Александр Генис: В эфире - Нью-Йоркский альманах, в котором мы с Соломоном Волковым рассказываем о новостях культуры, какими они видятся из Нью-Йорка.
(Музыка)
Александр Генис: Соломон, я хочу начать сегодняшний альманах с уже традиционной темы. В конце августа — начале сентября повсюду проходят довлатовские дни. В этом году был фестиваль довлатовский в Таллине и Дни Довлатова в Петербурге. День рождения Довлатова стал официальным литературным праздником и неофициальным тоже — это, конечно, приятное сочетание. Очень радостно нам с вами, друзьям Довлатова, видеть, что дело его не только живет, но оно преумножается, потому что читателей у него становится все больше и больше.
Соломон Волков: Я хотел спросить у вас, как это дело проходило в Таллине, вы ведь туда поехали на довлатовские дни.
Александр Генис: Я уже второй раз на этом фестивале, первый раз я был шесть лет назад, в 2011 году, когда был первый фестиваль Довлатова. Они меня пригласили туда и сейчас, там были все наши — Андрей Арьев был, Скульская, таллинская приятельница Довлатова. Самое, по-моему, замечательное в этих фестивалях, что они зачаты не русскими, а эстонцами. Первый фестиваль Довлатова был основан предпринимателем Оливером Лооде. Я с ним подружился, это молодой эстонец, который занимается бизнесом и не имеет никакого отношения к литературе. Его приятель дал ему почитать Довлатова, он пришел в полный восторг и устроил фестиваль, который стал традиционным, сейчас он уже проводится в пятый раз. Поразительный факт, правда? Вообще мне кажется, что эстонцы очень разумно распоряжаются своим русским богатством, у них есть три апостола русской культуры — это Солженицын, который писал в Эстонии «Архипелаг ГУЛАГ», это Тарковский, который снимал «Сталкера» в Таллине, мне, кстати, показали бывшую электростанцию, где снимались сцены из этого фильма, и это Довлатов, который стал любимцем Эстонии, любимцем Таллина. Все его сочинения переведены на эстонский язык. Более того, даже моя книга «Довлатов и окрестности», как и “Камасутра книжника”, тоже переведены на эстонский язык.
Пожалуй, одним из самых интересных событий на этом фестивале была моя встреча с эстонскими читателями. Меня привезли в район таллинских хипстеров — это такие хрущевки, руины заводов, фабрик, складов. Все это, как наше Сохо, преобразованы в район культурных начинаний. Там есть кабаре, джаз на открытом воздухе, какие-то базары, кафе вегетарианцев, все, как было у нас в Сохо или как в Бруклине скорее сейчас. Все это очень весело. Весь зал — молодые эстонцы, половина не говорит по-русски вообще, мы говорим либо по-английски, либо по-русски с переводчиком. И вся эта молодежь меня читала. Я был, честно говоря, польщен.
Соломон Волков: Вам не кажется, что Довлатов хорошо переводится?
Александр Генис: Да, это верно. Но вы знаете, какая тяжелая ситуация с национальными противоречиями в балтийских странах. И в Латвии, и в Эстонии это - больная проблема, но решается она по-разному. И то, что в Эстонии нашли такую объединяющую фигуру как Довлатов, необычайно верный политический ход. Там был концерт, который устроила Елена Скульская, змечательный организатор всего фестиваля. В сущности, это был капустник, иногда веселый, иногда смешной, иногда не очень, но все было азартно разыграно в Русском театре. Большой и очень красивый театр. Во всем этом принимала активнейшее участие политическая элита Эстонии. Что говорить, я после концерта выпивал со спикером эстонского парламента, который с наслаждением цитировал Довлатова и принимал участие в розыгрышах. То же самое вице-мэр Таллина, и элегантная дама, бывший мэр, и другие знаменитые в республике люди. Все эти эстонцы радостно принимали участие в русском фестивале, посвященном русскому писателю. На сцене читали сочинения Довлатова, были и вещи, связанные не только с его творчеством, но с его национальностью. Например, пел армянский хор, выступала еврейская организация в Таллине. Короче, Довлатов как дружба народов — так бы я обозначил лейтмотив действа. На фестивале была Катя Довлатова, дочка Сергея. Показывали новый четырехтомник Довлатова, вернее старый, но который впервые вышел в новом издании, Арьев и Катя сверили каждую строчку Довлатова с рукописями, теперь у нас есть окончательный текст. Это, конечно, все замечательно. Из Таллинна фестиваль переехал в Петербург. В жизни Довлатов были три города —Таллин, Петербург и Нью-Йорк. Вот я и думаю о том, что хорошо бы нам в Нью-Йорке тоже учинить что-то вроде довлатовских дней.
