Роман Минц: "Трудно испугать того, кто слышал Штокхаузена"

21 сентября в Москве в оранжерее "Аптекарского огорода" начинается цикл камерных концертов, посвященный грядущему 250-летию со дня рождения Бетховена. В программе не только произведения Бетховена, но и Пуленка, Шостаковича, Моцарта и Сильвестрова.

Художественный руководитель цикла музыкальных концертов в "Аптекарском огороде", известный скрипач Роман Минц рассказал Радио Свобода об этом событии и своем восприятии классической и современной музыки. ​

– Почему выбран такой повод? Все-таки в России нечасто отмечают юбилеи композиторов вообще и Бетховена в частности.

– Во-первых, это не фестиваль, а серия концертов. То есть фактически целый сезон, посвященный какой-то одной теме. Во-вторых, мне кажется, что юбилеи Бетховена отмечаются так часто, как они происходят, независимо от страны.

– А с чем связан выбор места? "Аптекарский огород" неожиданно стал в последнее время музыкальной концертной площадкой.

– Это был не мой выбор, в данном случае место выбрало меня. То есть у организаторов было желание сделать что-то интересное, и меня попросили помочь с программой академической музыки. А я уже предложил сезон посвятить именно Бетховену.

– Кто подбирал в связи с этим репертуар и исполнителей? В программе есть произведения, которые редко исполняются.

– Исполнителей подбирал я. Я связывался с теми или иными людьми, которые мне интересны как исполнители. И дальше обсуждались произведения. Кто-то целиком готовую программу прислал, кого-то я просил или предлагал что-то сыграть. То есть это был процесс индивидуальный. Но вся программа, естественно, так или иначе, через меня прошла. А что касается редких или нередких произведений, понятно, что какие-то фортепианные сонаты исполняются, может быть, чаще других произведений. Но если человек все-таки более-менее погружен, то наличие у Бетховена музыки для духовых инструментов не вызывает у него какого-то изумления, мне кажется.

– Зритель приходит, как правило, либо на программу, либо на конкретных исполнителей. И солистов скрипачей, пианистов, виолончелистов публика знает лучше, чем духовиков…

– И это понятно. Духовики, даже очень хорошие, в большинстве своем все равно, как правило, играют в оркестрах, за какими-то исключениями, поэтому широкой публике известны меньше. Но я надеюсь, что в рамках этого цикла, в том числе, можно будет исправить это упущение – если кто-то плохо знает музыкантов-духовиков или духовую музыку. Потому что у нас будет целых три концерта, посвященных именно духовой музыке и Бетховена, и не Бетховена тоже.

– Эти произведения широкой публике не очень известны. В массовом сознании имя Бетховена, конечно, ассоциируется с Пятой симфонией, "К Элизе" и "Сурком"…

– Что касается того, что в массовом сознании Бетховен ассоциируется с какими-то двумя-тремя вещами, это объяснимо. Мне кажется, что на концерты пойдут люди, которые и так догадываются, что Пятой или Девятой симфонией дело не ограничивается, все-таки Бетховен написал огромный корпус камерной музыки, и не будет большим преувеличением сказать, что наибольших своих высот он как раз достиг именно в квартетном жанре, например, который мы представляем целиком. И именно его поздние квартеты являются апофеозом. Может быть, для кого-то это будет открытием, но в принципе это факт общеизвестный. Другой вопрос, что, к сожалению, может быть, из-за сложности или еще по каким-то другим причинам послушать все квартеты Бетховена в Москве – это была практически нереальная задача до этого сезона. Потому что мы не смогли вспомнить, когда за один сезон была сыграна программа или цикл концертов, где прозвучали бы все квартеты Бетховена. И именно с этой точки зрения такой цикл очень важен.

– Вы известны как популяризатор не просто классической музыки, а классической современной музыки…

– Мне кажется, это легкое заблуждение, которое, в принципе, связано с тем, что почему-то принято считать, что любая музыка, язык которой немного сложный, современная. Хотя с этой точки зрения многие произведения, которые писались 100 лет назад, более "современные", чем некоторые произведения, которые пишутся сейчас. Если взять удельный вес того, что я играл в своей жизни, мне не кажется, что будет сильный перевес именно в сторону современной музыки в моем понимании – это музыка людей, которые живут сейчас и пишут в данный момент.

