Александр Генис: Для Америки Первая мировая началась сто лет назад, когда в 1917 году страна, которая так долго удерживалась от этого шага, все-таки вступила в конфликт на стороне Антанты. Отмечая эту важную и горькую годовщину, музей “Метрополитен” открыл выставку, посвященную образам Великой войны. Рассказом о ней мы и откроем новый выпуск нашей постоянной рубрики “Картинки с выставки”
(Музыка)
Александр Генис: Кураторы выставки выбрали крайне эффектную конструкцию для экспозиции. Все работы выставлены в хронологическом порядке, но экспонаты противников висят рядом и вперемежку. Этот прием сделал наглядным динамику войны и отношения к ней.
Выставку открывают патриотические плакаты 1914-го года. Все они полны поэтической символикой. Так, Россию представляют три новых богатыря, готовых отправиться на фронт. Это - рабочий с молотом и шестерней, средневековый витязь и прекрасный, как Лель, крестьянин в лаврах. Другие страны примерно так же пользовались геополитической риторикой, представляя себя прекрасными девами и могучими орлами, а врагов - кровожадными гуннами и бешеными гориллами. Больше других мне понравилась пропаганда англичан. На рисунке “Рекруты” изображена очередь хмурых мужчин в сугубо штатских деловых костюмах. Это - портрет страны, готовой молча, сжав зубы, исполнить свой долг - как она его тогда понимала.
Но уже через год появились новые образы войны. Обезображенные обстрелом пейзажи, фотографии трупов в окопах, марш измученных солдат, лазарет, безнадежные атаки. Геральдические фигуры сменились маленьким человеком в рваном мундире, которому пришлось расплачиваться за политические химеры своих держав.
На выставке представлены многие знаменитости того поколения. Среди французов - Пьер Боннар и Морис Дени (оба писали одну деревню после битвы на Сомме), Роден, Леже. Но самые мрачные и самые выдающиеся - работы проигравших. Немцы - Кирхнер, Бекман, Гросс - использовали открытый еще в мирное время экспрессионизм, чтобы создать особый язык войны, на котором заговорило искусство после Вердена. Только на этом наречии катастрофы можно изобразить, как у Георга Гросса, распятого Христа в противогазе.
Но и среди этих макабрических гротесков резко выделяется стена Отто Дикса, гигантский графический цикл “Война”, выполненный им в 1924-м, к 10-й годовщине начала войны.
Отто Дикс прожил долгую жизнь: 1891-1969. Но главным в его жизни была Первая мировая война, а в его творчестве – 1920-е годы. Дикс ушел на фронт добровольцем уже в августе 1914. Через четыре года юноша с огромным талантом рисовальщика вернулся из окопов профессиональным солдатом-убийцей. (Таким он сам изобразил себя на одном автопортрете). Демонов войны Дикс вымещал на бумаге. Его жуткий шедевр – 100 листов графики. Трупы, уроды, инвалиды, опять трупы. Дикс пишет изувеченных людей как новую расу, порожденную невиданной прежде войной. Искорежив нашу породу, она бросила недобитых в послевоенную жизнь, так и не объяснив, зачем была нужна эта жертва.
Дикс не щадит зрителя, но его работы обладают магической силой. Они завораживают и не отпускают. Тут много гротеска, жестокости, даже садизма, но зритель не может отвести глаз. Тайна Дикса в его безмерном мастерстве. Как художник, он сознательно ориентировался на гениев северного Возрождения. Дюрер, Кранах, Брейгель – его компания. Отсюда ювелирный подход к деталям. Война дала ему новые и страшные темы, но Дикс решал их, переосмысливая старых мастеров. Поэтому работы Отто Дикса, вернувшегося в конце жизни к религии, заражают нас не только явным цинизмом, но и скрытой мистичностью. За пологом страшного, чуждого самому себе мира прячется иная реальность, которая просто не может не существовать по ту сторону обесценившейся повседневности.
Но главное все-таки в другом. Первая мировая кардинально изменила философию древнего батального жанра. Раньше войну изображали с точки зрения генералов, теперь - рядовых, не победители, а жертвы. Первая мировая стала войной не героя, а маленького человека, у которого не было выбора. Такой она и осталась в памяти следующих поколений.
(Музыка)
Александр Генис: Соломон, прежде, чем мы доберемся до музыки, как вы относитесь к искусству Первой мировой войны?
Соломон Волков: Я считаю, то, что вы сказали о немецких экспрессионистах, совершенно правильно. И действительно по сравнению с французами, с англичанами и с американцами, и, добавлю я, и с русскими художниками, немцы-экспрессионисты — это особый пласт. Вся эта группа, о которой вы говорили, Дикс, Гросс, Бекман, они все принадлежат к числу моих самых любимых художников. Дикс может быть из них меньше других на сегодняшний момент, уж очень страшны его инвалиды, все эти черепа, газовые маски вместо лиц, каски и так далее. Но Бекман, по-моему, сейчас немножко о нем подзабыли.
Александр Генис: Я бы не сказл, только что была большая выставка в Метрополитен Бекмана, которая получила очень хорошую прессу. Нет, этих экспрессионистов никогда надолго не забывают, они постоянно возвращаются в Нью-Йорке.
Говоря об ужасах войны: у меня была такая история. Мы однажды с Вагричем Бахчаняном ходили на такую выставку, как я говорил, они устраиваются постоянно в нашем городе, и он сказал, что ему все это категорически не нравится, потому что это искусство садизма. Ему гораздо ближе то, что пошла за ними — дадаизм, который обнаруживал и демонстрировал абсурдность послевоенного мира.
Соломон Волков: Черный юмор.
Александр Генис: Может быть и черный. Но мне ближе как раз именно они, потому что экспрессионисты сумели развернуть наше представление о войне, они сумели ввести маленького человека в войну. Вспомним, какие были знаменитые картины батального жанра раньше.
Соломон Волков: Жерико.
Александр Генис: Еще до этого, скажем, у Веласкеса было знаменитое батальные полотно. Обычно картины изображали войну сверху, точка сверху — предусматривает версию военногоа парад. Кстати, у Лотмана была работа, где он говорил о том, что когда выбирали поле для битвы, учитывали его зрелищные возможности. Но никакого зрелища из Первой мировой войны не получилось. Потребовалось новое искусство, способное передать то, что чувствует рядовой, а не генерал, который смотрит на битву сверху, глядя на карту.
Соломон Волков: Меня сейчас посетила мысль по ходу нашего разговора: интересно, если бы Ван Гог дожил бы до Первой мировой и прошел бы через нее в каком-нибудь качестве, хотя, наверное, его по состоянию здоровья психического, в частности, не взяли бы, что бы осталось? Какое бы видение войны предложил бы нам Ван Гог. Я убежден, что война бы как-то отразилась на его живописи.
Александр Генис: В определенном смысле, так и было. Ван Гог оказал гигантское воздействие на изображение войны по той простой причине, что все немецкие экспрессионисты явились на свет во многом благодаря Ван Гогу. Выставки Ван Гога, которая после его смерти прошли по Европе, в том числе в германских странах, произвели гигантское впечатление на немецких художников, они подражали в первую очередь Ван Гогу, а не импрессионистам. Это, собственно говоря, и служило водоразделом: импрессионисты - во Франции, экспрессионисты - в Германии, и между ними стоит фигура Ван Гога, который произвел революцию в представлении об искусстве.
Соломон Волков: Матисс — это понятно, он все-таки живописец прежде всего красоты. На самом деле позитивные эмоции у одного из очень немногих великих художников первой половины ХХ века, они ярче всего проявляются у Матисса. Но Пикассо, почему Пикассо не стал таким художником, который бы отображал бы ужасы войны.
Александр Генис: Самая знаменитая работа Пикассо — это «Герника», которая изображает войну, последствия войны самым страшным образом.
Соломон Волков: А Первая мировая? Нет ничего такого.
Александр Генис: Я думаю, важно учесть еще и то, что немцы были проигравшими. Горечь поражения способствовала их таланту. Это был тот самый бензин, который они подожгли в своих работах.
Соломон Волков: Вам не кажется, что есть любопытная психологическая такая особенность: они изживали это свое поражение через изображение этого поражения. То есть они его привнесли в искусство, стали лидерами в этом плане в европейском искусстве и этим взяли реванш за свое поражение на военном поле. Нет?
Александр Генис: Фолкнер когда-то сказал: «Единственное, что можно сделать дельное на войне — это ее проиграть». Правда, он, южанин, говорил про Гражданскую войну в США.
Ну а теперь обратимся к музыке.
Соломон Волков: Говоря о музыке, я хочу показать очень любопытное сочинение. Когда я его слушаю, у меня оно всегда вызывает восхищение смелостью и проницательностью ребят, то есть они давно уже не ребята, я их ребятами называю по инерции, поскольку знаю их уже не одно десятилетие. Это - «Кронос-квартет», очень популярный в Соединенных Штатах, на сегодняшний день и в России тоже.
