- Москва готовится к выборам в городскую Думу – акция протеста жестоко разогнана.
- Власти несколько месяцев не замечали лесных пожаров в Сибири, а теперь уже слишком трудно их остановить.
Рекордное число задержанных, уголовное дело о массовых беспорядках и покушении на полицейских – таковы последствия московской акции 27 июля, которую дубинками разгоняли полиция и Росгвардия.
Вот что рассказывают об этом активистка Инга Кудрачева, юрист фонда "Общественный вердикт" Эрнест Мезак и глава юридической службы "Апология протеста" Алексей Глухов. Юристы "Общественного вердикта" и "Апологии протеста" были в числе тех, кто вызволял задержанных из отделений полиции и сопровождал их в судах на слушаниях по административным делам.
Видеоверсия программы
Инга Кудрачева: Мне есть с чем сравнивать. Я довольно часто хожу на всякие акции. Первый раз я выходила на митинг в 2011 году. Да, в этот раз было очень жестко. Полицейских было какое-то запредельное количество. Столько сотрудников полиции я видела только на Болотной в 2012 году. Два года назад 12 июня была акция, похожая по жесткости, но все-таки там не было такого насилия и такого количества пострадавших от действий полицейских.
Марьяна Торочешникова: Они действительно били людей, даже не пытавшихся проявить какую-то агрессию, просто так, без предупреждения?
Инга Кудрачева
Инга Кудрачева: Когда 27-го в 14 часов начался митинг, я была в Брюсовом переулке, на пересечении с Тверской. Там уже все было перекрыто и оцеплено. Толпа очень долго стояла и скандировала какие-то свои кричалки. Сотрудники Росгвардии стояли в оцеплении. В какой-то момент людей стало становиться все больше и больше. Сотрудники Росгвардии сменились сотрудниками ОМОНа и начали выдавливать людей из переулка. Первый ряд – это люди, которые просто идут, а за ними следом идет толпа омоновцев, которые дубинками лупят всех, кто попадается им под руки. Точно таким образом получила травму муниципальный депутат Александра Парушина, которой разбили голову в Брюсовом переулке, когда ОМОН выдавливал оттуда людей.
Марьяна Торочешникова: С вашей точки зрения, те люди, которые собираются идти на какие-то ближайшие акции, не согласованные с властями, должны ли задумываться о своей безопасности и на всякий случай брать с собой аптечку?
Инга Кудрачева: Задумываться о своей безопасности – полезный навык в современной России, равно как и носить с собой аптечку.
Марьяна Торочешникова: А вы избежали задержания?
Люди просто идут, а за ними следом идет толпа омоновцев, которые дубинками лупят всех, кто попадается им под руки
Инга Кудрачева: Да. И моего молодого человека в итоге тоже не задержали. Его довольно долго пытались задержать, даже сопроводили в автозак, но он был травмирован и самостоятельно вызвал скорую помощь, потому что сотрудники полиции отказались ее вызывать. И скорая приехала к нему уже в ОВД, по-моему, Пресненского района, а оттуда увезла его в Боткинскую больницу. Протокол на него, как я понимаю, просто не успели оформить. Хотя позавчера мне звонили из ОВД, потому что он оставил мой контактный номер телефона в больнице, и какая-то участковая дама спрашивала у меня контакты Бориса, чтобы пообщаться с ним по этому поводу. Вчера он встречался с адвокатом: его будет представлять Дмитрий Джулай из "Зоны права". Ему надо будет в ближайшее время подавать заявление в Следственный комитет.
Марьяна Торочешникова: Теперь поговорим с юристами, которые приняли на себя удар по работе с невероятным количеством задержанных в Москве 27-го числа. Более 1 тысячи 300 человек задержали: кого-то отпустили без протокола, кого-то оставили ночевать. И вот за этими людьми ездили, в том числе, их вызволять и юристы "Апологии протеста".
Алексей, насколько я знаю, у вас в "Апологии протеста" все, что происходило 27-го числа и после, назвали "буллингом гражданского общества". Почему?
Алексей Глухов: Мы это назвали "государственный буллинг мирных протестующих", потому что все задержанные и их родственники теперь находятся под контролем силовиков. К ним ходят участковые, оперуполномоченные, объявляют какие-то непонятные предостережения, которые не имеют никакой юридической силы, ходят на работу, звонят... Кроме того, проходят еще какие-то непонятные социологические опросы.
Марьяна Торочешникова: Насколько эффективна была деятельность юристов в первые часы после задержания людей? Их допускали в отделения полиции? Насколько легко было договориться о том, чтобы кого-то отпустили? И что происходило в судах?
Алексей Глухов: В последние годы пробиться в отдел полиции – это действительно проблема. Они вводят планы "Крепость" и так далее. Наши адвокаты иногда даже на грани закона проходили в отделы как потенциальные податели заявлений о преступлении.
Суды были конвейерные. В понедельник массово рассмотрели всех. Но судейский конвейер в Москве не смог переварить всех задержанных на 48 часов, поэтому полиция была вынуждена уже вечером отпускать людей под обязательство о явке, так как истекали максимальные сроки административного задержания. В ночь с субботы на воскресенье они были вынуждены развозить задержанных по всей Москве, для того чтобы обеспечить хотя бы минимальные стандарты их содержания.
Марьяна Торочешникова: Что вы имеете в виду, говоря о конвейерных судах?
Алексей Глухов: Когда задержанных привозят в автозаке к суду, дела относят судье, и если они более-менее правильно оформлены, они распределяются среди нескольких судей. И судья буквально садится на конвейер. Все постановления настолько однотипны, что там только меняются фамилии: "Вину не признал, его показания – это избранный способ защиты, нет оснований не доверять сотрудникам полиции, чьи рапорты имеются в деле. На основании вышеизложенного назначить штраф". Или арест. И арестов было достаточно много.
Марьяна Торочешникова: Юристам "Апологии протеста" известны ли случаи, когда московские суды после акции 27-го числа отказывались привлекать человека к административной ответственности или, по крайней мере, истребовали какие-то дополнительные материалы, прежде чем вынести решение?
Алексей Глухов: Нам известны случаи, когда суды откладывали рассмотрение дела, но это было только вначале. Потом суды сели на конвейер и рассматривали их уже до конца. Даже дело в отношении Владимира Милова, которое сначала рассматривали по статье 20.2, закончилось ближе к 11 ночи. А судья еще планировал рассмотреть дело по статье 19.3, и только после прошения защиты дело было перенесено на утро, потому что ночные суды – это всегда плохо.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
27 июля: последствия
Марьяна Торочешникова: Но хоть кого-то судьи оправдали?
Алексей Глухов: О таких случаях неизвестно. Все были признаны виновными. Более того, к нам обращались родственники арестованных, которые говорили, что человек в принципе не мог принимать участие в акции, потому что у него было собеседование, например, в 14:30, а другое собеседование – в 15:30, то есть он вышел с одного собеседования и пошел на другое. Он решил сократить путь, а в итоге его задержали и арестовали на десять суток.
Марьяна Торочешникова: "Общественный вердикт" также участвовал в юридической поддержке тех, кого задерживали на акции 27 июля.
Эрнест, вам известно о случаях оправдания участников не согласованного с властями протеста?
Эрнест Мезак
Эрнест Мезак: Их не для того задерживали, чтобы оправдывать, и развозили по городу тоже не для того, чтобы обеспечить им гуманные условия содержания, а для того, чтобы сложнее было найти конкретного человека. Это была серьезная проблема – найти людей. Мы взяли на себя "повышенные соцобязательства" защитить один автозак. Их привезли в отдел "Крылатское", а ночью развезли по другим отделам. И "ОВД-Инфо" столкнулось со сложностями при попытке найти именно тех людей, которые в воскресенье куда-то пропали.
Марьяна Торочешникова: Я знаю, что адвокат "Общественного вердикта" Ирина Бирюкова сегодня обратилась в Следственный комитет с заявлением о преступлении и приложила несколько видеофайлов к своему заявлению с акции 27-го числа. Говорилось о том, что полиция проявляла чрезмерную силу по отношению к участникам этой акции. На сайте "Общественного вердикта" появился шаблон такого заявления. В каких случаях людям стоит обращаться в правоохранительные органы, если они получили какие-то травмы или по отношению к ним было проявлено насилие со стороны силовиков?
