Преодоление человека

• Фридриха Ницше можно назвать "крестным отцом" XX века. Он сказал нечто важное о человеке, и это отразилось на судьбе целого столетия.
• Идеи мыслителя оказали совершенно исключительное влияние на самых разных людей, которые "сделали" прошедший бурный век – и в культуре, и в политике.
• Людей вдохновлял ницшеанский тезис о "преодолении человека" и образы "сверхчеловека" и "последнего человека".
• Ницшеанский призыв к "преодолению человека" породил еще более радикальный проект "перепрограммирования человека" в концепциях транс– и постгуманизма.

Алексей Юдин: Сегодня мы обсуждаем ницшеанские судьбы ХХ столетия. В студии Радио Свобода – заведующий сектором истории западной философии Института философии РАН Юлия Синеокая и старший научный сотрудник Института мировой литературы РАН Игорь Эбаноидзе.

Корреспондент: О Фридрихе Ницше написано и сказано так много, что можно подумать: сказано уже все. Тем не менее каждое очередное поколение находит в нем что-то новое, и каждый трактует его противоречивую философию по-своему. По-своему трактовали его идеи и различные поколения политиков, литераторов и художников XX века.
Прямо или косвенно наследие Ницше оказало влияние на главных политических акторов первой половины прошлого столетия – от русских революционеров до Муссолини и Гитлера. Идеи Ницше отразились на творчестве Альбера Камю и Жана-Поля Сартра, Андрея Белого и Михаила Булгакова, на философии постструктуралистов и постмодернистов, экзистенциалистов, нигилистов и многих других. Его концепция "сверхчеловека" до сих пор будоражит умы, а взгляды на мораль, религию и социальное устройство по сей день вызывают перепалки его приверженцев и оппонентов.

Блестящий молодой философ – самый юный профессор классической филологии в университете Базеля, чья карьера оборвалась, едва начавшись, из-за тяжелой болезни… И после его смерти споры о нем бесконечно продолжаются. Так, среди европейских интеллектуалов отношение к нему полярно менялось от резко отрицательного в 30-40 годы ХХ века до очевидно заинтересованного в 60-е. Во многом это было связано с тем, что сестра философа Элизабет, будучи ярой антисемиткой и адептом идеи чистой арийской расы, издавала книги брата в собственной редакции.

В России Ницше начали открывать вновь на рубеже ХХ–ХХI веков. И если в начале ХХ века ницшеанские идеи будоражили российские умы, то в течение всего советского периода отношение к философии Ницше было крайне негативным – его мнили декадентом и предтечей нацизма. Только в период горбачевской гласности было снято многолетнее табу на публикации его текстов и на исследование его работ. Тем не менее, несмотря на многочисленные научные публикации, образ Ницше постоянно мифологизируется, а его парадоксальная и афористичная манера высказывания взрывает каноны любой хрестоматии по истории философии. Более того, в начале XXI века становится очевидно, что ницшеанский призыв к "преодолению человека" породил еще более радикальный проект "перепрограммирования человека" в концепциях транс– и постгуманизма.

Алексей Юдин: Давайте найдем ту печку, от которой будем плясать. В силу моих скромных познаний, для Ницше это все-таки античность, я имею в виду новый взгляд на античность в сравнении с тем, что давала эпоха Возрождения, и очень нелицеприятный для красивой, статуарной, размеренной античности. Что такое была античность для Ницше?

Игорь Эбаноидзе: Античность исходно была для него его профессиональным предметом, потому что Ницше начинал как классический филолог. Этим объясняется довольно многое в его дальнейших реакциях на современность и на состояние современной культуры. Как писал Бахтин, филология рождалась из анализа мертвых языков. Ницше – человек, постоянно реферирующий самой своей жизнью, судьбой, не говоря уже о его рефлексии. Инерционное состояние науки, которая занимается чем-то давно ушедшим и считает это самодостаточным, не обязанным никак соотноситься с сегодняшним днем, для него было невозможно, он не мог долго существовать в таких границах. Его первая книга "Рождение трагедии" посвящена античности, но через античность она посвящена современности, так как он надеется, что это все сейчас будет в виде новой культуры, которая приходит благодаря музыке Вагнера, вернее, его тотальному произведению искусства, что это новое таинство, которое соединяет все возможности культуры, искусства, философии в нечто, служащее для строительства нового человека. Собственно, занятие античностью в этой книге нацелено туда. Главная его мысль была в том, что все, что мы сейчас зовем культурой, цивилизацией, должно однажды предстать перед судом неподкупного судьи Диониса. А если переводить это на язык философии ХХ века, то речь идет о том, что все должно представать перед судом жизни.

Юлия Синеокая: "Рождение трагедии" задает две важные для Ницше парадигмы – это вопрос о культуре, о ее иерархичности и стихийности: вот с этой дилеммой, двойственностью мы сталкиваемся постоянно. И вопрос о сверхчеловеке, о преодолении – это уже заложено в первой работе, хотя напрямую об этом речь не идет.

Алексей Юдин: Что он имел в виду, говоря о преодолении?

Юлия Синеокая: Себя сегодняшнего: стань собой. Каждый человек в жизни познает, открывает себя, личные проблемы, стоящие в жизни в этот момент, осмысливаются им философски.

Алексей Юдин: Это преодоление доступно каждому, или это удел избранных?

Юлия Синеокая: Я думаю, каждый человек решает это для себя.

Игорь Эбаноидзе: На самом деле сверхчеловек появляется, по сути, только в "Заратустре". Ницше говорит, что человека можно любить только как переход. Человек – это мост. Наша жизнь есть мост и переход – между чем и чем? