Марин Ле Пен проскачет мимо?

“Возвращение Жанны д’Арк”. Книгу под таким названием подарил кандидату в президенты Франции, лидеру праворадикального "Национального фронта" Марин Ле Пен во время ее визита в Москву председатель Госдумы России Вячеслав Володин. Если в Москве Ле Пен сравнивают с национальной героиней Франции, то в Брюсселе настроения иные: там считают, что ее возможный успех на предстоящих через месяц выборах нанес бы колоссальный удар по Евросоюзу.

Такой “подарок” к 60-летию европейской интеграции, которое отмечается в этом году, лидеры ЕС получить не хотели бы. И надеются, что новоявленная “Жанна д’Арк”, известная как ярая противница единой Европы, проскачет мимо.

Европейский саммит, который проходит 25 марта в Риме, – формально юбилейный: он посвящен Римским соглашениям 1957 года. Они положили начало единому экономическому и – в перспективе – политическому пространству Западной Европы, из которого с течением времени вырос нынешний Евросоюз. Тогда были основаны такие институты, как Европейская комиссия, Европарламент, Европейский суд. Поэтому именно подписание Римских соглашений считают днем рождения единой Европы, хотя первое интеграционное соглашение – о создании Европейского объединения угля и стали – действовало еще с 1951 года.

60 лет назад в Риме не обошлось без вынужденного мошенничества: лидеры шести стран (Франции, ФРГ, Италии, Бельгии, Нидерландов и Люксембурга) подписали чистые листы. Текст договора накануне церемонии таинственно исчез: вскоре выяснилось, что уборщиц не предупредили и они просто выбросили копии документов, разложенные на полу в одном из помещений. Пока документ печатали по новой, съехались высокопоставленные гости – пришлось дать подписать им чистые листы. Эту историю европейские верхи долго хранили в тайне, предав огласке лишь пару лет назад.

Марин Ле Пен и Владимир Путин. Москва, 24 марта 2017 года

Европа как чистый лист бумаги – сегодня этот привет из 1957 года смотрится особенно символично. Ведь в Риме не столько вспоминают о прошлом, сколько обсуждают будущее ЕС – без Британии (процесс ее выхода из Союза будет официально запущен 29 марта), с неясными перспективами отношений как с США при администрации Дональда Трампа, так и с Россией: доверие к политике Москвы в Европе испытывает разве что Марин Ле Пен и ее единомышленники из числа правых и левых популистов.

Накануне римской встречи очень много разговоров о необходимости решительных действий и конце надежд на то, что проблемы Евросоюза разрешатся как-нибудь сами собой. Об этом предупреждает и влиятельный еженедельник Economist в редакционной статье с устрашающим заголовком “Можно ли спасти Европу?”: “Нерешительность несет в себе опасность. Достаточно возобновления финансовых проблем еврозоны или избрания в какой-нибудь стране правительства, намеренного провести референдум о членстве в ЕС, и союз может развалиться”. Первое такое испытание ждет Европу уже 23 апреля и 7 мая – в дни двух туров выборов президента Франции.

О причинах легкой паники, сопровождающей европейский юбилей, и о том, насколько она оправданна, в интервью Радио Свобода говорит австрийский политолог, профессор Центрально-Европейского университета, специалист по проблемам евроинтеграции Антон Пелинка:

– Римские соглашения стали началом европейского “общего рынка”. Евроскептики заявляют, что именно такой и следовало оставаться европейской интеграции – единым экономическим пространством, не больше. Учитывая то количество проблем, с которыми сталкивается сейчас Евросоюз, быть может, они правы?

– Я так не думаю. Конечно, тут всё зависит от того, для чего, по вашему мнению, европейская интеграция нужна. С самого начала эта интеграция не ограничивалась только экономическими вопросами, у нее была и политическая повестка дня. Идея тесного политического и экономического союза, “Соединенных Штатов Европы”, в том или ином виде присутствовала очень давно. И если мы сбрасываем со счетов политическую составляющую, то мы отказываемся от самой сути европейской интеграции. Это может произойти, но это будет означать конец единой Европы в том виде, в каком ее прообраз возник 60 лет назад в Риме.

Делегация Франции при подписании Римского договора 25 марта 1957 года

– Как бы то ни было, в Европе нынче преобладает скептическое настроение. Популярность Евросоюза в большинстве входящих в него стран не первый год снижается. Почему европейцы так невысоко оценивают преимущества интеграции?

– Причин много. Одна из них связана с уровнем информированности. По всем опросам, более молодые и более образованные слои общества в значительно большей мере поддерживают Евросоюз. Негативно настроены те, кто не понимает или в недостаточной мере ощущает преимущества интеграции. Вторая группа – это так называемые “неудачники модернизации”, те, кто проиграл в результате социальных и технологических изменений последних десятилетий. В первую очередь это менее образованные слои и старшее поколение. Они преобладают среди электората "Национального фронта" во Франции, Партии свободы в Нидерландах или Австрии. Социальный раскол в Европе налицо. Причем интеграция, отношение к ЕС – это только один из важных вопросов, из-за которых общество расколото. Ну и, конечно, свою роль играют националистические представления и стереотипы.