Эрнест Мезак: Основной приоритет нашей организации – это борьба с пытками, с бесчеловечным обращением с гражданами. И, конечно, такие случаи имели место 27-го. Люди, которые, казалось бы, не проявляли никакой агрессии, стали объектами применения физической силы. Мы нашли в интернете шесть фрагментов видеозаписей, где чрезмерное применение силы очевидно. Люди не давали никаких поводов. Можно сравнить, как проходят несанкционированные акции в Париже и в Москве. И у нас было далеко не так, как в Париже. Это даже не то, что было на Болотной площади. Там не было никаких признаков уголовно наказуемых массовых беспорядков, тем не менее, людей били и применяли к ним иные формы неоправданного физического воздействия. И мы направили такое заявление.
Что касается обращений граждан, которые пострадали, то прежде всего надо иметь в виду, что есть уголовное дело. Не только мы анализируем видеозаписи, но и правоохранительные органы – чтобы "нарисовать" массовые беспорядки, которых на самом деле не было. Поэтому человек, который считает, что он стал жертвой бесчеловечного отношения со стороны полиции, должен понимать и определенные риски, связанные с обращением в правоохранительные органы. Ведь у нас часто бывает, что тебя побил полицейский, а потом ты становишься обвиняемым, поэтому следует проявлять определенную осторожность и консультироваться с юристами правозащитных организаций, которые вовлечены в эту деятельность.
Марьяна Торочешникова: Но и спускать с рук, если вас избили полицейские, наверное, тоже не нужно.
Эрнест Мезак: Естественно.
Марьяна Торочешникова: Алексей, я знаю, что "Апология протеста" распространила инструкцию: как себя вести, если начинаются какие-то незаконные допросы, опросы, задержания, – в общем, как противодействовать этому государственному буллингу.
Мы это назвали "государственный буллинг мирных протестующих": все задержанные и их родственники теперь находятся под контролем силовиков
Алексей Глухов: Прежде всего, мы считаем, что надо прекращать оказывать содействие силовикам в сборе информации о вас. Например, к родителям могут приходить на работу и требовать от них расписки о том, что их сын больше не будет ходить на акции, запугивать увольнением. А откуда они узнают данные о месте работы родителей? Участковые приходят, берут анкету, вписывают место работы, передают куда следует, а дальше уже работают другие специалисты со стороны силовиков. И всякие службы безопасности заводов и крупных организаций берут родителей "на карандаш". А отсюда и скандалы в семье: "Меня уволили, потому что ты ходишь на митинги". Чем меньше власть знает о вас, тем лучше. Это основной принцип поведения в этой ситуации.
Марьяна Торочешникова: То есть, ссылаясь на 51-ю статью Конституции, ничего никому не рассказывать?
Алексей Глухов: Да, конечно.
Марьяна Торочешникова: Подробные инструкции есть у вас на сайте "Апологии протеста".
Алексей Глухов
Алексей Глухов: Да. Мы стараемся взаимодействовать со своей аудиторией и через телеграм-канал.
Марьяна Торочешникова: Инга, а помогают ли эти рекомендации?
Инга Кудрачева: Конечно, помогают. После событий 27-го числа выяснилось, что все равно в "ОВД-Инфо" была путаница, было неизвестно, где находятся люди. У многих в автозаках сразу отобрали телефоны. И все напоминают, что каждый раз, как только вас задерживают, звоните в "ОВД-Инфо", называйте свое полное имя, обязательно воспользуйтесь 51-й статьей. Конечно, это нужно всем повторять. Чем больше людей будут это знать и этим пользоваться, тем меньше жизней в итоге будет искалечено.
Марьяна Торочешникова: Вас задерживали?
Инга Кудрачева: Один раз, в 2014 году.
Марьяна Торочешникова: Это было страшно?
Инга Кудрачева: Да, мне было по-настоящему страшно.