Дэвид Харингтон, первый скрипач, основатель этого квартета, говорил мне, что их так увлекала фигура композитора Чарльза Айвза (1874-1954), что они думали: как бы хорошо было помузицировать с Айвзом. И вдруг они обнаружили, что существует в приватной коллекции домашняя запись, она никогда не была опубликована, Айвза, который долбая буквально, знаете, как говорят музыканты — лабают, на фортепиано свою песню под названием «Анита», у нее есть подзаголовок «Сражаясь за народный, новый ,свободный мир».
Александр Генис: Теперь мы сделаем остановку и поговорим о музыке Первой мировой войны. Когда Америка вступила в войну, все культурные силы страны были брошены на пропаганду войны, на то, чтобы Америка мобилизовала все свои силы в этой войне, которую она так долго избегала. Тысячи крупных культурных фигур выступали с трехминутными лекциями по всей стране перед началом фильмов. Тогда кино стало безумно популярно, и перед началом каждого сеанса они выступали с пропагандой войны. Айвз участвовал в этом наравне с другими.
Чарльз Айвз
Соломон Волков: Он эту песню как раз сочинил для пропагандных усилий именно в 1917 году, то есть сто лет тому назад. Харингтон обнаружил эту запись в домашней коллекции и придумал потрясающую штуку. Они взяли эту запись и на нее наложили свой аккомпанемент, была специальная аранжировка для них сделана. И вот сейчас мы сможем послушать эту песню. Тут еще есть дополнительный завиток в этой истории. Айвз сделал новую редакцию этой песни в 1942 году, то есть уже для Второй мировой войны.
Александр Генис: Он часто менял свои произведения.
Соломон Волков: Тогда же и записал ее, так что это запись 1942 года, оставшаяся домашней, пока ее не обнаружили ребята из квартета «Кронос». И вот как это сейчас звучит. Это потрясающе: ты слышишь Айвза, который долбает по фортепиано, и «Кронос», который аккомпанирует этой записи. По-моему, уникальная штука, получаешь представление и об Айвзе, и о музыке, и о «Кроносе», и о том, что их объединяет.
(Музыка)
Александр Генис: Первая мировая война вызвала энтузиазм в Америке. Это, конечно, удивительно, потому что Америка мечтала стоять в стороне от войны, собственно говоря, она три года именно это и делала. Ведь Америка существовала для того, чтобы избежать конфликтов Старого света. Собственно говоря, в этом и был главный смысл Нового Света — сбежать из Европы для того, чтобы не участвовать в этих распрях. Тем не менее, страна попала в горнило войны и переломила ситуацию на фронте. Во многом благодаря Америке Антанта победила в этой войне. Но когда война закончилась и когда выяснилось, что ничего из той мечты о вечном мире, которую Вильсон нес народам Европы...
Соломон Волков: Что и заложено в заголовке песни Айвза - «Мы сражаемся за народный новый свободный мир». Это и есть лозунг Америки в той войне.
Александр Генис: Именно так представлял себе Вильсон роль Америки в этой войне — “сделать мир безопасным для демократии”. Ничего из этого не вышло, мир пошел по той же колее, по которой он шел и до 1914, что и привело в конечном счете ко Второй мировой войне. Мир был всего лишь промежутком в 20 лет между двумя войнами. И Америка была крайне разочарована в своей роли в этом конфликте. В 1920-е годы участие Америки в Первой мировой войне было общепринято считать напрасным. С тех пор, как мне представляется, в Америке началась история антивоенной культуры, которая была не слишком свойственна Америке раньше. Если мы вспомним, скажем, времена Теодора Рузвельта, то Америка была очень воинственной державой, во всяком случае воинственная риторика была очень популярна в стране. Многие считают, что именно это привело к войне 1898 года с Испанией из-за Кубы. Милитаризм в стране существовал и был популярен. Но после Первой мировой войны антивоенная тема стала важней в Америке.
Соломон Волков: Это очень хорошо видно на примере войны с Вьетнамом.
Александр Генис: Конечно, но прежде, чем говорить о Вьетнаме, можно сказать и о Второй мировой войне. Эту войну в Америке называют «хорошей война», good war. Тем не менее, может быть одни из самых ярких книг о Второй мировой войне — это сугубо антивоенные произведения, такие как «Уловка 22» Хеллера или «Бойня номер пять» Воннегута. Могла ли быть такая «Уловка 22» написана в Англии? Мне кажется, нет.
