или еще что-то. В итоге оттуда она уже не вышла. Она до сих пор в СИЗО, и вот только на днях прозвучал приговор. Сначала прокурор просил 15 лет, потом первая инстанция - 13 лет, и в итоге апелляция снизила до 8-ми. Все радовались, потому что не всегда снижают на столько в апелляционной инстанции, но мне совсем не радостно, и я не понимаю, как можно в принципе осудить невиновного.

Марьяна Торочешникова: И что случилось? Подбросили наркотики?

Вилена Шор: У мальчика было что-то с собой (курительная смесь), и он показал на мою дочку, что она продавец. Но самое парадоксальное в том, что наркотика у нас вообще не оказалось, потому что, уже в судебном заседании на допрос вызвали эксперта ЭКЦ, и он признал свою ошибку - что это не является производным наркотического средства. А приговор суда все равно состоялся. У нас есть еще кассационные инстанции, есть Верховный суд, и, естественно, мы будем пытаться отменить приговор, но не знаю, насколько это возможно.

Марьяна Торочешникова: И после этой истории вы стали искать товарищей по несчастью?

Вилена Шор: Да, именно так. И, к большому сожалению, их много. Я потратила полтора года на изучение этой проблемы, на изучение УК и УПК, и сейчас я уже как правозащитник могу защищать людей, выступаю в судах. И я столкнулась с тем, что действительно наркотики подбросить гораздо проще, чем топор, поэтому обвинить по статье 228 проще, чем по 105-ой.

Михаил Голиченко: Дело дочери Вилены по степени абсурда, конечно, серьезно превосходит многие подобные дела. Ее дочери потом все-таки положили в сумку наркотик - именно чтобы сделать идеальный сбыт: покупатель - продавец. Якобы они встречались в метро, дочь Вилены якобы получила какое-то вознаграждение, и часть наркотика осталась у покупателя, а другая часть - у нее. Получился такой идеальный сценарий, который попал в руки оперативников линейного управления на транспорте.

Марьяна Торочешникова: Но есть же и другие истории, когда людей если не буквально провоцируют… Провокации, согласно разъяснениям Пленума Верховного суда РФ (и даже были постановления Конституционного суда на этот счет) недопустимы и незаконны, тем не менее, людей ловят у каких-то якобы закладок, когда они даже ничего не забирают... Человек просто шел, у него были с собой деньги, и его за это отправляют на какие-то приличные сроки, от четырех лет.

Михаил Голиченко: Часто бывает так, что потребители наркотиков просто показывают на того, с кем они вместе употребляют, как на лицо, которое может помочь сбыть. Бывают дела, которые этим и заканчиваются - осуждают просто на основании показаний другого человека. И делается такая хитрая штука: человек, который показывает, добровольно выдает то, что он якобы приобрел.

Михаил Голиченко

Не надо иллюзий: попасть под наркостатью может любой, не важно, вы профессор, кандидат медицинских наук, адвокат или кто угодно. У нас есть адвокаты с девятью килограммами кокаина в багажнике. Потом, правда, нашли, что у этого кокаина были бирки "доказательство" - из отдела полиции: подкинули ему и просто забыли снять бирки. Дел много! У нас общество только сейчас начинает просыпаться, потому что репрессии стали касаться молодых людей, у которых успешные родители.

Вилена Шор: Да, это касается всех, и тех, у кого не успешные родители, тоже. У меня есть категория таких дел, а есть категория дел, где мама-папа бизнесмены. Самое обидное в этой ситуации - то, что наши дети лишаются семей, их дети остаются без пап и мам, а кто-то еще и не успел родить, а сажают на 10-15 лет.

Я не думаю, что дочь, придя оттуда, останется здоровой, она же попадает в закрытое пространство с другими людьми, и сидят ведь не только невиновные, есть же у нас и преступники, наркопотребляющие, наркозависимые, которых надо лечить, а не сажать, и дочь будет находиться вместе с ними. Я очень переживаю за свою дочь в этом плане - что семьи не будет, детей не будет. И таких очень много. И кто у нас выйдет через десять лет из тюрьмы?

Марьяна Торочешникова: А почему суды так редко применяют санкции, не связанные с реальным лишением свободы? По той же статистике, которую недавно опубликовал судебный департамент при Верховном суде РФ, около 21 тысячи человек из этих 50-ти приговорены к реальным и достаточно приличным срокам лишения свободы.