Марьяна Торочешникова: На 3 августа планируется какая-то протестная акция, а на 10-ое – серия одиночных пикетов. А московские власти и представители правоохранительных органов уже заявили, что это все незаконно, уже возбудили дело о массовых беспорядках, возбудили уголовное дело о воспрепятствовании деятельности избирательной комиссии. В общем, дают понять, что не допустят никаких протестов. Как вы думаете, люди пойдут? Удалось их испугать 27-го числа?
Инга Кудрачева: Я думаю, что людей удалось испугать, но они все равно пойдут. Власть откровенно плюет нам в лицо. Сначала они придумали барьеры, которые практически невозможно преодолеть, но в итоге независимые кандидаты смогли их преодолеть, соблюли все условия сбора подписей, собрали нужное количество, даже с запасом, потом очень долго их выкристаллизовывали, выбрали из них самые идеальные. Но власть все равно сказала: "Нет, это тоже не подходит. В общем, мы тут уже давно все решили". Москвичам не нравится такое отношение. И абсолютно нормальная реакция – выходить на улицы, потому что, к сожалению, власть не оставляет нам других инструментов, чтобы оказывать на нее какое-то воздействие. Она совершенно не готова к диалогу. После того, как Михаил Светов сходил в мэрию на переговоры, а его закрыли на 30 суток, я думаю, все уже понятно.
Марьяна Торочешникова: С другой стороны, московские власти согласовали митинг на 100 тысяч человек на проспекте Академика Сахарова 10 августа. Может быть, призадумались?
В России, по данным Greenpeace, горит уже почти четыре миллиона гектаров леса. И если вчера журналисты сравнивали площадь лесных пожаров с территорией Бельгии, то сегодня уже горят леса на территории, почти равной площади Швейцарии. Смог накрыл несколько регионов и даже дошел до соседних стран. Тайга горит по меньшей мере три месяца, серьезно горит уже полтора месяца, люди задыхаются, еще в июне сообщения об этом размещались на YouTube, а федеральные власти заметили пожары только сейчас.
Ситуацию комментирует один из лучших в России специалистов-практиков в природоохранном и смежном законодательстве, который с 2000 года активно участвует в тушении природных пожаров, руководитель программ Greenpeace России по особо охраняемым территориям Михаил Крейндлин.
Михаил Крейндлин: К сожалению, леса горят почти каждый год. В этом году ситуация принципиально отличается, прежде всего, площадями, хотя пока еще рекорд не перекрыт. Самые большие площади пожара были в 2003-м, в 2012 годах. Правда, еще и пожарный сезон не закончился, но с большой долей вероятности этот год будет рекордным.
В целом идет нарастание площадей пожаров. Но в этом году дым пошел на запад и достаточно быстро достиг густонаселенных районов. Пока в дыму жили люди поселков типа Ванавара, мало кто обращал на это внимание. Мы и коллеги из других неправительственных организаций пытались поднимать эту проблему, но у наших властей были другие дела. А когда это достигло крупных городов: Новосибирска, Екатеринбурга, - уже миллионы людей стали обращать на это внимание, подписывать петиции... Например, наша петиция "Обращение к президенту и Госсовету" за 5 дней собрала 250 тысяч подписей, а сейчас их уже больше 300, и мы продолжаем собирать подписи.
Марьяна Торочешникова: Сейчас говорят, что уже слишком поздно что-то делать: горит уже так, что нужно уповать только на бога или на дожди. А полтора месяца назад господин Усс говорил: "Не надо ничего делать, само потухнет".
Михаил Крейндлин: Господин Усс говорил это три дня назад, а тогда он просто ничего не говорил. Но это не значит, что сейчас не надо ничего делать. Хорошо, что начали выделять силы. Минобороны сказало, что за пять дней потушит все пожары, но я не очень в это верю. Это не получится даже с десятью самолетами Ил-76, которые туда направлены. Но все равно это хорошо, потому что в зонах пожаров есть поселки, там живут люди, и их надо спасать. Слава богу, пока вроде бы никто не погиб, но все равно угроза есть, и представители МЧС сейчас об этом говорят. Сейчас дым повернул в сторону Аляски, в западных регионах вроде стало полегче, но люди в поселках все в дыму, и те огромные силы, которые туда направляются, могут немножко облегчить им жизнь, если вокруг них будут сбивать пожары, - им просто станет легче дышать.
