На кинофестивале "Зеркало" в Иванове эстонский режиссер и кинооператор Арво Ихо представил фотографии, которые он делал в 1977–1978 годах на съемках фильма "Сталкер" Андрея Тарковского. С разрешения Тарковского, будучи стажером, он фотографировал процесс съемок. Много лет негативы считались утраченными, но в 2015 году по счастливой случайности Арво Ихо нашел их в своем архиве и представил публике. Название фотовыставки – "Съемки "Сталкера" в Эстонии". В 1978 году Ихо подарил Тарковскому 35 лучших отпечатков и такой же комплект снимков оставил себе.
О своем знакомстве с Тарковским Арво Ихо рассказал в интервью Радио Свобода.
– Почему вы решили свою жизнь связать с кино?
– Я родился в деревне и вырос в лесах. Когда мне было двенадцать лет, случайно я увидел, что в одной усадьбе стоит человек за мольбертом и пишет пейзаж этой усадьбы. День был серый. А у него на живописном полотне – солнечные пятна, то есть он преобразил реальность. И это мне показалось чудом. Это был художник, который сам еще был студентом. Я стал ходить к нему, чтобы тоже научиться рисовать. И, в общем, ходил одно лето. Но мне не хватало настойчивости. Мне хотелось добиться быстрее результата, а рука не слушалась. Второй случай. Мы пошли с другом в велосипедный поход вокруг Эстонии, и я взял с собой фотоаппарат со вспышкой. Помню, утром просыпаюсь на берегу реки в пять часов. Туман… И сквозь этот туман пробиваются первые лучи солнышка. И я тогда начал фотографировать. Тогда случилось впервые в моей жизни то, что я пожелал заниматься фотографией. И я начал ей увлекаться. Много занимался. Даже в советской армии я получил некоторую долю свободы из-за фотографии. Мне позволялось на час позже ложиться. У меня был маленький закуток, где я печатал и читал книги.
Арво Ихо. Фото Сергея Насонова
– Но все же вы стали кинооператором…
Это моя собственная инициатива – научиться у великих мастеров, как снимать кино
– Я хотел, вообще-то, фотографом стать, но когда я из армии вышел, в том году не принимали в школу фотографов. И я начал искать, к чему себя приложить. И увидел объявление, что ищут молодых людей на операторские курсы. Я пошел ассистентом оператора. Там целый месяц был период испытаний. Конкуренция была – два человека на одно место. Но поскольку я уже занимался фотографией, я что-то понимал. Я начал работать на киностудии – на документальном фильме и на двух игровых. В то время я сам себя готовил к поступлению во ВГИК. Посвятил себя полностью. Получилось так, что я так хорошо подготовился, что меня приняли с первого раза. Чтобы быть хорошим оператором, надо хорошо знать искусство, нужны понимания и в режиссуре. Я отучился четыре года, снял одну игровую, одну документальную картину и вернулся на "Таллинфильм". Тогда в 1976 году произошел такой великий случай, что Андрей Арсеньевич Тарковский стал нашим художественным руководителем, и я смог присутствовать на съемках "Сталкера".
Андрей Тарковский
– Помните свои первые впечатления от встречи с Тарковским?
– Это случилось в 1974 году, тогда я был на производственной практике в "Мосфильме". Мне было дано право залезать в павильоны, в лаборатории, везде. И однажды я попал в павильон, где снималась картина "Зеркало". Там я абсолютно тайком снял два кадра. В темном углу сидел, тихо смотрел, что происходило. Никакого общения с Тарковским, естественно, не было. Я был студентом. Его я впервые видел, также впервые видел Маргариту Терехову. И более близко я интересовался, как ставит свет оператор Георгий Рерберг. Поскольку я учился на оператора, это меня дико интересовало. А вот уже с глазу на глаз встреча с Тарковским произошла в 1975-м. А в 1976-м, когда он стал нашим художественным руководителем во ВГИКе, там уже совсем человеческие отношения стали.
– Но был ведь и официальный фотограф "Сталкера". У вас не было конфликтов?
– Я всего-то отснял – две с половиной пленки. Это семьдесят кадров. Я мог снимать, когда мосфильмовского фотографа не было на месте. Как он видел, что я держу в руках аппарат, он говорил мне: "Слушай, а ну-ка убери, или я тебе разобью!" Такой крупный мужик был, так что этого нельзя было официально делать.
– А в чем ваша профессиональная задача состояла как стажера?
– У меня задачи официально не было никакой. Это моя собственная инициатива – научиться у великих мастеров, как снимать кино. Хотя я уже проучился во ВГИКе почти пять лет. Но это совсем другая школа. Одно дело, когда ты – в киношколе, по книжкам, по упражнениям занимаешься. Но когда ты видишь, как высокой категории мастера работают на площадке, – это как будто уже следующий этап. Ты видишь, как это на практике в действительности происходит. Таким вещам нельзя учиться в теории.
– Можете рассказать о том конфликте, который случился у Тарковского с Рербегом во время съемок? Ведь в процессе съемок "Сталкера" сменилось целых три оператора.