Соломон Волков: Замечательная идея.
Александр Генис: Как-то мы проигрываем други?, хотя главное творчество Довлатова приходится именно на нью-йоркский период.
Соломон Волков: Где тот бизнесмен нью-йоркский, который читал Довлатова и увлечен им.
Александр Генис: Вот этого я тоже понять не могу. Но не будем забывать, что один поклонник добился того, что 108-ю улицу в Квинсе переименовали в Довлатов-вэй, будем благодарны и за это. Но я считаю, что русская община Нью-Йорка должна была бы устроить фестивали в честь Довлатова и в честь Бродского, потому что это великая честь для русской литературы и для русской эмиграции: лучший поэт и лучший прозаик нашего времени жили в Нью-Йорке.
Соломон Волков: Вне всякого сомнения.
Александр Генис: Интересна музыкальная часть фестиваля. Как мы знаем, Довлатов боготворил джаз, Я никогда от него это не слышал напрямую, но уверен, чтоесли бы Довлатов не был писателем, он хотел бы стать джазистом — это была запасная профессия. Довлатов был очень музыкален, он прекрасно пел. Но джаз он любил как литературу. Мне кажется, что он не делал между ними различия. От него я услышал, как нужно понимать джаз — сперва это было очень сложно, замысловато, но потом он сказал: «Армстронг говорил: «Закрой глаза и дуй». Вот это уже мне более понятно. В Таллинне исполнялись джазовые произведения, которые любил Довлатов. Там выступал очень интересный музыкант Владимир Волков.
Соломон Волков: Я знаю его, он приезжал сюда в Нью-Йорк, аккомпанировал Битову, когда тот читал пушкинские черновики под джаз, если вы помните.
Александр Генис: Да-да, конечно. Он контрабасист, причем считается одним из лучшив контрабасистом в мире. Я с ним немножко знаком, он мне очень нравится. Его контрабас — это уже не совсем музыка, она не столько поет, сколько говорит или урчит. Это довольно трудно воспринять, но она удивительно здорово ложится на текст.
Соломон Волков: Он участник ансамбля «Текила-джаз», в котором Леонид Федоров, знаменитый наш певец и композитор, участвует. Это люди, которые занимаются экспериментами на грани джаза, рока.
Александр Генис: Вот именно такую музыку он и исполнял. Я его потом, на банкете спросил: «Почему контрабас? Как вы выбрались к контрабасу?». Он говорит: «Я еще мальчиком был где-то в кружке, и подсмотрел в открытую дверь в зал, где лежали инструменты. Я увидал контрабас - и это была любовь с первого взгляда. Я никогда ничего прекрасней контрабаса не видел. До сих пор мне кажется, что он обладает самой красивой формой в мире». Контрабас Волкова сопровождал довлатовский фестиваль.
(Музыка)
Боб Хурвиц
Соломон Волков: Я в свою очередь хочу рассказать об одной любопытной встрече, которая состоялась у меня в Нью-Йорке, я так далеко, как в Таллин, не доезжаю, я известный домосед, поэтому мои все контакты ограничиваются Нью-Йорком. Здесь приходится встречаться с людьми чрезвычайно интересными, занимающими видное место в американской культурной жизни. Об одном из них мы уже рассказывали нашим радиослушателям. Я напомню, речь идет о Бобе Хурвице, 35 лет он возглавлял фирму звукозаписи «Нонсач». Напомню очень кратко, чем «Нонсач» знаменит и почему Боб Хурвиц мне представляется одной из ведущих фигур в современной музыкальной жизни. «Нонсач» выдвинула в первые ряды композиторов, которые сегодня представляют американскую музыку во всем мире — это Филип Гласс, это Стив Райх и это Джон Адамс, наш с вами особенный любимец.
Александр Генис: Большая троица.