Михаил Голиченко: За все время существования этих статей они всегда относились к тяжким и особо тяжким. После реформы служебные показатели изменились, сначала Нургалиев боролся с «палочной системой», сейчас продолжает Колокольцев, но по тяжким и особо тяжким статьям статистика ведется. По таким статьям и сроки соответствующие - там и 10, и 15, и 20 лет.

Вилена Шор: Там все зависит от объема вещества, который якобы нашли. Кроме того, у нас все эти статьи идут через 30-ю - "Покушение на сбыт". И в совокупности получается приговор: от 10-ти, от 15-ти лет.

Марьяна Торочешникова: Что значит - покушение? Это мыслепреступление? То есть человек подумал: а ни вырастить ли мне какое-нибудь запрещенное растение и ни продать ли мне его? При этом он ничего не вырастил и не продал, он только подумал – и за это могут посадить?

Михаил Голиченко: Это работает не так. К примеру, сбытчик хочет сбыть вещество, он приобретает или изготавливает и хранит его. Он еще не осуществил до конца свой преступный замысел, он пока хранит, но сбыт еще не начал. Все готово, чтобы сбывать, весы есть, даже расфасовал, может быть, по пакетикам, но сам по себе сбыт еще не произведен. Вот в этом случае будет покушение на сбыт.

Марьяна Торочешникова: Но это же нужно доказать! Ведь человек, даже если он занимается всеми этими неблаговидными вещами, может сказать: "Я это делаю для себя". Тогда речь будет идти о хранении, а там санкции меньше, чем за сбыт.

Михаил Голиченко: Есть оконченное преступление, когда задуманное доведено до конца, а есть вот эта 30-я статья - это так называемое неоконченное преступление. Срок в этом случае будет меньше, но доказывать это проще. Например, хранение с целью сбыта или покушение на сбыт - там очень тонкая грань. И там не нужно доказывать сам факт сбыта. В самом постановлении Пленума Верховного суда разъясняется, какие фактические обстоятельства могут свидетельствовать о том, что человек хранит наркотики с целью сбыта. Допустим, у него несколько пакетиков, соответствующая расфасовка, и это свидетельствует о том, что он хранит это не для себя. Или человек, допустим, сам не употребляет, а при этом хранит, да плюс еще расфасованное.

Вилена Шор: И еще это зависит от количества расфасованного. Вот у нас молодой человек приготовил для себя, он признался в том, что употребляет, но он как раз приготовил на три месяца вперед, и его задержали именно в этот момент. И получается, что вес, который у него обнаружили, идет через 30-ю статью, потому что ему надо чуть-чуть, а для чего остальное? И доказать ничего невозможно.

Марьяна Торочешникова: То есть в данном случае презумпция невиновности вообще не работает?

Михаил Голиченко: По наркостатьям презумпция невиновности, презумпция малозначительности преступления, 14-я статья - эти предохранители, перечисленные в УК, не работают.

Нужно еще понимать, что «сбыт» может быть, в принципе, за любое количество, и санкции за это больше. По первой части статьи санкции - от восьми лет. Если брать героин, то это до 0,5 грамма, то есть теоретически можно сесть за маленькое количество.

Допустим, дело Зелениной - это кандидат химических наук, она подготовила научное письмо, которое просто разъясняло по просьбе адвоката...

Марьяна Торочешникова: Это эксперт, которая участвовала в так называемом "маковом деле", где всю семью посадили за то, что они пекли булочки с маком.

Михаил Голиченко: Да. И вот ее сейчас судят вместе с семьей Шиловых, и там еще несколько человек. Она, наверное, один из немногих специалистов, которые осмелились... Она просто этично выполнила свою роль ученого. Вот, например, вы ученый, и к вам обратился адвокат и попросил разъяснить, как это работает с научной точки зрения. И вот она разъяснила. Причем обращение было к ее руководителю, и он поручил Зелениной подготовить письмо. Зеленина подготовила, руководитель его подписал, письмо ушло адвокату. Адвокат пытался защищаться еще в ходе предварительного следствия, он обязан действовать, исходя из интересов обвиняемого, защищать его добросовестно и квалифицированно. А ФСКН это не понравилось, потому что Зеленина была единственным на тот момент ученым, который осмелился сказать что-то свое.

Марьяна Торочешникова: И что с ней теперь?

Михаил Голиченко: Ее сейчас привлекают как человека, который пособничал организованному преступному сообществу, якобы продававшему наркотические средства, закамуфлировав их под 52 тонны семян мака.

Марьяна Торочешникова: Но это же абсурд!

Михаил Голиченко: Да, надо называть вещи своими именами: это абсурд.

Вилена Шор: Знаете, когда это какие-то конкретные наркотические вещества, там понятно, где что, но когда это производные, по поводу которых в принципе нет определения, это непонятно никому. У нас есть постановление номер 681 за подписью правительства России, где есть пункт 6, который гласит: для того чтобы признать вещество производным от наркотического средства, должно соблюдаться правило отнесения. Чтобы найденное вещество было наркотиком, суммарное количество углеродов в этом веществе должно быть меньше, чем суммарное количество углеродов в том наркотике, к которому мы относимся (или равно ему).

Обычно это пытаются отнести к списку номер один. Список номер один - это самые вредные наркотики, по которым самые большие сроки. И вот любое вещество, которое найдут… Тот же табак в сигаретах можно считать курительной смесью и производной от наркотического средства. Вот в случае дочери как раз была производная, которую по правилам отнесения нельзя было признать наркотиком: там атомов углерода больше на 13 штук - мы до этого докопались. И эксперт это как раз признал в суде.

Марьяна Торочешникова: То есть эксперт признал, что это не производная от наркотика, а суд снизил срок с 13 до 8 лет...

Вилена Шор: Нет, по тому основанию, что у нас нет наркотика, нам ничего не снизили.

Михаил Голиченко: Это довольно распространенная практика: судьи сами себя лишили свободы усмотрения. В итоге сейчас судебная система работает так, что количество оправдательных приговоров минимальное, судьи не хотят оправдывать людей даже в том случае, если они видят, что вообще нет уголовного дела, потому что нет наркотического средства, психотропного вещества, его аналога или производного. Единственное, что в этом случае могут делать судьи, это плавать внутри санкций или давать ниже низшего.

Марьяна Торочешникова: А почему они не оправдывают людей? Боятся, что их признают, как этого эксперта, участником преступной группировки по распространению наркотиков?

Михаил Голиченко: Есть уже сложившаяся корпоративная этика. Судьи - это же чаще всего бывшие прокуроры или следователи. Если в суд пришло уголовное дело с обвинительным заключением, утвержденным прокурором, то судебная система считает: значит, это уголовное дело прошло через то необходимое сито, которое уже делает его непригодным для оправдательного приговора.

Марьяна Торочешникова: А человек отправился в колонию на 13 лет, и все... У меня просто не укладывается в голове, зачем плодить тюремное население.

Но можно, наверное, попробовать не довести дело до суда на начальной стадии, когда идет доследственная проверка. Насколько это реально? И может ли здесь помочь квалифицированный адвокат?

Вилена Шор: Конечно, может помочь. В нашем случае мы должны были бы сразу узнать, что дочь задержали, а мы узнали на третьи сутки. Мы писали заявление о пропаже человека. А еще адвокат, знакомый следователя, пришел по назначению, по 51-ой статье, и подписал документы вместо моей дочери… Понимаете, фабрикация уголовного дела происходит с первой минуты.

Вилена Шор

Марьяна Торочешникова: Важно отметить, что тот адвокат, который на первоначальном этапе якобы представлял интересы вашей дочери, в настоящий момент лишен статуса адвоката как раз за подобные нарушения.

Вилена Шор: Да, за нарушение права на защиту, которое признано Адвокатской палатой города Москвы.

Марьяна Торочешникова: И даже это не остановило следователя! Они же знают, что было нарушено право на защиту. Даже здесь нужно было задуматься, а стоит ли в принципе отправлять обвинительное заключение на утверждение прокурору и тем более в суд.

Вилена Шор: Проблема в том, что адвокат работает вместе со следователем. Следователь звонит адвокату, адвокат приезжает и подписывает документы, которые дочь даже не видела. Потом - стражное дело в суде, когда берут под стражу на основании справки-исследования, где уже изначально написано то наркотическое средство, которое должно быть найдено. Это отработанная схема.

Марьяна Торочешникова: Вы сейчас заявляете фактически о преступлении.

Вилена Шор: Я об этом заявила полтора года назад.

Марьяна Торочешникова: И что сейчас с тем следователем, который вел ваше дело?

Вилена Шор: Работает…

Марьяна Торочешникова: А что с вашим заявлением о возбуждении уголовного дела?

Вилена Шор: Уже давно идет проверка. Чтобы действительно начать проверку, надо пройти не один круг, получить массу отписок. У нас проверка приходит туда, где следователь, которого мы обвиняем в преступлении, сидит в соседней комнате с исполнителем по нашей проверке, и они 20 лет вместе работают. И даже если есть основания для возбуждения уголовного дела, то эта волокита и бюрократия часто позволяют дождаться какого-то апелляционного решения, чтобы приговор вступил в законную силу.

Марьяна Торочешникова: А насколько вообще реально и легко возбудить уголовное дело против недобросовестного следователя, который таким образом фабрикует доказательства?

Михаил Голиченко: По делам о наркотиках это практически нереально. Если и есть дела, связанные с привлечением сотрудника правоохранительных органов к ответственности за подобные преступления, то, как правило, они сначала связаны с более очевидной коррупционной деятельностью, а потом там еще дополнительно навинчивается фабрикация по уголовным делам. Но так, чтобы кого-то привлекли за то, что он фабриковал дела...

Многие сообщали, что один следователь из Новосибирска либо крышует наркобизнес, либо просто фабрикует дела. Такие сигналы шли несколько лет, а человек просто незаконно привлекал к ответственности людей, дела шли в суды, и суды все одобряли, пока он не обнаглел до такой степени, что там уже была просто очевидная преступная деятельность, и его привлекли к ответственности.

Марьяна Торочешникова: А что стало с людьми, которых посадили по возбужденным им уголовным делам? Эти дела пересмотрели?

Михаил Голиченко: Такая же ситуация в Казани. Один из моих подзащитных - Денис Матвеев: некоторые из тех, кто возбуждал против него дела, вел расследования, были потом привлечены к уголовной ответственности, в том числе, за действия, связанные с фабрикацией уголовных дел. Но суды у нас к этому относятся так: не доказано, что фабрикация проводилась именно по этому уголовному делу, и если даже в отношении следователя вынесен приговор, это не обваливает автоматически все его процессы.

Марьяна Торочешникова: То есть это не является основанием для того, чтобы по вновь открывшимся обстоятельствам пересмотреть дело. Это действительно страшно! И что делать в этой ситуации?

Вилена Шор: Прежде всего, нужно повышать гражданскую активность, ходить с зашитыми карманами, как говорят мои адвокаты. Люди реально начинают бояться...

Марьяна Торочешникова: Но если там речь идет о молекулах, какие зашитые карманы помогут?

Михаил Голиченко: Ну, да, могут и в ботинки подбросить, и куда угодно.

Вилена Шор: И в носки - такое тоже было.

Марьяна Торочешникова: Я знаю, что вы собираете подписи на сайте петиций Change.org.

Вилена Шор: Да, и это как раз касается гражданской активности. У нас есть петиция, которую подписало уже очень большое количество человек. Она называется - "Свободу невинно осужденным! Против беспредела". Там у нас список людей, сфабрикованные дела которых мы, правозащитники, просмотрели. Там не все по наркотикам, есть сфабрикованные дела и по другим статьям.

Мы написали обращение главам Генеральной прокуратуры и Следственного комитета, и все родители, мужья, жены, те, кто защищает этих людей, подписались под этой петицией. Мы просим провести тщательные проверки по этим делам. Как правило, все нарушения происходят еще на стадии задержания.

Марьяна Торочешникова: А может быть, есть менее долгий путь, чем проверка всех этих дел? Ведь по некоторым оценкам, до 35% людей, отбывающих наказания, осуждены неправосудно.