Соломон Волков: «Уловка 22» не могла быть написана и в Советском Союзе, не знаю, написана ли она до сего времени. Разве что - «Чонкин», наиболее близкий аналог, этакое ироническое отношение к войне.
Александр Генис: Это вы хорошо придумали, действительно «Чонкин» может составить параллель Хеллеру. Поскольку Войновичу сейчас 85 лет исполнилось, хорошо бы, чтобы Владимир Николаевич нас услышал.
Соломон Волков: Я думаю, что вьетнамская война в этом смысле самый яркий пример. Но до этого были ядерные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, предпринятые Америкой в самом конце Второй мировой войны. Я на эту тему часто думаю, если бы я себя ощутил на месте, скажем, президента Трумэна, который принял это решение, можно ли было оправдать это решение тогда в тот момент? Да, я считаю, что можно, потому что шла война, Трумэн этой ядерной бомбардировкой спас жизни тысяч.
Александр Генис: Нет, не тысяч — миллиона, одного миллиона американцев. Американские стратеги считали, что война продлится до 1947 года и потребует жертв одного миллиона американских солдат, не говоря уже о жертвах среди японского населения, которые были бы чудовищны.
Соломон Волков: Не стоит забывать и о жертвах среди советских солдат, которые бы неминуемо тоже приняли участие в этой войне, тоже понесли бы колоссальнейшие потери. Когда такое кладется на чашу, то ты думаешь — да. Но когда вспоминаешь о том, что в результате этой бомбардировки пострадали мирные невинные жители, старики, женщины, дети, совсем ни в чем невиновные, когда ты вспоминаешь Достоевского о том, что счастье всего человечества не стоит слезинки замученного ребенка, это извечная моральная проблема, она чудовищна.
Александр Генис: Как хорошо, что мы с вами не Трумэны.
Соломон Волков: Но что интересно, самые сильные произведения против атомных бомбардировок, это - оратория Шнитке «Нагасаки» и произведении Кшиштофа Пендерецкого, посвященному Хиросиме, это очень сильная музыка. Иногда меня посещает мысль, что тема эта была выбрана не потому, что их так уж волновала Хиросима или Нагасаки, они хотели выразить общий драматический протест против любой войны, против любого насилия. А эта тема, поскольку один был гражданином Советского Союза, другой гражданин социалистической Польши, была удобной, это шло в русле антиамериканской пропаганды.
У американцев очень сильным сочинением на эту тему — опера нашего с вами любимого американского композитора Джона Адамса под названием «Доктор Атом». Она посвящена моральным мучениям Роберта Оппенгеймера, ученого американского, которого считают отцом американской атомной бомбы. Он по этому поводу страшно переживал. У него был оппонент в лице Эдварда Тейлора. Он считается создателем американской водородной бомбы, и Тейлор был более решительным сторонником применения атомного оружия, его не посещали такие кошмары, как Оппенгеймера.
Адамс работал много лет над этой оперой, отверг один вариант либретто, потом был Алис Гудмен, который с ним делал «Никсон в Китае», пришел Питер Селлерс, знаменитый американский кинорежиссер, который написал новое либретто, основанное на к тому времени опубликованных документах о знаменитой программе «Манхеттен».
Александр Генис: Я много читал об этом, потому что недавно посмотрел замечательный телевизионный сериал «Манхеттен», посвященный истории создания атомной бомбы. Это, конечно, мыльная опера, любовь, измены — все там есть, как и положено, чтобы держать два сезона в напряжении зрителя. Но там подробнейшим образом описывается история ученых, которые создавали эту атомную бомбу, их мучения, их триумфы и поражения. Главный пафос этой постановки заключается в том, что все эти ученые лихорадочно работали над атомной бомбой, потому что боялись, что немецкие физики ее создадут первыми. Ведь немецкая физика была первой в мире тогда. Конечно, все евреи-физики бежали из Германии. Но так или иначе, американцы пытались опередить немцев. Когда в мае 1945 война с немцами закончилась, то вопрос об атомной бомбе стал особенно острым и горячим, потому что теперь непонятно, кого бомбить. Короче говоря, это очень сложная проблема, которая стояла перед всеми честными людьми, которые работали в этом проекте «Манхеттен». Конечно, Оппенгаймер - самая трагическая фигура этого времени.