Соломон Волков: Помимо того, что он буквально, что называется, на своих плечах эту троицу продивнул, издавая их бесконечно, ведь каждое новое сочинение этого композитора издается на «Нонсач», он умудрился не зациклиться только на этих фигурах, вкусы его чрезвычайно эклектичны. Он уникальным образом среди руководителей значительных фирм звукозаписи не следует законам бизнеса, он следует в первую очередь своим музыкальным вкусам, что лично ему нравится, он уверен, что он найдет для этой музыки соответствующую аудиторию.
Александр Генис: Мне кажется, это признак делового гения. Стив Джобс однажды сказал: «Меня часто спрашивают, на какую группу покупателей вы ориентируетесь, какова ваша стратегия маркетинга? Он говорит: я ориентируюсь на себя, этого вполне достаточно».
Соломон Волков: Это ключ к успеху. Нужно обладать совершенно невообразимым, беспрецедентным чутьем. Тут, конечно, бывают и ошибки, но бывают совершенно неожиданные удачи.
Александр Генис: Самая главная, наверное, его удача коммерческая — это кубинская музыка, «Buena Vista Social Club», знаменитый альбом.
Соломон Волков: Эта пластинка разошлась в миллионах экземпляров, был и феноменальный рекорд записи Третьей симфонии поляка Гурецкого на тему об Освенциме. Кто бы мог подумать, она разошлась по всему миру и до сих пор, по-моему, является рекордсменом по части популярности современной, условно говоря, академической музыки. У Боба множество таких хитов. Очень многие его артисты знаменитые, мы говорили, я так его окрестил, Концерт века, который прошел в Бруклинской академии музыки, был посвящен как раз Бобу Хурвицу, его юбилею в качестве главы «Нонсач». Он продолжает руководить определенным количеством проектов, но больше не занимается уже делами. Мы посидели с ним в кафе неподалеку от моего дома, я далеко от своего дома уходить не люблю. Он рассказывал о своих планах, которыми я хочу сейчас поделиться, думаю, что вам это будет интересно, потому что это тема, которая нас с вами очень занимает.
Оказалось, что Боб те 35 лет, что он руководил фирмой «Нонсач», вел дневник, но дневник необыкновенный, должен вам сказать. Вообще я, когда услышал об этом, поразился. Потому что все мы ведем дневник, я не знаю, как вы, вы вроде бы вели, да перестали?
Александр Генис: Меня компьютер остановил. У меня он сгорел со всеми дневниками, я решил, что это знак сверху.
Соломон Волков: Я веду ежедневный дневничок, одновременно я должен подвести итог прошедшему дню, во-вторых, это для меня вопрос функциональный, а именно: если бы я не вел этот дневничок на протяжение каждого дня за те 40 лет, что я живу в Нью-Йорке, я бы ничего не помнил - что когда произошло. Если мне нужно попытаться вспомнить, когда я встретился с тем или иным человеком, я отыскиваю свой дневничок и там нахожу эту запись.
Александр Генис: Раз уж зашла речь о дневниках, то, честно говоря, с тех пор, как компьютер сожрал мой дневник со всякими художественными высказываниями, шутками и афоризмами, то после этого я доверяю только бумаге. У нас с женой есть своеобразный дневник: каждый божий день уже шесть лет мы записываем то хорошее, что было в предыдущий день — это может быть выставка, кино, прогулка, обед, встреча с друзьями, что угодно, но только хорошее, это условие этого дневника. У меня гостил один товарищ, он сказал: «Гениальная идея. У меня то же самое, но записываю я только плохое». Я говорю: «Зачем? Плохое и так не забудешь, а вот хорошее жалко упустить».
Соломон Волков: Хорошая очень идея. Я записываю и плохое, и хорошее, а главным образом фактологию, что, когда, где, куда, с кем. У меня уходит на то, чтобы заполнить сравнительно небольшой квадратик в моем календаре, как минимум от получаса до часа. Но то, что делал Боб эти 35 лет, меня поразило. Он вносил, сначала это было на бумаге, естественно, когда появился компьютер, то он стал это делать на компьютере, он вносил абсолютно все свои коммуникации за этот день. А поскольку он руководил все эти годы большой звукозаписывающей фирмой и общался в течение каждого дня с десятком людей, занимающими очень важные позиции в истории музыкальной американской культуры, то я не понимаю, но он это делал. На это должно было уходить много часов.