Михаил Голиченко: Мы уже задокументировали довольно большое количество нарушений со стороны бывшего ФСКН, которые свидетельствуют: большинство из тех, кто сидит по статьям 228-234, находятся там не за то, что они совершали. Может быть, некоторые совершали преступления в связи со своей зависимостью, а некоторые попали туда просто по наивности, но те сроки, которые им назначили, совершенно не соответствуют опасности совершенных правонарушений. В местах лишения свободы находится большое количество людей, которых там быть не должно. Прежде всего, нужна амнистия. И параллельно необходимо провести проверку.

А если говорить о более глубоких реформах… Даже, допустим, попытка вернуться в 2004 год, когда была привязка к так называемым дневным разовым дозам: тогда 40 тысяч человек освободились из мест лишения свободы.

Можно провести экспертную оценку: я имею в виду и юристов, и криминологов, и потерпевших от этого произвола. Если бы была возможность создать некую комиссию, которая оценила бы ущерб от этой деятельности, то были бы сделаны выводы о том, как нужно регулировать деятельность адвокатов по назначению, которые должны защищать, а не заниматься профанацией, не способствовать этой репрессивной машине, предавая своих клиентов. Далее - нужно провести очень тщательную оценку экспертной деятельности. Экспертные учреждения тоже действуют в соответствии с «высокими этическими принципами», и то, что они делают, незаконно, многие экспертные заявления, которые они штампуют, часто просто не поддаются оценке.

Марьяна Торочешникова: Но нет же уголовных дел, возбужденных в отношении таких экспертов! Зато есть уголовное дело в отношении другого эксперта...

Вилена Шор: Это к вопросу о том, легко ли возбудить уголовное дело. У меня сейчас дочь потеряла бизнес, и я не могу возбудить уголовное дело на ее партнера. У меня есть три отказа о возбуждении и три отмены отказа прокуратурой, и ни туда, и ни сюда. А тут все было просто - возбудили, и тяжело доказать, что мы невиновны, тяжело возбудить уголовное дело против преступления следователя. Я не могу доказать, что у нас отняли магазин, а там есть признаки 159-ой стать - "Мошенничество", и там это тоже тяжело...

Мне еще кажется, что у нас должны быть какие-то школы правозащитников. А может быть, это даже в средних школах надо давать - человек должен понимать, какие у него есть права, как защищаться. У нас многие этого не знают. Моя дочь, например, совершенно не представляла, что она может оказаться в таких местах. И, наверное, первые ее действия были неправильными.

Марьяна Торочешникова: Да, это вопрос об общей правовой культуре. Однако, судя по тому, что вы мне рассказали, будь ты хоть трижды знаток, доктор юридических наук, профессор или прокурор в отставке, но если тебя захотят привлечь по наркотической статье, то уж точно привлекут, и ничего ты с этим не сделаешь.

Уже много лет говорят о необходимости амнистировать людей, приговоренных по «наркотическим статьям», но этого не происходит: всегда все упирается в одно и то же - в определения "тяжкие преступления" и "особо тяжкие преступления". И Путину как-то сказали: давайте освободим людей, они же никого не убивали, не грабили... А он говорит: но у них же тяжкие статьи... А тяжкие - это если санкция по этой статье, прописанная в законе, от пяти лет.

Михаил Голиченко: От пяти до десяти лет - тяжкое, от десяти - уже особо тяжкое.

Марьяна Торочешникова: Так, может, надо переписать закон?

Михаил Голиченко: Пока Дума будет переписывать закон... Важно не упустить момент. Если завтра, допустим, президент даст поручение - провести глубокую реформу наркополитики… А она назрела! То, что сделал ФСКН за 13 лет, нужно срочно менять!

Марьяна Торочешникова: ФСКН расформировали.

Вилена Шор: Но политика осталась такая же.

Михаил Голиченко: Да, и ГАК остался, и все те законы, которые приняли при ФСКН. В принципе, законы те же самые, которые были с советских времен, ничего не изменилось. И срочно нужна широкомасштабная амнистия по этим статьям!

Вилена Шор: Но особо тяжкие все равно не попадут под амнистию, и тут, наверное, должна быть проверка дел, нужно их пересматривать, и тогда квалификация будет опускаться…

Марьяна Торочешникова: Но вы же понимаете, что никто не будет амнистировать людей, сидящих по наркостатьям, потому что это непопулярная мера. Представьте, на центральных телеканалах сообщат: "Дума приняла амнистию для людей, осужденных по наркостатьям"… И все скажут: да они что, с ума сошли, наркоманов отпускать?!

