Александр Генис: Этим апрелем мы отмечаем столетие со дня кончины великого мечтателя-утописта Людвика Заменгофа. О книге, посвященной его биографии и его изобретению - языку эсперанто, рассказывает ведущая КО АЧ Марина Ефимова.
Марина Ефимова: После Великого Потопа Господь заключил завет с теми, кто спасся: Он никогда больше не даст хлябям небесным разверзнуться и затопить сынов человеческих. Но вскоре люди снова стали раздражать Господа. На этот раз они, обуянные гордыней, начали строить в Месопотамии, в городе Вавилон – башню, достающую до Небес – то есть, до обиталища Бога. В главе 11-й книги Бытия сказано, что Всевышний заметил башню.
Диктор: «И сказал Господь: вот один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдём же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город».
Марина Ефимова: Эстер Шор – автор книги «Мост из слов: Эсперанто и мечта об универсальном языке» - расценивает это наказание как кару за «второй грех» сынов человеческих:
Диктор: «Если смертность стала наказанием людям после изгнания из Рая, то после Вавилонской башни наказанием стало взаимонепонимание. И оно глубже, чем просто незнание языка: мы не в состоянии понять других людей, встать на точку зрения наших соседей, и так нам легче обирать их и убивать».
Марина Ефимова: Новые попытки строить «Вавилонскую башню» (то есть, создавать общий язык) предпринимались людьми испокон веков, и в своей книге профессор Шор приводит самые значительные и самые любопытные из этих попыток. Начать с римлян:
Диктор: «Римская империя и Римская Католическая Церковь сделали необходимостью для подданных всех национальностей принять второй, общий язык – латынь. В XVII веке политик и философ Фрэнсис Бэкон предложил перевести письменные языки со слов на знаки - наподобие китайских иероглифов. Его современник Джон Уилкинс – епископ и учёный – тоже предлагал универсальный язык - с алфавитом в 2 тысячи букв. Великий немецкий математик и философ Лейбниц предлагал строить общий язык на системе рисунков типа египетских иероглифов».
Марина Ефимова: XVIII-й - XIX-й века отмечены подъемом национализма, включая лингвистический. Веймарский философ Гердер одним из первых писал о том, что язык несёт в себе духовную сущность народа. Прусский философ (и дипломат) - фон Гумбольдт считал, что язык – этот посредник между индивидуальным разумом и окружающим миром – и создаёт, по сути, человеческую индивидуальность. Однако именно в конце XIX века, в пору расцвета культурного национализма восстала из пепла идея общего языка – на этот раз он назывался эсперанто. Его создателем был врач-офтальмолог Людвик Заменгоф – еврей из Белостока (тогда входившего в Российскую империю). В письме к другу Заменгоф объяснял свое страстное желание создать общий язык именно своим еврейством:
Людвик Заменгоф
Диктор: «С детства я хотел посвятить себя воплощению мечты об объединении человечества. Население Белостока состоит из четырех наций: русских, поляков, немцев и евреев. Каждый народ говорит на своем языке и питает враждебные чувства к иноязычным. Меня растили идеалистом и учили, что все люди – братья, а между тем, на каждой улице своего города я чувствовал, что «людей вообще» не бывает, есть только: русские, немцы, поляки, евреи».
Марина Ефимова: При этом русские, немцы и поляки – все не любили евреев. В 1881 году прошла волна погромов. Реакцией были: сионизм и начало исхода евреев в Палестину. Заменгоф тоже стал сионистом и посвятил два года модернизации языка «идиш». Но сионизм разочаровал его – это был такой же национализм, как и все другие. Интернационалист Заменгоф даже отверг идею «избранного народа». Он почитал учение раввина Гилеля, жившего в первом веке до Новой Эры и принимавшего лишь три постулата Ветхого Завета: что Бог существует и правит миром; что Он живет внутри нас как наша совесть; и что совесть велит нам поступать с людьми так, как мы хотим, чтобы они поступали с нами. «Остальное, - писал Заменгоф, - лишь комментарии смертных». И далее:
Диктор: «Мы, евреи, не должны быть абсорбированы христианским миром, мы должны сами его абсорбировать. Наша миссия - распространять идею монотеизма и принципы справедливости и братства людей. Тогда все станут евреями».