– Дирижер Владимир Юровский в интервью Радио Свобода сказал, что Шнитке, Денисов, Губайдулина, творившие в 20-м веке, это не современная музыка, а классика. По вашему мнению, что такое современная музыка?

– Тут вопрос даже не в статусе, мне кажется, а в том, что при любом таком разговоре очень важно, чтобы определения были общепринятыми. Просто современное – это то, что в это самое время происходит. К сожалению, Шнитке больше с нами нет и Денисова с нами тоже нет, они были моими современниками какое-то время назад, а сейчас их музыка не современная, потому что уже прошло время с тех пор, как их нет. В то время как то, что пишет Арво Пярт, оно современное, независимо от его статуса. Рамки прочертить просто не получится.​

– Арво Пярт – самый исполняемый из ныне живущих композиторов. Его можно назвать классиком?

– Классик он или не классик, но понятно, что какие-то вещи, которые он написал, уже остались с нами. Но он еще, слава богу, хорошо себя чувствует и продолжает писать, поэтому, формально говоря, Пярт – все еще современный композитор. Я не делю – современность и классику. Когда начинаешь разговаривать, то нужно определяться жестче, иначе можно все что угодно приписать ко всему что угодно.

– Часто на концертных афишах соседствуют имена классиков, живших несколько веков назад, с современными композиторами. На ваш взгляд, может ли это помочь публике найти путь к авангарду через классику?

– Я думаю, что возможен обратный ход. Это как раз не так уж неслыханно. Например, на концерте 21 сентября, который открывает цикл, будет перекличка: Бетховен, Сильвестров, Шостакович, – все это связано с Бетховеном так или иначе. И будет вещь Маурисио Кагеля "Людвиг ван". Она из авангардных времен, была написана на 200-летие Бетховена, то есть 50 лет назад. И язык не поворачивается называть ее музыкой современности, но тем не менее. И я уверен, что вполне может быть, что придут люди, которые заинтересованы в какой-то более авангардной музыке изначально, но в этом же концерте они услышат багатели Бетховена.

– У каждого человека в какой-то момент происходят открытия личного характера. В какой момент у вас лично появился интерес к более поздним классическим произведениям, может быть, даже авангарду?

– Я хорошо это помню. Мне было лет 11, а может быть, даже раньше чуть-чуть. Когда я начинал учиться в музыкальной школе, все было в дефиците, в том числе и ноты. Поэтому моя мама покупала любые скрипичные ноты, которые видела в букинистических магазинах. И она случайно однажды купила сонату Хиндемита для скрипки и фортепиано и принесла ее мне. Я с ней начал знакомиться, просто поставил на пульт и стал ее играть. Я никогда в жизни не слышал даже имени этого автора. Это была довольно экспрессионистская музыка – ранний Хиндемит, не поздний, очень много диссонансов… Я был очень впечатлен. И впоследствии раз в несколько лет я к этой сонате возвращался, пока не сыграл ее полностью. Это одно из моих любимых сочинений.

– Насколько современный скрипичный репертуар позволяет разгуляться исполнителю? Современные композиторы много пишут для скрипки?

– Они точно пишут больше, чем я, например, могу сыграть. Поэтому грех жаловаться. И вообще для скрипки пишут много, хотя, конечно, у пианистов репертуар гораздо шире. И мне композиторы регулярно присылают какие-то вещи.

– Написанные специально для вас?

– Ну, нет. То есть бывает, что и специально для меня, но если я попрошу. Обычно уже готовое произведение присылают.

– Публика в Москве, насколько она отличается от публики в европейских городах – Вене, Зальцбурге? Насколько там готовы к открытию чего-то нового больше или меньше, чем в Москве?