Михаил Голиченко: Я думаю, учитывая масштабы этой проблемы, большинство нашей общественности понимает, что это не правоохранительная деятельность, а профанация. Я как раз больше защищаю людей, которые живут с зависимостью. Ничего ужасного в этих людях нет, но вы любого человека загоните в угол, в котором у нас находятся люди с зависимостью… У них нет доступа к нормальному лечению, со всех сторон они видят только издевательства, даже со стороны своих близких, их все предают, включая медицинское сообщество, из них делают чудовищ... Люди, которые живут с зависимостью, тоже заслуживают гуманного отношения.

Марьяна Торочешникова: А как-то продвинулась ваша жалоба в Европейском суде по правам человека относительно возвращения возможности наркозависимым людям проходить метадоновую терапию?

Михаил Голиченко: Коммуникацию мы полностью прошли, она длилась полтора года, правительство ответило на все вопросы. Там были третьи лица, включая всякие ООНовские агентства и прочее. И сейчас мы ждем, когда ЕСПЧ рассмотрит дело.

Марьяна Торочешникова: Много говорилось о предполагаемом ущербе от деятельности людей, которые участвуют в наркосбыте. Можно ли считать, что органы, ответственные за пресечение распространения наркотиков, наносят еще больший ущерб людям, которые нуждаются, например, в тех же наркотиках по медицинским показаниям? Например, онкобольные, которым сейчас невероятно сложно получить нужные лекарства, потому что врачей запугали, в том числе и этими делами в отношении ветеринаров и онкологов…

Вилена Шор: Здесь все очень сложно. Есть дела, где родители плачут и дети плачут, потому что есть больные люди, которым нужны препараты, а сейчас очень печальная ситуация. Есть такой Антон Дроздов - у него как раз такой случай: онкобольной, не было препаратов, не было лекарств, и он осужден. А ему даже по медицинским показаниям нельзя находиться в тюрьме…

Марьяна Торочешникова: Я имею в виду врачей, которые запуганы, тех же ветеринаров, которые вынуждены фактически заниматься живодерством и просто обездвиживать животных вместо того, чтобы усыплять их на время операции... Здесь нужно что-то предпринимать, чтобы обезопасить врачей в этой части?

Михаил Голиченко: Еще при ФСКН был принят ряд мер, когда несколько генералов, адмиралов покончили жизнь самоубийством в связи с тем, что у них не было доступа к нужным анальгетикам, врачи не могли их выписывать. Ситуация немножко поменялась в лучшую сторону. Принципиально систему может изменить решение, в соответствии с которым основу наркополитики должны писать врачи, а не правоохранительные органы. И врач должен обладать свободой усмотрения в вопросах назначения медицинских препаратов. Если речь идет о незаконном обороте, Минздрав должен иметь большую роль, а не как сейчас - Минздрав не может ничего говорить, а по сути, вся эта сфера регулируется правоохранительными органами.

Марьяна Торочешникова: То есть вы предлагаете (и я знаю, что на Change.org тоже есть такая петиция) амнистию людям, которые приговорены по так называемым «наркотическим статьям»: пересмотр подходов государственной наркополитики, проверка уголовных дел на предмет устранения возможных фальсификаций…

Вилена Шор: И еще должна быть прозрачность. Ведь все это закрыто, и никто не знает, что происходит.

Михаил Голиченко: Я даже писал по этому вопросу небольшую заметку на дружественных сайтах - о том, почему люди, которые привлечены по 228 и 234 статьям, являются жертвами политических репрессий. Это в чистом виде политические репрессии! Репрессии - это отсутствие научного обоснования, кампанейщина, деятельность административных органов приводит к репрессиям, а судебные органы мало что могут сказать. Если признать эту наркополитику политической репрессией, тогда можно будет создать комиссию, которая могла бы хоть в какой-то степени повернуть в обратную сторону все негативные последствия.

Марьяна Торочешникова: Наверное, для этого надо жаловаться в ЕСПЧ...

Михаил Голиченко: Это может сделать и наше правительство, наш президент!

Марьяна Торочешникова: Если на то будет политическая воля, как любит выражаться сам президент…