Марина Ефимова: Заменгофу было 19 лет, когда он (в 1878 г.) создал основы эсперанто. Любопытно, что название новому языку дал не он. Просто под первой работой на эту тему он подписался на новом языке – Doktoro Esperanto - Доктор Надежда. И название само собой утвердилось.
Новый язык был задуман простым, с малым числом составляющих его элементов. Следовательно, он был бедным и, конечно, искусственным. Поначалу им заинтересовались немногие – даже среди друзей Заменгофа. Были и издевательства: кто-то называл Заменгофа доктором Франкенштейном, потому что его детище было слатано из кусков - как создание печально знаменитого доктора. А лондонский сноб Алден,корреспондент «Times», так описал новый язык: «что-то вроде итальянского, испорченного компанией славянских языков».
Но, очевидно, было в эсперанто что-то романтическое – отзвук надежды его создателя. Я помню, и мы недолго увлекались им в юности, и даже мой будущий муж свое признание в любви написал мне на эсперанто: «Ту а морэ». Рецензент книги «Мост из слов» - Джоан Акочелла - пишет в Нью-Йоркере:
Диктор: «Выйдите на YouTube и вы услышите многих людей, которые бегло говорят на эсперанто, потому что учили его с детства. Его звучание смутно напоминает языки Восточной Европы - не очень музыкально, но, в общем, - окей».
Марина Ефимова: Благодаря энергии и энтузиазму Заменгофа и его почти детской, но благородной идее объединения народов, эсперанто завоевывал себе место под солнцем. Первые издания учебника Заменгофа вышли в Варшаве и в России, через два года он был издан на немецком, иврите и идиш, потом на шведском, латышском, датском и остальных европейских языках. Ко времени первого Конгресса по эсперанто в 1905 году, эсперантисты были уже в Аргентине, Алжире, Австралии и французском Индокитае. На Конгрессе даже обсуждалась идея сделать эсперанто официальным языком Лиги Наций.
Однако антисемитизм сильно мешал делу: конгресс 1905 года проходил во Франции, не остывшей от «Дела Дрейфуса», ещё разделенной на защитников и ненавистников и его, и евреев вообще. Поэтому устроители Конгресса приложили огромные усилия, чтобы прессе и публике не стало известно, что создатель эсперанто – еврей. Но главным разочарованием для Заменгофа были несогласия внутри сообщества эсперантистов. Конгресс, который был многолюдным и имел шумный успех, отверг именно то, ради чего Заменгоф затевал создание эсперанто:
Диктор: «Организационный комитет конгресса выпустил декларацию, в которой подчёркивалось , что целью сообщества эсперантистов является популяризация в мире “нейтрального, общедоступного языка “. “Любые другие идеалы и надежды, связанные с этим языком, - говорилось в декларации, - являются исключительно личными домыслами отдельных эсперантистов“.
Марина Ефимова: Сам Заменгоф остался верен своей идее эсперанто до самой смерти. Он умер сто лет назад, в 1917 году, не дожив, к несчастью, до шестидесяти, но к счастью, не дожив до фашизма. В 1940 году нацисты расстреляли его сына, а обе дочери погибли в Треблинке. Печальной была и судьба эсперанто. В советской России, в нацистской Германии и в Японии на эсперантистов были гонения. Америка совсем его не приняла. Шор пишет: «Многие американцы говорили: у нас и так мультиэтнос, так что – спасибо, не надо». Но самое печальное, что вокруг эсперанто возникли чудовищные свары. Читаем у рецензента Джоан Акочелла:
Диктор: «Джордж Оруэлл, которого судьба свела с ведущими эсперантистами в доме его тёти, писал: “Для пущей грязи в своих феодальных распрях создатели интернациональных языков (Идо, Аруло, Полиеспо) доходили даже до побоев“. В отличие от идеалиста Заменгофа, среди них было много мелких тщеславных демагогов, дравшихся на смерть за контроль над маленькими, маргинальными движениями».
Марина Ефимова: И всё же эсперанто не сдаётся. Сейчас только «онлайн» уроки по эсперанто предлагаются людям, говорящим на тридцати языках мира. Так что все еще не исключено, что когда-нибудь изобретение идеалиста из Белостока заменит английский язык в роли «лингва франка».