По возможности надо не дать расширяться площадям пожаров: теоретически где-то это возможно. А потушить это все может устойчивая дождливая погода.
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Тайга горит
Марьяна Торочешникова: Предлагаем вашему вниманию небольшое интервью с волонтером Романом Байбековым, участником добровольной пожарной дружины Иркутска.
Роман Байбеков: Сегодня никто из добровольцев не может поехать на тушение пожаров в Иркутскую область, потому что пожары происходят вне зоны доступа людей, в глухой тайге, где нет дорог. Туда можно попасть только воздушным транспортом, а такой возможности у добровольцев нет.
Первое подразделение, которое приступает к тушению пожаров на такой территории, - это подразделение авиалесоохраны. Туда закидываются парашютисты, которые готовят площадки для десантников. Потом прибывают десантники на вертолетах. Но в связи с тем, что доступа техники нет, основное тушение, получается, косвенное. Если это крупные лесные пожары, то прокладывается противопожарные полосы, а от них пускается встречный пал. Прямым тушением не занимаются. Если привлечь огромное количество сил и средств, то это реально сделать.
Я работал в лесохозяйственном учреждении, где 45 сотрудников обслуживают 60 тысяч гектаров леса. Если будут гореть несколько тысяч гектаров, то это хозяйственное учреждение вряд ли что-либо остановит.
По моему опыту, 99% пожаров - это либо прямая, либо косвенная вина человека: оставленный мусор, брошенные окурки... Все пожары начинались в основном вдоль дорог. Кто-то забыл потушить костер, подул ветер – и раздул.
Сейчас сильные ветры раздувают пожары. Горит трава, по молодым деревцам пожар перекидывается на кроны деревьев – и начинается верховой пожар, который распространяется с большой скоростью. Говорят, что поджигают лесники, те, кто ворует лес, но я не думаю, что пожаром можно скрыть незаконную вырубку: если там стоят пни, то ничего не будет гореть.
Марьяна Торочешникова: Михаил, вы согласны с тем, что сейчас добровольцам нечего делать на пожарах?
Михаил Крейндлин
Михаил Крейндлин: Да. Действительно, туда очень сложно добраться. В основном пожары сейчас уже горят в достаточно отдаленных районах, кроме тех поселков, которые попадали в зону контроля, которые сейчас в дыму. Но туда тоже тяжело попасть: сейчас, при задымлении можно и самолетом не долететь. Если бы там были обученные и снаряженные добровольцы, конечно, было бы проще.
Марьяна Торочешникова: А вот те, кого призвали сейчас: 2 тысячи 700 человек, 390 единиц наземной техники, 28 воздушных судов плюс 10 самолетов и 10 вертолетов Минобороны России, - могут остановить пожар?
Михаил Крейндлин: Если их как следует организуют, наверное, они смогут что-то сделать. А остановить распространение пожара - я не очень в это верю. Для этого в основном нужна не столько авиация, сколько тяжелая наземная техника, в первую очередь бульдозеры, которые надо еще как-то туда закинуть. Да, тяжелые самолеты могут это делать, но они должны где-то сесть, а для этого надо строить аэродромы.
Куда-то, конечно, есть дороги. Начинались-то пожары на вполне доступной территории, где ведется лесозаготовка или геологоразведочные работы. Надеюсь, туда и добрались. Но сейчас пожары уже глубоко в тайге. Я не думаю, что их дальние кромки кто-то тушит. Надеюсь, что все поступают по-умному, и основные силы брошены именно на то, чтобы отжимать огонь от населенных пунктов.
Марьяна Торочешникова: Но ведь есть авиалесоохрана, которая теоретически должна патрулировать территории, облетать их, чтобы при возникновении пожара сразу же сообщать и принимать какие-то меры. Есть космоснимки, в конце концов.