Было ощущение, что Тарковский сам не знает, что он хочет
– Группа Тарковского приехала в Таллин 28 мая 1977 года. И начали снимать. И я начал ходить туда в качестве практиканта и удивлялся, как они медленно работают. Вначале я не понимал, в чем дело. А оказывается, они снимали только в режимное время, когда прямых солнечных лучей не было, в течение двух с половиной часов после захода солнца. Целый день репетировали, уточняли и потом вечером снимали пару или даже один очень длинный сложный кадр. И меня этот процесс заинтересовал. Я начал ходить и смотреть, как это технически делается, как Тарковский работает с артистами. Я увидел, что поначалу они с Георгием Рербергом были очень близки. Но постепенно между ними возникало напряжение. Дело в том, что многие эпизоды они переснимали по пять-восемь раз. Не добивались того состояния, которое замыслил Тарковский. Постепенно они удалялись друг от друга, видно было, что уходила дружба. И все больше и больше Тарковский брал узды в свои руки. Уже работал один через камеру, а Рерберг стоял в стороночке. И как бы было ощущение, что Тарковский сам не знает, что он хочет. Это часто чувствовалось. Например, он даже Стругацкому, который был сценаристом, не мог толком объяснить, что же он хочет. Он говорил: "Не нужен мне ваш полубандит Сталкер! Мне нужен другой образ". – "Какой?" – "А не знаю! Вы – сценарист, пишите". Он был как будто в каком-то тумане и шел на ощупь. Он пробовал одно, другое, третье и все время был недоволен. И вот они отсняли уже около двух тысяч метров материала, когда из мосфильмовской лаборатории пришел этот проявленный материал, это была катастрофа. Они посмотрели, остановили съемки. Мне даже удалось увидеть эти пленки на монтажном столе. Андрей Арсеньевич говорил: "Арво, посмотри!" Очень странный цвет, интересный, но странный, какой-то ржаво-коричневый, иногда не было хорошей резкости, и недоэкспонированы были пленки. Оказалось, что на Мосфильме нарушили логический порядок, не хватало одного химиката. Там инженер закупил во Франции очень много пленок по сходной цене. И был нарушен процесс проявки. И когда обнаружен был этот брак, Тарковский обвинил в нем Георгия Рерберга. И это был момент, когда они разругались вконец и тогда уже не общались.
– Это правда, что вы помогали Тарковскому найти локацию – старую электростанцию?
Физический путь в Зону, который происходит меньше чем за одни сутки, превратился в путь человеческой души
– Эта электростанция была розового цвета. Все хорошо. Но куда этот розовый цвет? И они начали перекрашивать. Вначале там была такая дикая смесь из моторного масла, коричневого и зеленого цвета и еще натертый медный порошок. Покрасили этим. Нет! Тогда покрыли поверхность жидким стеклом. Тогда добились, что эти слои краски как будто сползают. Мох приклеивали. Он объяснял это так: "Все должно быть досконально, потому что, когда камера скользит, зрителю должно быть интересно рассматривать каждый сантиметр. Как будто что-то таинственное там происходит". Каждый сантиметр экранного пространства должен быть наполнен. Я никогда не видел такой доскональной работы с объектом.
– Но как все-таки Тарковский пришел к окончательному варианту фильма, который все видели?
– Когда уже отсняли эпизод "Мясорубка" в апреле, Андрей Арсеньевич получил сердечный удар. 9 апреля утром. И его положили на четыре недели в больницу с запретом общения. После этого было еще три недели. И вот этот перерыв заставил Тарковского настолько досконально продумать эту всю историю, что, когда они во второе лето приехали в Таллин, уже не было такого, как в первое лето, чтобы один эпизод по пять раз переснимать. Он уже четко знал, что за историю он снимает и какой герой. Постепенно сайенс-фикшн ушел совсем и остались только тайны человеческой души. Физический путь в Зону, который происходит меньше чем за одни сутки, превратился в путь человеческой души.
Андрей Тарковский
– Говорят, Тарковский как-то по-особенному работал со своими актерами…
– Как он смотрел и слушал во время репетиции! Это был какой-то просто сатанинский взгляд! Вот после этого он нырял в свои видения. Иногда это бывало минуты две. Стоял, даже отворачивался, а потом давал какие-то поправки. Очень странно было то, как он мариновал своих артистов. Иногда оператор говорил: "Цветовая температура уже есть, все, можно снимать". Он смотрит на них, ничего не говорит. Он очень старался, чтобы не было механической игры. Перед камерой должны вырастать события. Тарковский писал потом, что идеальный артист кино – это Анатолий Солоницын. Кайдановский боролся с этим. Ух, как он иногда был зол!
– Но в итоге вы тоже стали режиссером. Как это произошло?
Как он смотрел и слушал во время репетиции! Это был какой-то просто сатанинский взгляд!
– Когда в 1984 году я был оператором одной большой сложной картины, режиссер вырезал все самые интересные вещи. И тогда я подумал: "Попробую-ка я сам". Первой моей режиссерской работой стал фильм "Игры для детей школьного возраста". Я сам провел три года в школе-интернате, что очень похоже на детский дом (о чем и был фильм). После этого я еще смог снять, как режиссер, пять картин.
– Почему вы ничего больше не сняли после драмы о любовном треугольнике "Кружовник" с Дмитрием Певцовым?
Андрей Тарковский
– Понимаете, я себя не считаю режиссером. Я все-таки учился на оператора, стал режиссером благодаря счастливому случаю. Я отснял те вещи, которые я хотел снять. Были у меня еще две режиссерские идеи, но их не утвердили. А после съемок "Кружовника" я попал в автоаварию. Я заснул за рулем и вылетел. Я себе сломал четыре ребра, хребет был поврежден, после этого я пережил операцию. Вот будет в июле вторая. Все-таки снимать игровое кино – это тяжелая работа и физически, и психически. Мое здоровье уже не позволяет.
– Как в Эстонии относятся к Тарковскому?
– С превеликим уважением. И не только к нему как к человеку – не так много его людей близко знают, – но к его фильмам. "Сталкер" – это совершенный культ. Я показываю его в нашей киношколе практически каждый год. "Иваново детство", "Рублев", "Солярис" – это фильмы, которые не устаревают.