Соломон Волков: Это так, безусловно. Вообще, когда думаешь о том, как бы повернулись события, если бы Гитлер, а это было вполне реальным предположением, если бы Гитлер к концу войны получил в свое распоряжение ракеты и бомбы...
Александр Генис: Уж он бы сомневаться не стал.
Соломон Волков: Он бы действительно ушел в могилу, в ад, в преисподнюю, но унес бы с собой туда может быть все человечество. Так что это очень страшная картина. Это тоже надо принимать во внимание, когда мы взвешиваем на этих весах все эти моральные проблемы. Невероятно, не хотел бы я оказаться на месте ни Оппенгеймера, ни советских создателей атомной бомбы, ни тех немецких ученых, которые работали на Гитлера.
Опера Адамса прошла на целом ряде европейских сцен, ее поставили в 2009 году и в Метрополитен-Опера. Потом Адамс написал на материале своей оперы симфонию, фрагмент из нее мы и предложим нашим слушателям.
(Музыка)
Александр Генис: Соломон, согласно хронологии мы должны сейчас перейти от Второй мировой войны к вьетнамской войне, которая породила огромное количество антивоенной литературы, музыки, живописи, кино, всего на свете. В Америке вьетнамская война — это незажившая рана. Сейчас как раз по американскому телевидению идет огромный - 18 часов! - документальный сериал «Вьетнамская война» знаменитого режиссера Кена Бёрнса, который заново рассказывает всю историю вьетнамской эпопеи. Как эта тема отразилась в музыке?
Соломон Волков: Одним из самых значительных произведений на тему о вьетнамской войне, это произведение, конечно, против войны — это, как сам говорит автор, единственный квартет, посвященный вьетнамской войне. Это опус американского композитора, ему 88 лет сейчас, Джона Крама. Я бы назвал его авангардистом с человеческим лицом. Это наше с вами любимое определение, когда человек пользуется авангардным словарем, и когда то, что он делает, составляет настоящую художественную ценность. Этот квартет он назвал «Черные ангелы», он невероятно искусно сделан. Крам любит цитаты и в квартете этом цитируется и Шуберт, и «Дьяволские трели» Тартини, цитируется знаменитый средневековый напев о смерти. С другой стороны там задействована нумерология - цифра 13 и цифра 7, которые сплетаются в самых разнообразных сочетаниях: 13 частей, сочинение было закончено в пятницу 13-го числа. В этом произведение масса изощренного мастерства. Главное в том, что это одновременно душераздирающая музыка и - когда слушаешь ее в концертном зале — потрясающе сильное зрелище. Опять-таки идет речь о нашем любимом «Кронос квартете», Дэвид Харингтон, основатель этого квартета, сказал, что когда он услышал опус Крама «Черный ангел», то решил, что нужно создавать квартет, который будет играть такую музыку. Что творится на сцене, описать невозможно. Четыре музыканта с усилителями, всякие электронные приспособления, на пальцы музыкантов надеты наперстки. Это трудно описать для неспециалистов, но когда ты играешь музыку на скрипке, то гриф, на который натянуты струны, он ближе к тебе, а пальцы дальше, а тут - наоборот, и пальцы издают соответствующий скрипящий звук. Плюс ударные задействованы, стаканы какие-то специальные, гонги, тамтамы, маракасы. Все вместе создает абсолютно фантастическую музыку. Я собираюсь показать первую часть этого опуса под названием «Ночь электрических насекомых», со специфическим страшным жужжанием. Когда я слушал этот опус, музыканты сидели на сцене, в масках еще вдобавок, фиолетовое освещение — абсолютно мракобрическая картина, так вот, когда я услышал, мне представлялось, что это какой-то аналог «Полету валькирий» из фильма Копполы, только это - полет электрических насекомых, это авиация, которая бомбит Вьетнам.
Александр Генис: Вы совершенно правы, это - электрические осы. Сам Крам пишет о том, что эти звуки напоминали ему звуки вертолетов. Вертолеты — символ вьетнамской войны.
Соломон Волков: Только у Копполы это идет под музыку из Вагнера, а Крам как бы сделал анти-валькирию.
Александр Генис: Вертолеты во вьетнамскую войну были кавалерией своего времени — это было главное оружие войны. Именно поэтому этот страшный электронный звук электрических насекомых и играет важную роль в этом квартете.
Соломон Волков: Давайте послушаем этот отрывок «Ночь электрических насекомых», между прочим, этот тот самый отрывок, который был использован в фильме «Экзорцист». Наберитесь терпения, эта музыка совсем не простая для восприятия.
(Музыка)