"Этот конфликт никогда не закончится"

Сирийка Самира Сибаи больше года работает врачом в пражской больнице "Мотол", а все свободное время тратит на поездки по Чехии, чтобы рассказать о конфликте в ее родной стране. Она говорит, что поначалу делала это с одной-единственной целью: чтобы люди начали помогать сирийцам. Сейчас же она, сирийская беженка, стремится рассказать не только о своей семье, своем детстве, учебе на медицинском факультете и происходящем в Сирии, но и о влиянии путинской пропаганды на чешское общество: по ее мнению, Россия использует начавшийся из-за войны кризис беженцев, чтобы нагнать страха и вызвать ненависть к приезжим, чтобы сделать виноватым Европейский союз и таким образом заставить Чехию снова упасть в объятия Москвы.

​

– Самира, расскажите о своей семье, почему вы бежали из Сирии именно в Чехию?

– Мой отец в 70-х годах приехал тогда еще в Чехословакию учиться на врача по программе для студентов из дружественных социалистических стран. Здесь он познакомился с моей мамой, и они поженились, а после получения аттестации он вернулся в Сирию и забрал с собой маму. Это было 30 лет назад.

– Хомс, ваш родной город, подвергся сильным бомбардировкам, что случилось с домом, в котором вы выросли?

– Наш дом, к счастью, все еще стоит, потому что находится неподалеку от центра – в области, которую контролируют силы Башара Асада. Режим ведь не будет сам себя бомбить. Но дома некоторых моих родственников, живших в других районах Хомса, сравняли с землей, и теперь они живут в нашей квартире или в квартирах, которые покинули другие люди. Многие, конечно, эмигрировали.

Любимый ресторан Самиры Сибаи в Хомсе до начала войны...

...и после

– Что рассказывают ваши родственники, которые остались в Сирии? Поддерживают ли Асада те, кто живет на территориях под контролем правительства?

– В нашей области почти никто Асада не поддерживает. Конечно, есть богатые предприниматели в Дамаске или Алеппо, которых связывают с властью экономические отношения и которые продолжают поддерживать правительство. Есть области, например, вокруг Латакии или Тартуса, где проживает большая часть секты алавитов, которые поддерживали и поддерживают Асада. Но на нашей улице в Хомсе многие принимали участие в протестах – до того времени, пока это было еще возможно. Сейчас там везде блокпосты, вооруженные военные, и даже если люди против, они не могут выйти на демонстрацию.

– Как начинались протесты, о которых вы говорите?

– Все началось в марте 2011 года с демонстраций в городе Даръа на юге Сирии, где тайная полиция арестовала молодых людей, рисовавших на улицах антиправительственные граффити. Этих молодых людей пытали, отказались отдать родителям. Многие тогда обращались к президенту Башару Асаду с просьбой отпустить детей, но он и правительство молчали. А когда начались демонстрации несогласных с действиями властей, по протестующим открыли огонь. Первые жертвы привели к протестам уже по всей Сирии. Например, в Хомсе в апреле [2011 года] на улицы выходили тысячи людей, целыми семьями, собирались на площадях. Больше всего людей в Хомсе было на главной площади, рядом с часами. Протестующие решили, что будут сидеть там (это был сидячий протест) до тех пор, пока не настанут демократические изменения, которых они добиваются. Мои родители не оставались на площади ночью, потому что жили рядом, но как раз ночью оставшиеся демонстранты были окружены полицией и обстреляны.

Самира Сибаи и улицы старого Хомса. Она сделала этот коллаж после того, как убежала из Сирии

​– Сколько людей тогда погибло и было ранено в Хомсе?

– Этого мы до сих пор не знаем. Погибших может быть около ста человек. Точные цифры неизвестны, потому что тела тут же забрала полиция, а чтобы замести следы, тротуар помыли водой.

– Когда наступил момент, что люди радикализовались и взяли в руки оружие?

– Радикализация произошла не сразу, потому что поначалу, конечно, люди думали, что пока протест будет мирным, а полиция будет стрелять, все вокруг увидят, что правительство – плохое, а демонстранты – не агрессивны, и в мире за них вступятся, примут какие-то меры. Поэтому люди отчаянно стремились к тому, чтобы не отвечать на силу силой. Хотя, конечно, избежать этого полностью было невозможно. Тогда правительство, которое подавляло протесты в разных городах, начало использовать артиллерию и в ограниченном объеме бомбардировки. Некоторые военные стали после этого сбегать из армии, они не хотели стрелять по мирным людям. Поначалу – после того как среди демонстрантов появились первые убитые – их стали охранять вооруженные сирийцы, и вот эти люди вошли в военизированные группы, начавшие воевать с правительственными войсками. Так появилась Сирийская свободная армия. В ней были не только солдаты, там было много офицеров, лейтенантов, полковников, майоров, которые не были согласны воевать с Башаром Асадом. К ним потом приходили и добровольцы. Можно сказать, что с этого момента мы можем говорить в полной мере о вооруженном конфликте, хотя силы были поначалу неравны. Повстанцы были вооружены огнестрельным оружием, а правительство – артиллерией, танками, авиацией.

– Вы говорите, что в 2011 году протесты начинались со стремления к демократизации, значит, люди неожиданно осознали, что живут в автократии?

– Все в Сирии знали, что живут в автократии, ведь это происходит с 1970 года, когда Асад-старший пришел к власти, совершив военный переворот и подавив протесты с этим несогласных. А в 2000 году Асад-младший просто получил по наследству нашу республику, он не был избран во время нормальных выборов, а во время референдума, когда нам дали бумажку, где был вопрос, согласны ли вы, чтобы Башар Асад стал президентом, и два ответа: "да" и "нет". С момента его прихода к власти выборы прошли только в 2014 году, и то это происходило в смехотворных условиях, когда большая часть оппозиционно настроенных людей находилась в лагерях беженцев за пределами страны, часть людей не могли голосовать, потому что переехали из обстреливавшихся районов в более безопасные места, а многие из тех, кто все-таки принимал участие в выборах, голосовали под дулом автоматов. В Сирии не было демократии, и все об этом знали, но даже несмотря на это вначале никто не хотел Асада менять, демонстранты призывали начать процесс демократизации, и только потом, когда они получили от властей бесконечную стрельбу и ее уже невозможно было обосновать тем, что этот начальник тайной полиции неправильно оценил ситуацию или тот высокопоставленный военный был чересчур рьяным, когда стало понятно, что стрельба – это следствие политики властей, а президент не собирается ее остановить, вот тогда стали говорить, что Асад должен уйти, а его режиму должен настать конец.

– Но ведь и до этого Башар Асад расправлялся с неугодными по всей стране…

– Это называлось "дамасская весна", и это было в начале правления Асада. Когда он пришел к власти, стал призывать людей высказывать свою точку зрения, говорил, что оппозиция важна, она оздоровляет политику. Когда он выяснил, у кого какие взгляды, то начал репрессии против неугодных. Самой громкой была история вокруг одной из оппозиционных групп, подписавшей призыв уйти из оккупированной части Ливана (в 2005 году Сирия из-за международного давления вывела из Ливана свои войска. – РС), начать демократические преобразования. Многие из подписавших оказались в тюрьмах, а кто успел – уехал за рубеж.

– Почему сирийцы не вышли после этого на улицы, а это произошло многим позже?

– В то время люди говорили, что не Асад-младший виноват, а старая гвардия его отца, что он старается и что все будет хорошо. А, с другой стороны, экономическая ситуация в то время еще не была такой катастрофической, еще не начали открыто красть. Крали и до этого, всегда воровали нефть, газ, прибыль от их продажи текла в семейную кассу Асадов, но с приходом Башара Асада появился дикий рынок. Со дня на день люди увидели миллиарды, которые украли Асады, их родственники и приближенные. Стало понятно, что им принадлежит три четверти богатства страны, что никто не может заниматься предпринимательством, не отдав долю своего бизнеса скрытым партнерам – кому-то из семьи. Политика Асада привела к тому, что сирийские товары утратили поддержку внутреннего рынка, и это привело к уничтожению целых секторов экономики, мелких производителей и фермеров, ремесленников. Страну заполонили дешевые товары из-за границы, видимо, семья Асадов на этом неплохо заработала, но люди беднели все сильнее и сильнее. К нынешней ситуации привели политическая и экономическая фрустрация, возникновение целого поколения сирийцев, которые не видели для себя будущего, а еще – снятие запрета на интернет, который помог понять, что так быть не должно.