Михаил Крейндлин: А еще есть зоны контроля. Это "прекрасное", относительно новое нововведение, с 2015 года. В Правила тушения лесных пожаров была внесена такая норма, которая говорит, что субъект Федерации (Федерация спустила эту ответственность на регионы) имеет право выделять так называемые "зоны контроля". Это территории (считается, что они отдаленные), где Комиссии по чрезвычайным ситуациям субъектов Федерации могут принять решение о не тушении или прекращении тушения лесных пожаров в случае, если они не угрожают населенным пунктам и объектам инфраструктуры. А дальше очень забавная формулировка: "если предполагаемые затраты на тушение пожаров превышают предполагаемый вред от этих пожаров".
Марьяна Торочешникова: Они измеряют это стоимостью кубометров древесины?
У нас получилось больше 20 миллиардов рублей ущерба только по соболям, которые погибли в этих пожарах
Михаил Крейндлин: Конечно. И субъекты Федерации обрадовались, потому что денег на тушение пожаров им категорически не хватает. Ведь формально у нас все леса федеральные, но полномочия по их использованию, в том числе и по охране от пожаров, переданы субъектам. Им на это выделяются деньги, так называемые субвенции, и их категорически не хватает. У нас в Якутии две трети лесов – зоны контроля, в Красноярске – больше половины, есть и в Архангельске, а это вообще Европейская часть России, там, в принципе, почти все доступно, и дороги есть. Кто захотел – всем выделили. Никто с этим не спорил. Причем некоторым даже и выделили-то их незаконно, потому что, раз это решение органа субъекта Федерации, то это должно быть опубликовано, должно быть какое-нибудь постановление, но ничего такого нет. Граждане не знают, где на самом деле эти зоны контроля.
Марьяна Торочешникова: Зоны контроля – это там, где не контролируют...
Михаил Крейндлин: Считается, что смотрят из космоса. Причем в эти зоны контроля попала куча населенных пунктов, которых там не может быть по определению. А дальше все происходит автоматически. Как только в этих зонах контроля начинаются пожары, вместо того, чтобы броситься их тушить, тут же принимается решение, что тушить их не надо: ну, вдруг дождик пойдет… Так последние и происходило несколько лет. Но в этом году дым повернул не туда, и все стало известно.
Мы еще в 2016 году ставили вопрос, что тут происходит что-то не то. Единственное, чего нам удалось добиться, - чтобы хотя бы авиалесоохрана у себя на сайте опубликовала очень приблизительные схемы, где находятся эти зоны. И сразу стало видно, что там куча населенных пунктов. Мы говорим: "Это же ерунда! Не может такого быть!".
Марьяна Торочешникова: И что, теперь правительство прикроет эту лавочку?
Михаил Крейндлин: Это было принято при старом министре Донском. Сейчас есть поручение министра природных ресурсов и экологии до 19 августа пересмотреть эти зоны контроля, не допустить, чтобы в них оказались населенные пункты и чтобы дым из них мог доходить до соседних субъектов Федерации. Однако самое главное, что уже есть понимание на федеральном, по крайней мере, уровне, что что-то с этим не то.
Марьяна Торочешникова: Когда говорят об ущербе, действительно считают стоимость древесины, не принимая в расчет, что это целая экосистема, где есть ценные животные и растения?
Михаил Крейндлин: Нет, считается только древесина. А ведь ущерб несут и люди, которые живут в этом дыму, и это очень серьезный ущерб здоровью населения. Мы прикинули ущерб по Красноярскому краю, взяв площади, которые горели, условно, на 30 июля. Есть определенная методика определения размера вреда среде обитания объектов животного мира в результате каких-то действий, она применяется для вырубок. У нас получилось больше 20 миллиардов рублей только по соболям, которые погибли в этих пожарах. И мы нашли цифру - это решение принималось потому, что посчитали: затраты на тушение пожаров в Красноярском крае будут 1,3 миллиарда.
Марьяна Торочешникова: Сопоставьте две цифры: 20 миллиардов и 1,3!
Более подробную информацию можно найти на сайте Greenpeace.