Считается, что советско-японский конфликт на Халхин-Голе начался 11 мая 1939 года. Согласно канонической советской версии в тот день отряд баргутской кавалерии совершил налёт на монгольскую пограничную заставу в районе Номон-Хан-Бурд-Обо. (Баргуты – монголоязычная народность, близкая по культуре бурятам, проживающая во Внутренней Монголии. Баргутские территории тогда входили в состав двух созданных японцами марионеточных государств: Маньчжоу-Го и Мэнцзян.)
За прошедшие с тех пор восемь десятилетий ни один историк так и не ответил внятно на вопрос, почему столь упорные и кровопролитные бои развернулись именно на том, казалось бы, совершенно никому не нужном клочке пустыни? Советская, а ныне и российская историография, строго придерживаясь пропагандистских штампов образца 1939 года, повторяет: это была целенаправленно спланированная японцами агрессия, имевшая целью захват Монголии, выход к озеру Байкал и на Транссибирскую магистраль, а затем и захват советской территории от Иркутска до Владивостока.
Но доступные факты никак не подтверждают эту привычную схему.
Это первая часть исторического расследования. Продолжение читайте здесь (часть вторая) и здесь (часть третья).
Картографическая сказка
Буквально вся историография в обязательном порядке упоминает о наличии картографической проблемы: обилии карт спорной местности, разночтении в них, отсутствия чётко обозначенной линии монголо-китайской границы – в том районе её никто не демаркировал. Разумеется, если даже картографическая проблема и существовала, она в принципе не могла стать реальной причиной возникновения столь масштабных боевых действий. Тем не менее, принято утверждать, что спор из-за различного понимания прохождения линии границы и стал одним из поводов для конфликта – пусть и чисто формальным. Потому небезынтересно разобраться и в этом аспекте: в конце концов, надо же понять, кем именно и где была нарушена граница, что это была за граница, да и была ли она вообще?
Советские военачальники из числа участников событий, оставившие хоть какое-то их описание, эту тему всегда обозначали штампованными фразами, ни на микрон не рискуя удалиться за пределы вешек, вывешенных соответствующими органами пропаганды ещё в 1939 году. Скажем, в мемуарах маршала Георгия Жукова сказано: "Для "обоснования" надуманной претензии в Японии в 1935 году издали фальсифицированную топографическую карту, на которой произвольно перенесли государственную границу МНР более чем на 20 километров, обозначив ее по реке Халхин-Гол". Практически слово в слово это же повторено и в книге генерала армии Ивана Федюнинского: "Для того чтобы оправдать перед общественным мнением свои захватнические действия, японцы пошли на подделку границы Маньчжоу-Го с МНР, обозначив ее на своих топографических картах по реке Халхин-Гол".
Смотри также Хасанская прелюдия Халхин-Гола. Убийство японского офицераНо можно ли подделать то, чего просто не было? Ведь фактически, да и юридически, никакой границы между МНР и Маньчжоу-Го (да и вообще с Китаем) просто не существовало, как не было и договоров о её делимитации. Это была чисто условная пограничная зона шириной от нескольких десятков до сотни километров без каких-либо опознавательных знаков – там вообще никто и ничего никогда не демаркировал. Да и спорной эта территория никогда не была: по ней веками мирно кочевали монголы, баргуты и прочие местные племена, вообще не признававшие никаких границ. До поры всех эта ситуация устраивала, никаких конфликтов из-за этого не возникало, ни о каких картах – "правильных" или "неправильных" – никто и не вспоминал. Впервые этим вопросом вдруг озаботились не в Улан-Баторе, не в Токио и даже не в Синьцзине – столице марионеточного государства Маньчжоу-Го: с 1932 года Москва непрестанно требует от советского полпредства как можно скорее определить линию границы именно в районе реки Халхин-Гол и высоты Номонхан. Причем советское руководство имело в виду вовсе не определение действительно "правильной" линии с формально-юридической точки зрения, а именно что закрепление за собой (интересы "подопечных" монгол Москву не волновали) территорий восточнее реки Халхин-Гол – с господствующими высотами. По сути, речь шла о документировании прав на конкретный плацдарм. Задача была поставлена вполне определенная, но не прямо, а в стиле Сталина – эзоповым языком. Однако в полпредстве установку то ли не поняли, то ли отнеслись к заданию спустя рукава, отписавшись, что в порубежной полосе шириной 150 км живут, мол, лишь постоянно кочующие монголы и баргуты, потому там невозможно точно определить границы. Обосновали это и съемками местности, которые провел геодезический отряд Отдела военно-топографической службы Штаба РККА. Но Кремлю требовалась не аптекарская точность, а вполне определенный результат. Так что в первой половине 1934 года руководство ОГПУ направило Сталину спецсообщение, что в Улан-Баторе ведется расследование "вредительского характера" выводов геодезистов РККА и уже произведены аресты сотрудников этой службы. ОГПУ также информировало тов. Сталина, что наконец обнаружены некие "картографические материалы", свидетельствующие, что японцы вторгаются на территорию МНР. Но вот что это были за "картографические материалы" и где их обнаружили чекисты, загадка и поныне – никто их так и не увидел.
Колонна советскийх танков у реки Халхин-Гол, 1939 год
С лета 1935 года в обстановке глубочайшей секретности начинается переброска в Монголию техники, вооружения и подразделений РККА. Первоначально это отдельные броне- и авиаотряды, затем их переформировывают в полки и бригады, к лету 1936 года советские части объединены в группу под командованием военного советника при главкоме МНР комкора Леонида Вайнера. В начале же сентября 1937 года на монгольской территории развернута уже полноценная группировка советских войск – 57-й особый стрелковый корпус, командование которым тогда было возложено на комкора Ивана Конева. Уже к октябрю 1937 года численность этого корпуса превысила 32 тысячи человек, части РККА перебрасывались в МНР, опять же, в обстановке строгой секретности. Ни о какой защите Монголии от внешнего нападения речи не шло: руководство СССР рассматривало монгольскую территорию исключительно как плацдарм для развертывания своих войск. Вскоре после ввода которых в Монголию чередом и пошли пограничные инциденты.
Судя по исследованию япониста Кирилла Черевко, инициативу проявила именно монгольская сторона: 8 января 1935 года отряд монгольских кавалеристов выдвинулся в окрестности кургана Халха к северу от озера Буир-Нур. Спустя 20 дней последовал ответ – курган Халха занял отряд уже японской кавалерии. Инцидент послужил поводом для начала летом 1935 года переговоров об определении линии границы. СССР формально в переговорах не участвовал, но монгольские переговорщики получили жесткие инструкции советских кураторов не идти ни на какие уступки японцам, всячески затягивая переговоры. Видимо, для усиления этой позиции в разгар переговоров были захвачены японские геодезисты, производившие съемку местности в районе реки Хайластын (приток реки Халхин-Гол). В конечном счете переговоры были сорваны: каждая сторона твердила, что спорная территория принадлежит ей, предъявляя ворох совершенно различных карт.
Вариантов карт действительно оказалось столько, что можно сбиться со счета: карта 1884 года военно-топографического отдела Главного штаба Русской императорской армии; карта Китайской империи 1888 года, составленная Матусовым и Никитиным; карта Главного штаба 1906 года, составленная на основе топографических съемок Забайкальского геодезического отряда; есть изданная в 1918 году карта Внешней Монголии масштаба 1 : 10 000, составленная геодезическим отрядом генерального штаба армии Китайской Республики; изданная в Пекине карта Китайского почтового ведомства 1919 года; китайские карты, изданные в Шанхае в 1935 году. Помимо этого имелись карты Квантунского генерал-губернаторства 1919, 1926 и 1934 годов, карта генерального штаба японской армии 1928 года, карты штаба Квантунской армии 1937, 1938 и 1939 годов…
Обмен пленными после окончания боёв 27 сентября 1939 г.
По данным историка-востоковеда Сергея Лузянина, 17 февраля 1936 года замнаркома иностранных дел Борис Стомоняков собрал в НКИД совещание по вопросу реальных границ МНР и Маньчжоу-Го с участием начальника Генерального штаба РККА маршала Александра Егорова, начальника Разведывательного управления РККА комкора Семёна Урицкого и группы специалистов по топографии. Но совещание картины не прояснило. 20 февраля 1936 года Стомоняков просит советского полпреда в Улан-Баторе (на тот момент им был профессиональный военный разведчик Владимир Таиров) прислать "точную официальную карту", информируя его, что "мы имеем серьезные доказательства, что на этот раз японское правительство действительно было уверено, что столкновения происходили на маньчжурской территории". Сам Таиров не смог дать внятного ответа, где именно находятся пункты, возле которых произошли очередные инциденты, потому сделал соответствующие запросы в Разведупр РККА и военным топографам. Получил обескураживающий ответ: согласно карте военных топографов РККА, два из трех конфликтных пункта находятся "на территории Маньчжоу-Го", а третий – "в спорной зоне".
Но Кремль интересовала вовсе не картографическая ясность. "Особое внимание советское военно-политическое руководство придавало восточному выступу территории МНР в районе р. Халхин-Гол, представляющему собой удобный военный плацдарм, – пишет военный историк полковник Владимир Мильбах. – Не случайно именно в начале 1938 г. в Большой Советской энциклопедии была опубликована обзорная карта "Монгольская Народная Республика", на которой граница между МНР и Маньчжурией была показана вынесенной за р. Халхин- Гол в сторону Маньчжоу-Го и обозначенной четкими прямыми линиями, соединяющими тригонометрические пункты (т. е. вариант, оставшийся по настоящее время)". Ранее советское руководство устраивала карта военно-топографического отдела Главного штаба 1884 года и та самая карта Китайской империи 1888 года, что составили Матусов и Никитин. "До 1938 г. советские руководители ничего не имели против Politische Karte von China Bielefeld und Leipzig (1900 г.), – пишет Мильбах, – не оспаривали такие уважаемые издания, как Большой всемирный настольный атлас Маркса под редакцией проф. Э. Ю. Петри и Ю. М. Шокальского (1910 г.), и уж тем более – Атлас Союза Советских Социалистических республик (1928 г.). На всех этих изданиях граница между Маньчжурией (Халхой) и МНР (внешней Монголией) была показана совсем не так, как трактовала БСЭ в 1938 г., и даже не по р. Халхин-Гол, а вынесенной юго-западнее ее, в сторону МНР". Выходит, боевые действия велись на территории Маньчжоу-Го?
Правда, когда бои на Халхин-Голе уже начались, нашлась ещё одна карта – как раз та, что и была столь нужна ранее. 17 мая 1939 года командир 57-го особого корпуса комдив Николай Фекленко доложил в Генштаб, что "потребовал документы правительства МНР. Документы найдены, где указывается в точности прохождение границы, по картам и живыми людьми, которые в свое время отмечали границу. Найдена карта от 5.07.1887 года, составленная в результате разрешения пограничных споров между биргутами [так в документе. – Авт.] и халхасцами (монголы)". И вот, мол, на этой карте граница и проходит так, как надо: "таким образом, все события происходят не на маньчжурской территории, а на территории МНР".
Лаврентий Берия
21 мая 1939 года нарком внутренних дел Лаврентий Берия, информируя об этой "находке" Сталина и Молотова, сообщил: аналогичных экземпляров отчего-то не удалось обнаружить больше нигде, ни в архивах НКИД, ни в Генштабе РККА, ни у военных топографов. Но вот издателям ранних карт, как следует из цитируемого Сергеем Лузяниным документа за подписью Берии, явно не поздоровилось: "Нами, – рапортовал Берия, – ведется расследование, на основании каких материалов и документов в январе 1934 г. Управлением Военной Топографии РККА была издана карта, по которой государственные границы показаны проходящими по реке Халхин-Гол, а также выясняется, что послужило основанием к обозначению государственной границы МНР и Маньчжоу-Го к северо-востоку от реки Халхин-Гол". Вот они какие, оказывается, эти топографы: им же ещё в 1934 году было приказано найти нужную карту, а если таковой в природе и нет, могли бы догадаться, что от них требуется – сделать таковую. Так нет же, саботируют решение партии и правительства… Хотя искомую карту всё же "нашли", но поздновато – она уже никому не была нужна. Потому этим и занялся т. Берия, который во всём разобрался – и топографов не стало…
Впрочем, какая бы карта ни была "правильной", это мало что значило: с точки зрения международного права, не было ни МНР, ни Маньчжоу-Го, а были – Внешняя Монголия, считавшаяся автономной, но неотъемлемой частью Китая, и китайская же Маньчжурия, оккупированная японскими войсками. Но какая граница могла быть между китайскими провинциями, разве лишь административная?
С 1911 по 1918 годы Внешняя Монголия находилась под российским протекторатом, оставаясь китайской автономией, с 1919 по 1921 года Монголию вновь заняли китайские войска. Затем, выбив их, Монголией несколько месяцев правил барон фон Унгерн, которого, в свою очередь, разгромили советские войска. С 1921 по 1926 годы Монголия оккупирована Красной армией. В 1924 году появилась так называемая Монгольская Народная Республика – образование чисто марионеточное, полностью подчиненное Кремлю. Никакой собственной политики у МНР быть не могло, и в ранге полномочных представителей СССР в Улан-Баторе сидели фактические наместники Москвы, если и числившиеся по линии НКИД, то чисто условно. Именно в руках советских полпредов и были все реальные бразды правления, они же и решали, кого казнить, а кого миловать. Соответствующие товарищи с чрезвычайными полномочиями находились там и по линии НКВД, и по всем прочим линиям, так что монгольские госбезопасность и погранвойска были не более чем придатком Лубянки. Разумеется, Монгольская народно-революционная армия (МНРА) тоже была полностью подконтрольна советским военным. Вплоть до 1946 года МНР не признавало ни одно государство мира, кроме Советского Союза. Но так ведь и Маньчжоу-Го также считалось незаконным государственным образованием.Так о какой границе и её демаркации могла идти речь? Впрочем, демаркации не было по всей линии соприкосновения МНР с Маньчжоу-Го, но ведь не было и серьезных конфликтов. А тут вдруг полыхнуло – в нужное время и в нужном месте…
Японские пилоты, Халхин-Гол, 1939 год
Таинственная застава
Сделав своё дело, теоретическая картография плавно перетекла уже в практическую военную топографию. По канонической версии (впервые заявленной в сообщении ТАСС лишь 26 июня 1939 года – через 47 дней после начала боевых действий), "11 мая монгольские пограничные заставы, расположенные в районе Номон-Кан-Бурд-Обо (юго-восточнее озера Буир-Нур и в 16–20 км восточнее реки Халхин-Гол), подверглись неожиданному нападению со стороны японо-маньчжурских войск и вынуждены были отойти на запад от границы к реке Халхин-Гол…". Правда, налет был странный: никаких трупов на заставе, да и с самой заставой сплошные загадки. При том, что и у японцев, и даже у маньчжур с баргутами всё детально документировано, у монгольских цириков – только сводки ТАСС, но ни единого документа…
Всё, что за последующие 80 лет опубликовано в Советском Союзе и современной России про первое боевые столкновение, не добавляет к этому затасканному шаблону ни малейшей подробности или детали, ни хотя бы одного имени. Всё написанное за эти десятилетия удивительно однообразно и слеплено как под копирку, не отличаясь даже микроскопическими деталями. Авторы порой даже путаются в показаниях, кто именно напал на монгольскую заставу: у одних это баргуты, у других – маньчжурские солдаты, а у третьих и вовсе сразу японцы. Версии же иной стороны и вовсе не удостоены внимания, хотя как раз у японцев и маньчжур наличествовало вполне четкое и детальное документирование тех эпизодов, имеются рапорты японских командиров, сохранились журналы боевых действий.
Константин Симонов
Но была ли вообще та застава? Константин Симонов в своих "Халхингольских записках" оставил описание того места, где всё началось: "Чуть севернее было синевато-свинцовое озеро Буир-Нур, холодное, чистое, окруженное низкой веселой зеленью, желтыми песчаными косами. Там, в районе пограничной заставы, и начались бои, начались, но сразу же переместились южнее, к реке Халхин-Гол. А застава, вблизи которой все началось, так и осталась спокойно-нетронутой и мирной со своим маленьким домиком, с остатками какого-то не то храма, не то кумирни и с невысокой сторожевой вышкой, с которой невдалеке по-прежнему можно было видеть японскую пограничную заставу". Очень странно: согласно официальной версии, на заставу напали, её уничтожили, а она – целехонькая? Ни о какой ошибке Симонова речи нет: такое он придумать не мог, да и привязка к местности у него отменная, ни с чем не спутать. Тем паче, монгольских погранзастав вообще было раз-два – и обчелся. Попутать с другой тоже невозможно: историк-международник и японист Кирилл Черевко пишет, что монгольские погранзаставы располагались близ спорной полосы на расстоянии 40–60 км одна от другой. Так что описанная Симоновым – та самая. Симонов упоминает ещё один пограничный пост, который, по его словам, находился аж "в шестидесяти километрах от границы": но на таком расстоянии от границы пограничные посты не ставят – это бессмысленно, что он мог охранять на таком удалении? Но не Симонов же это придумал – ему так сказали, и пост был, пусть и не на самой границе, но вблизи: значит, реальная граница проходила близ него – на десятки километров западнее тех рубежей, которые были объявлены монгольскими.
Не один Симонов случайно обозначил некие нестыковки, явно просмотренные цензурой. Есть ещё один интересный свидетель – генерал армии Иван Федюнинский, тогда – полковник, командир 24-го моторизованного полка. В его воспоминаниях есть крайне интересный пассаж относительно предшествующих событий. В частности, Федюнинский пишет: "Успеху в подготовке японцев к намеченной операции способствовало, как мне кажется, то обстоятельство, что организация монгольской пограничной службы имела упущения. За рекой Халхин-Гол монгольских погранзастав не было, туда лишь изредка высылались небольшие по численности дозоры. В период половодья и этого не делалось". Но ведь и поныне официально утверждается, что и заставы за рекой – были, и японцы на них напали, а тут Федюнинский простодушно выдает: не было никаких застав за рекой! Как тогда японцы могли напасть на монгольскую заставу там, где её не было? Не потому ли и не было, что за рекой территория была уже не монгольская? На реальную же заставу, судя уже по Симонову, никто не нападал… Сплошные вопросы, которыми никто почему-то не задавался.
Визит военной делегации Монголии в СССР, 1969 год. Слева генерал армии Иван Федюнинский
Продолжим читать Федюнинского: "До начала боев японцы сумели спокойно провести разведку и рекогносцировку района предстоящих военных действий, создать неплохие топографические карты этого района, подготовить офицеров для решения боевых задач на данной местности, методом военных игр отрабатывая и изучая не только наступление, но и оборону". Практически то же самое сказано и у Жукова: "По всем данным, японские разведчики провели тщательную рекогносцировку и даже издали неплохие топографические карты района реки Халхин-Гол". Советские военачальники единодушны в том, что японцы (со своими баргутами и маньчжурами в придачу) прекрасно знали этот район, перемещаясь по нему как дома, без малейших препятствий и опасений. Да ещё детально и тщательно картографировали этот район, хотя никакой военно-топографический отряд со своим громоздким инструментарием просто не может действовать скрытно. Да и зачем им было скрываться, если там же на постоянно основе были дислоцированы целые батальоны маньчжурской пехоты и полки баргутской кавалерии. "Что же касается командиров монгольской Народной армии и Красной Армии, – отмечал Федюнинский, – они этот район не знали и не изучали…". Красноречивое признание: может, "красные монголы" потому и не знали район боевых действий, что это была территория вовсе не Монголии?
С учетом таких интересных деталей столкновение 11 мая 1939 года явно выглядело иначе, нежели в подаче ТАСС. Согласно документам уже штаба Квантунской армии, инцидент в районе Номонхан (или, в другой транскрипции, Номонгаг) был начат войсками Внешней Монголии. И по данным мировых информационных агентств (иностранных журналистов в Маньчжурии хватало), именно монгольские кавалеристы в мае 1939 года неоднократно пересекали границу, вторгаясь на территорию Маньчжоу-Го и обстреливая маньчжурские и японские армейские патрули. Агентство "Рейтер", сообщив, что "причины остаются неизвестными", допустило, что это нападение было совершено "внешними монголами" с целью захвата …пастбищных территорий. Но тут же и оговорилось: данная местность, конечно, удобна для скотоводства, но маловероятно, что это могло стать причиной столь крупного вооруженного конфликта. Другие издания, сообщая, что конфликт начат Улан-Батором, но не по своей воле, а по подстрекательству Москвы.
Японские солдаты на Халхин-Голе в советском противогазе и со снятым с подбитого танка советским пулемётом ДП-27, 1939 год
Исследователь Эдвард Дж. Дри в работе "Номонган: Тактические боевые действия советских и японских войск, 1939", изданной в Командно-штабном колледже армии США (Форт Ливенворт), используя документы японских военных архивов, так реконструировал события тех дней. 11 мая 1939 года "около 70–80 монгольских кавалеристов, вооруженных легкими и тяжелыми пулеметами, пересекли реку Халха и оказались на территории, считавшейся маньчжурской, в поисках пастбища и воды для своих лошадей. Поблизости от деревни Номонган они напали на небольшую группу маньчжурских пограничников. На помощь пограничникам подошли подразделения маньчжурской пехоты численностью до батальона. Маньчжуры контратаковали и отбросили монгольский отряд обратно за реку Халха. Монголы при отступлении оставили на поле боя пять убитых, четыре лошади и значительное количество стрелкового оружия и боеприпасов к нему".
Неужели монгольским кавалеристам действительно пастбищ не хватало или маньчжурская трава вкуснее? Насчет пастбищ и, особенно, воды для лошадей – для поиска которой цирики со станковыми пулеметами и переправились через реку – Эдвард Дж. Дри, конечно, слегка погорячился или иронизировал. Но очевидно, что никакой монгольской заставы в районе Номонгана не было: территория изначально контролировалась маньчжурскими подразделениями. "На следующий день отряд монгольских солдат примерно той же численности перешел границу к юго-западу от Номонгана. Контратака маньчжурских подразделений, предпринятая 13 мая, на этот раз успеха не имела". Поскольку один из авторов работал с документами командования 57-го особого корпуса – 1-й армейской группы, а также входивших в их состав частей, столь высокая боеспособность монгольских цириков удивляет: в просмотренных оперативных и политдонесениях неизменно подчеркивалась крайне низкая "боевая устойчивость" цириков, выявившаяся с первого же дня боев. А тут эти "низкоустойчивые" цирики, мало того, что сами напали на маньчжур, но даже и разбили их? И ни до того, ни после монголы и близко не проявляли в бою ни такого упорства, ни столь же отменной боевой выучки. Закрадывается мысль: точно ли это были монголы? Но даже если и они, то уж точно, что цирики игрушечной МНРА марионеточной МНР никак не могли совершить налет по своей инициативе. Да ещё в самый разгар жесточайших массовых репрессий, когда советские чекисты вовсю зачищали "братскую" Монголию от лам и прочих "врагов трудового народа". О каком несанкционированном налете "на пастбище" могла идти речь?
Смотри также Провокация Сталина. Как из провала у озера Хасан сделали победуРайон инцидента находился в зоне ответственности 23-й пехотной дивизии японской императорской армии, командовал которой генерал-лейтенант Комацубара Мититаро. Штаб дивизии дислоцировался в Хайларе – в 217 километрах севернее места конфликта, но это если вымерять на карте по прямой. Если же по одной из двух грунтовых дорог (иного варианта для колонн автотранспорта быть не могло), с началом сезона дождей (который скоро и наступил) превращающихся в болота, то выходило уже никак не меньше 260–270 километров. Но это от штаба, полки же дивизии были разбросаны по иным точкам дислокации. Монгольское направление вообще не являлось для дивизии Камацубары сколь-нибудь значимым: она была нацелена на прикрытие Хайлара от советского удара со стороны Борзя, где была дислоцирована мощная группировка из состава Забайкальского военного округа. Потому разворот на Халхин-Гол даже одного её полка был сопряжен с огромными трудностями. Как пишет Эдвард Дж. Дри, "японские штабные офицеры с трудом даже смогли найти Номонган на своих оперативных картах". Командир дивизии генерал-лейтенант Комацубара Мититаро первоначально счел, что это довольно типичная стычка, приказав выдвинуть в район инцидента относительно небольшие силы. 14 мая 1939 года "силы быстрого реагирования" в составе роты бронеавтомобилей и кавалерийского эскадрона под командованием подполковника Адзума Яодзо прибыли к месту конфликта. Первое же боевое столкновение с необычайно упорными цириками немало озадачило японцев: "японские солдаты были удивлены, – пишет Эдвард Дж. Дри, – что в карманах убитых монголов не оказалось ни еды, ни сигарет, а были только патроны и ручные гранаты". В карманах убитых "монгол" вообще ничего не было: ни каких-либо личных вещей и хотя бы завалящего клочка газеты в карманах, не то что документов. Тела этих странных и "беспаспортных монголов" оставлены японцам словно специально, хотя все возможности вынести их с места стычки были…
Смотри также Завтра была война. Каннибализация советского обществаПо личному указанию Сталина вся непосредственная организация военно-технической помощи Китаю, а также и специальных операций в Монголии (и Внешней, и Внутренней) была возложена в тот период на Разведывательное управление РККА. Эти спецоперации велись в рамках т. н. "Операции Z" или, как это проходит в ряде документов, "линии Z", включавшей в себя как действия собственно в Китае, так акции на монгольском театре тайной войны. Непосредственно на месте за реализацию указаний Центра отвечал главный военный советник МНРА, являвшийся одновременно и начальником разведотдела этой армии. В Москве эти спецоперации непосредственно курировал начальник 2-го (восточного) Отдела РУ РККА и один из двух его замов, начальник Отделения "А", ведавший "острыми" зарубежными мероприятиями, также начальник 9-го отдела (специальных заданий). Этот отдел ещё именовали "монголо-синьцзянским", а в 1939 году реорганизовали в самостоятельное подразделение Генштаба РККА – Отдел специальных заданий. Как раз в мае 1939 года спецотдел "А" Разведупра возглавил Хаджи-Умар Джиорович Мамсуров, тогда еще полковник, считавшийся матерым специалистом по диверсионным и прочим "острым" акциям, ранее отличившийся в Испании как раз на ниве схожих операций.
А все эти стычки и кавалерийские налеты, вдруг случившиеся 11–15 мая 1939 года, как-то очень уж напоминают не только такую известную провокацию, как инсценировка эсэсовцами нападения поляков на немецкую радиостанцию в Глейвице 31 августа 1939 года, но советские провокации – артобстрел деревни Майнила 26 ноября 1939 года и серию нападений советских спецотрядов на литовские и латышские пограничные посты в ночь на 15 июня 1940 года… Просочились и реальные свидетельства того, что к боям – не вообще на монголо-маньчжурской границе, а именно на Халхин-Голе – советские войска готовились задолго до того, как то ли "баргуты" напали на заставу, то ли беспаспортные "цирики" в поисках водопоя очутились в глубине маньчжурских пастбищ. Полковник Михаил Воротников – тогда лейтенант-танкист, а затем и адъютант Жукова, в своих воспоминаниях писал: "Еще в начале мая командный состав нашей бригады регулярно стал получать информацию об обстановке на Халхин-Голе. На разборе проведенного тактического учения командир нашей бригады М. П. Яковлев подробно остановился на агрессивных устремлениях японского милитаризма. Он ориентировал нас на возможное перерастание отдельных провокационных действий японцев в крупные бои". "…Халхин-Гол от нас, сами знаете, – сказал комбриг, – далеко", но если потребуется…
Самое начало мая, до первых стычек ещё дней десять, ничего и нигде не происходит, но советские танкисты в Монголии уже получили ориентировку о предстоящих боях с "японскими провокаторами", причем, именно на Халхин-Голе.
Продолжение читайте здесь.