– Когда вы говорите о Зальцбурге, то, наверное, имеете в виду фестиваль... Но фестиваль – это одно, а регулярная концертная жизнь – это другое. И в Москве тоже есть какие-то фестивали, где люди приходят за одним, а есть регулярные концерты, куда люди приходят за другими ощущениями. Понятно, что Москва хоть и стремится, но пока это не мировой центр современной музыки, тем не менее такие вещи происходят. Есть Московский ансамбль современной музыки, "Студия новой музыки"… И есть люди, которые ходят на эти концерты. А если поехать в какую-нибудь английскую глубинку, где в небольшом городке есть концертное общество, которое делает концерты раз в месяц и приглашает каких-то артистов к себе, там, наверное, будет аудитория старшего возраста, которая современную музыку вежливо выслушает, а потом скажет – есть такое английское выражение: "это не моя чашка чаю". Мне кажется, что каждый случай отдельный, и в ответе на этот вопрос будет каждый раз что-то новое. Мне кажется, что в Москве есть публика, которой интересно то, что происходит в музыке сегодня. Я сейчас дочитываю книжку Алексея Мунипова "Фермата" – беседы с современными композиторами. Она огромная – там больше 400 страниц. И когда я ее покупал на OZON, там было написано "бестселлер". То есть люди читают, им это интересно, значит, публика такая есть.

– Когда-то, по-моему, Арам Ильич Хачатурян сказал, что сложная музыка сродни сложной книге, которую вы читаете, и если вы чего-то не понимаете, вы перечитываете и пытаетесь это понять. И музыку тоже нужно слушать иногда несколько раз для того, чтобы действительно понять. Вы согласны?

– Это понятие очень сложное, потому что для меня, например, музыка Хачатуряна сложна. Я просто не могу себя заставить дослушать ни одно его сочинение.

– Правда?! И скрипичный концерт в том числе?

– Да, и скрипичный концерт. То есть реально на какой-нибудь третьей-четвертой минуте мне хочется все промотать и так далее. Поэтому что такое сложная музыка – в данном случае очень сложно сказать. У всех свои на этот случай критерии. Ну, понятно, что "Танец с саблями" я могу дослушать, но это, по-моему, максимальное количество музыки Хачатуряна, которое я готов воспринимать в один присест. А для кого-то это не так. Мне сложно сказать.

– То есть у каждого человека есть какие-то свои точки соприкосновения с музыкой?

– Да, для каждого человека момент, где ему становится сложно, он разный. И это нормально. Это зависит от такого большого количества факторов, что если сейчас начать перечислять, это займет слишком много времени. Слуховой опыт – один из важнейших... Трудно испугать человека, который слышал Штокхаузена. Я играл вещи позднего Шенберга – у меня ухо не сворачивается в трубочку уже от этого. Другой вопрос, что меня может увлечь – это из другой оперы, но напугать какой-то диссонантной музыкой меня невозможно. А для кого-то это было бы откровением. Мне кажется, все от конкретного человека зависит.

– Вы когда-то в одном интервью обратили внимание на то, что в России довольно странная практика на афишах писать – из какой страны музыкант, в других странах мира это не принято. Как можно изменить эту практику, по вашему мнению?

– В России с афишами есть несколько практик, которые меня удивляют, скажем так. Все эти вещи, как правило, говорят о том, что человек, который эту афишу делает, уверен, что публика вообще не знает, кто тот человек, чье имя на афише, и что одного имени недостаточно. Поэтому делаются приписки – страна или "лауреат международных конкурсов". Причем часто эти приписки делают, не спросив артиста, хочет он этого или не хочет. Просто люди даже не задумываются о том, что есть уже определенный возраст и статус, когда это немножко оскорбительно. Ну, представьте себе, что сейчас на афише напишут: "Лауреат международных конкурсов Плетнев". Ну, это нонсенс. Потому что есть имя, которого достаточно, чтобы люди пошли. То же самое, мне кажется, и по поводу страны. Если ты приезжаешь куда-нибудь в глубинку, то там, конечно, для публики экзотика, если человек из Англии. Там пишут на афише: Англия или Канада... Таким образом посылается зашифрованное сообщение слушателю: "Смотрите, как круто – до нас доехал человек из Англии..." Это мне напоминает из "Ревизора": "Суп из самого Парижа". Примерно такая психология, наверное. Ну, что делать?.. Я думаю, что это должно отмереть само.