Александр Генис: Речь идет о гигантском каком-то манускрипте?
Соломон Волков: Абсолютно. Это тысячи и тысячи страниц, как он мне объяснил. Причем туда входили также его мысли, соображения, записи о разговорах, но главным образом вся огромная колоссальная переписка. А сейчас он еще следующий сделал шаг в этом направлении: он работает над этим многотысячностраничным дневником, приводит его в порядок, делает референции к электронным формам.
Александр Генис: То есть это гипертекст, мы можем по ссылкам проследить историю всей американской музыке за последнюю треть века.
Соломон Волков: Сейчас он это готовит - и будет готовить еще несколько лет - к изданию. Он преподает еще в Университете Южной Калифорнии, и Боб договорился с университетским издательством, они вероятно предпримут издание этого многотомного, безусловно, дневника. Когда, я уверен, что это произойдет, дневник выйдет — это будет уникальное произведение, сравнимое с самыми знаменитыми музыкальными дневниками всех времен и народов, таких может быть два, три, четыре. Фанни Берни, например, оставила такой дневник. Но в общем-то таких дневников совсем немного, может быть Сэмюэл Джонсон, дневники его Босуэлла.
Александр Генис: Но Босуэлл записывал беседы, его интересовало, что смешного и остроумного сказал Джонсон. Это восхитительное чтение. Я до сих пор не могу понять, как это в России нет полного издания на русском языке.
Но вернемся к этому дневнику. Скажите, а какой эпизод вам бы хотелось прочесть в первую очередь?
Соломон Волков: Меня в первую очередь, конечно, интересует личность Джона Адамса. Мы разговаривали с Бобом, он считает его наиболее значительным американским композитором второй половины ХХ века и начала XXI века, и я с ним совершенно согласен. С Адамсом, как он мне рассказал, у них была коммуникация, переписка или телефонные разговоры буквально каждый день. Более полной биографии наиболее значительной фигуры на современном американском музыкальном ландшафте в области так называемой академической музыки нет. Это будет его всеобъемлющая фактически биография. Адамс ему еще посылал факсы, тоже ежедневные, причем он сначала писал на бумаге, а потом, когда места уже не хватало, то он вокруг этого текста еще по бокам дописывал. То есть приходили какие-то художественно оформленные факсы. И это все будет в этом дневники. Будут записи их многочасовых разговоров, они много путешествовали вместе. Боб записывал абсолютно все, что ему запомнилось в разговорах с Джоном.
Александр Генис: Это, конечно, большое счастье для нас всех, когда у человека есть такой зуд. Потому что талант автора дневников — это совершенно не то же самое, что литература, беллетристика. Это нечто отдельное и очень редкое в мировой культуре. Есть, конечно, знаменитые образцы, такие, как тот же Босуэлл или Сэмюэл Пипс, который всю английскую действительность XVII века описал. Нам везет, когда мы можем добраться до такого. Но, скажите, за треть века немало скандалов наверняка было в музыке?
Соломон Волков: Он на эту тему не распространялся. Но думаю, что там все будет абсолютно без прикрас, никаких купюр он делать не собирается. Конечно, было много конфликтов. И самое любопытное — это что каждый из этих людей говорил о своем коллеге. Это все узнают какие-то будущие читатели. Но в любом случае для истории не только американской музыкальной культуры, но и вообще американской культуры это будет абсолютно бесценный источник.
Закончить наш разговор я хочу вот чем. Я его спросил: «Боб, кто тебе больше всего по душе, ты же издаешь также и условный легкий жанр, это не попса, не эстрада, кто твой любимый американский песенник?». И он мне ответил: «Конечно, величайший американский песенник ХХ века — это Стивен Сондхайм». О Сондхайме можно судить по-разному, он никогда не завоевал всенародной любви в Америке, но наградами он не обделен, он получил 8 «Тони» — это высшая театральная награда, никто из композиторов столько «Тони» не получал, он получил 8 раз «Грэмми», он получил президентскую медаль, он получил Пулитцеровскую премию. Я как раз хочу показать номер из мюзикла, который получил Пулитцеровскую премию — это «Воскресенье в парке с Джорджем». Имеется в вижу художник Джордж Сёра, известный французский пуантилист, и его знаменитая картина, которая называется «Воскресенье на острове Гранд-Жатт». Гуляют дамы и господа — это все в пуантилистской технике. Очень знаменитая картина.