– С другой стороны, этому трудно удивляться. Ведь европейская идентичность как таковая – понятие расплывчатое, куда менее четкое, чем идентичность, скажем, немецкая, французская, голландская…

– Конечно, существует и европейская идентичность, и национальные. Вопрос в том, как они сочетаются. В конце концов, Евросоюзу не пришлось изобретать велосипед, мы знаем похожие ситуации из истории. Вспомните Соединенные Штаты – там изначально существовали очень сильные идентичности, связанные с отдельными штатами или регионами, – как это проявилось, например, во время американской гражданской войны. Есть пример такой пестрой страны, как Индия. В общем, дело не в европейской идентичности как таковой, а в том, как она комбинируется с национальным самосознанием. Мне кажется, “европейскости” стало куда больше, чем было 50 или 60 лет назад. Вопрос в том, будет ли ее еще больше, станет ли эта общая идентичность сильнее. Никаких гарантий тут нет.

​– Благодаря Брекситу она усилилась или ослабилась? Вообще, уход Британии – большая угроза для ЕС?

– Тут всё неоднозначно. Мы видели президентские выборы в Австрии или парламентские в Нидерландах. Ожидалось, что там проявятся последствия Брексита, возникнет “эффект домино” – но этого не случилось. Но впереди куда более важные выборы во Франции. Если Марин Ле Пен станет президентом Французской Республики, это будет иметь огромные последствия, куда более важные, чем Брексит. Ведь Соединенное Королевство всегда было наименее “проевропейским” членом ЕС, не состояло ни в еврозоне, ни в Шенгенском соглашении. Уход Британии мог бы означать усиление европейской идентичности. В конце концов, британский подход всегда сводился к тому, что “мы – не Европа”. Когда премьер Великобритании возвращался из поездки в Париж или Берлин, лондонская пресса писала, что он или она “вернулся из Европы”.

– Вы упомянули предстоящие французские выборы. Возможное избрание Марин Ле Пен означало бы конец Евросоюза?

– Могло бы. Но тут есть два “если”. Первое – если Ле Пен станет президентом. Это не выглядит очень вероятным, хотя определенные шансы у нее есть. Второе – даже став главой государства, Марин Ле Пен будет вынуждена провести референдум по вопросу о членстве в ЕС, она не может своей волей вывести Францию из Евросоюза. Но даже будучи президентом, она совсем не обязательно такой референдум выиграет! При голосовании о “Фрексите” мобилизация оппонентов Ле Пен будет очень высокой. Но если большинство французских избирателей всё же выскажется за уход из ЕС, этот будет очень серьезная ситуация. Евросоюз вполне может существовать без Британии, но я не уверен, что он будет жизнеспособным без Франции.

Британский премьер Тереза Мэй и французский президент Франсуа Олланд обсуждают будущее ЕС без Соединенного Королевства

– В Риме европейские лидеры намерены обсудить, как будет дальше выглядеть Евросоюз. Всё чаще говорят о “Европе разных скоростей”, в рамках которой отдельные группы стран будут сотрудничать теснее, чем остальные, по тем или иным параметрам. На ваш взгляд, это реальный вариант?

– Так ведь такая Европа уже существует. Можно вспомнить еврозону или Шенгенское соглашение, ни одно из этих объединений полностью не совпадает с границами ЕС. Так что примеры того, как одни страны сотрудничают теснее, а другие по каким-то своим причинам держатся в стороне, в Европе уже есть. Так что ничего радикально нового. Но вот что действительно важно именно сейчас, особенно в связи с политическими переменами в США, – это общая политика в области обороны и безопасности.

– Вы имеете в виду создание европейской армии?

– Да. Если в Риме ряд государств, прежде всего Германия и Франция, выскажутся за создание неких единых европейских сил обороны – неважно, как они будут называться официально, – это сильно изменит ситуацию. Правда, возникает вопрос, какова в таком случае окажется роль НАТО и кто именно будет формировать такие силы. Возможно, это будет еще одно проявление “Европы разных скоростей”, и без Британии появление таких сил становится более вероятным. В Лондоне с таким проектом никогда не согласились бы, считая его угрозой и конкуренцией НАТО.

​– Это, видимо, так или иначе отразится и на отношениях с Россией. Что, на ваш взгляд, возобладает в Европе – восприятие России как угрозы, которое распространилось после аннексии Крыма и начала конфликта в Донбассе, или усталость от этого кризиса, санкций и готовность закрыть глаза на многие “прегрешения” Москвы?

– Суть политики Кремля в Европе ясна: это попытка противопоставить одну страну или группу стран другой, а в первую очередь – Евросоюзу как целому. Это давняя российская стратегия: иметь дело не с ЕС, а с отдельными странами. Это проявляется в отношениях Москвы прежде всего с некоторыми восточноевропейскими государствами, так что предстоящие выборы в Болгарии будут в этом плане довольно важными. А если говорить об украинском кризисе, то, как ни странно, для Европы бóльшим препятствием в перспективе будет Крым, чем Донбасс. О тех или иных условиях прекращения войны на востоке Украины всё же можно договориться, достичь компромисса. Признание же аннексии Крыма было бы для Европы поражением, отказом от соблюдения международного права. Для России после аннексии здесь тоже пространство для маневра минимально. Здесь компромисс практически нереален. Поэтому критически важен вопрос о том, будет ли Евросоюз сохранять единство, говорить одним голосом, вести общую внешнюю политику. Все усилия Кремля будут в ближайшее время направлены на то, чтобы так не было, – считает политолог, профессор Центрально-Европейского университета Антон Пелинка.