– Интернет в Сирии был запрещен?

– Пользоваться интернетом разрешил как раз Асад-младший. Наверное, он думал, что держит общество в ежовых рукавицах и его власти ничего не угрожает. А может, он считал интернет несерьезным развлечением. В 2000 году запрет был снят. До этого можно было пользоваться ливанским интернетом, но он был медленным. Никто не ожидал, как сильно интернет влияет на мнение людей.

– Как оппозиционно настроенные сирийцы воспринимают факт, что Россия вступила в эту войну?

– До начала войны сирийцы воспринимали Россию как союзника, потому что, с одной стороны, Сирия была частью социалистического лагеря, а с другой, когда в 2003 году начались бомбардировки Ирака, сирийцам казалось, что Россия лучше. Потом они на собственной шкуре почувствовали, что такое Россия, что ей нет дела до гражданского населения, и теперь они ненавидят российский режим. Помню, как сирийцы следили за протестами, тогда говорили: "Вот, в России тоже будет демократия!", но потом они, конечно, были разочарованы.

– Асад, несмотря на помощь России, Ирана и "Хезболлы", очевидно, не сможет вернуть контроль над всей территорией Сирии, вот совсем недавно "Исламское государство" снова завоевало Пальмиру…

– Сирийцы были в шоке, когда "Исламское государство" впервые заняло Пальмиру, потому что оно стало уничтожать этот красивый исторический город, но не меньше сирийцы были шокированы действиями военных, когда "Исламское государство" отступало. Пальмира – город посреди пустыни, вокруг него открытое пространство, которое хорошо просматривается, и вот посреди пустыни уезжала в свои опорные пункты широкая колонна изгнанных бойцов "Исламского государства". Но почему никто не бомбил их по пути на северо-восток Сирии, почему никто их не остановил, почему им позволили организованно и спокойно отступить? Я думаю, что Асаду выгодно, что "Исламское государство" контролирует небольшой клочок сирийской земли, потому что он всегда будет иметь причину, почему воевать: воевать против "злых террористов", а сирийцам говорить: "Вы можете выбрать – или я, или "Исламское государство". Это хорошая позиция для переговоров на международной арене, потому что он хорошо знает, что внутри Сирии у него нет доверия. Сирийцы понимают, что Асад и "Исламское государство" – две стороны одной медали, одна хуже другой. В конце концов, "Исламское государство" победить намного легче, у него нет тайных служб, контролирующих все сферы общественной жизни, нет артиллерии и авиации, как у Асада.

– Представим себе, что война закончилась. Вы говорите, что даже на подконтрольных Асаду территориях есть несогласные с его политикой, позволят ли они остаться президенту у власти?

– Мне кажется, что пока Асад остается у власти, этот конфликт никогда не закончится. Потому что он не умеет делать компромиссы, он не сможет пойти на уступки, он хочет удержаться у власти любой ценой. Асад – диктатор, который думает, что он и Сирия – одно целое. Его наемники никогда не говорят просто "Сирия", они говорят только "Сирия Асада". Поэтому мира не будет до тех пор, пока он будет оставаться у власти. Я думаю, единственное решение – чтобы он ушел в отставку, эмигрировал, а все остальные как-нибудь договорились.

Надпись "Сирия Асада" на автомобиле в Хомсе

– Хотите ли вы вернуться в Сирию и при каких условиях это вообще для вас возможно?

– Пока мне это кажется нереальным. Сейчас это невозможно: с одной стороны, идет война, с другой – если человек выступает против режима, существует опасность, что его могут арестовать при пересечении границы. Я не готова так рисковать.