Александр Генис: Она висит в Чикаго. На этом гениальном полотне сосредоточилась, я бы сказал, вся Франция XIX века, да вообще весь XIX век. Я люблю импрессионистов и их время, за то, что эта эпохмабе нравилась. В этом полотне чувствуется, как полон собой, как жизнерадостен мир, который описывал Сера. Устойчивая жизнь, красивая, буржуазная, нарядная, правильная, налаженная жизнь — это большая редкость в мировом искусстве.
Соломон Волков: Сондхайм немножко по-другому трактует этот период и картину. Он в первом действии своего мюзикла показывает самого Сёра, который страшно мучается, работая над этой картиной, весь изводится. Вообще это любопытная идея, картина как бы оживает у Сондхайма.
Александр Генис: Я не могу представить себе, где он взял сюжет для мюзикла, должно же быть поветвовательная движение.
Соломон Волков: Идея заключается в том, что показан сначала Сёра, а потом его правнук, который живет в Нью-Йорке и так же мучается уже над своей картиной. В номере, который я хочу показать, он призывает на помощь музу, и к нему в качестве музы является фантом, образ любовницы художника, любовницы Джорджа Сёра, которая призывает его двигаться вперед. Поэтому песня называется Move On и исполняют ее две звезды, которых тоже издавал Боб Хурвиц,Бернадетт Питерс и Мэнди Патинкин.
(Музыка)
Гия Канчели
Соломон Волков: В завершении нашей передачи я хочу поделиться важной новостью: в ноябре в нью-йоркской музыкальной школе “Джульярд” прозвучит произведение Гия Канчели, великого грузинского композитора, живущего ныне в Антверпене, ему 82 года исполнилось недавно. Это очень престижный фестиваль, посвященный современной музыке, там прозвучит «Изгнание». Он написал этот опус в 1994 года для сопрано, инструментального ансамбля и магнитофонной ленты. Тексты для этого произведения Гия Канчели взял из псалмов и стихов Пауля Целана, великого немецкоязычного поэта, который родился в Черновцах, потом после многих скитаний добрался до Парижа, написал замечательные стихи, которые сейчас переводятся на все языки мира. Оставаясь несчастным, каковым, вероятно, был всю жизнь, и кончил жизнь самоубийством - бросился в Сену. Ему было всего 50 лет. “Изгнании” - замечательный опус, который типичен для Канчели.
У меня есть теория национальных бардов, то есть людей, которые в данный момент, в данный отрезок времени олицетворяют для меня и для людей с моими взглядами музыкальную культуру своей страны, где бы они ни жили. Гия уже много лет живет в Антверпене, в Бельгии, но, мне кажется, что более более важного голоса, который представлял бы Грузию, нет сейчас. Тут дело не в том, что там должна цитироваться грузинская музыка, как раз наоборот. Когда Канчели появился на сцене еще в Советском Союзе, его как раз в Грузии обвиняли в космополитизме, в том, что он отрывается от грузинских корней, что у него мало фольклора. Когда же он завоевал огромное уважение и авторитет на Западе, то наоборот его всегда представляют как грузинского композитора, ищут связи с фольклором, но он сам по себе.
Конечно, все мы знаем музыку Канчели к популярным фильмам, таким как «Не горюй», «Мимино» или «Кин-Дза-Дза», но его симфоническое и камерное творчество — это совсем другого рода музыка. Щедрин любит повторять о Канчели, что это “аскет с темпераментом максималиста и Везувий, затаившийся перед взрывом”. По-моему, это очень точные характеристики творчества Канчели. Да, в музыкальном кино, в музыке для театра он - почвенник, но в своих симфонических камерных опусах он универсален, он философ. Недавно мы с ним разговаривали по телефону, он сказал что слушает нашу с вами передачу регулярно — это необычайно лестно услышать от такого человека.
Александр Генис: Приятно узнать.
Соломон Волков: Сообщил радостное известие: закончил только что новое сочинение. Я очень надеюсь, что мы скоро этот опус Канчели услышим. А сейчас послушаем фрагмент из сочинения «Изгнание», которое скоро прозвучит в Нью-Йорке.
(Музыка)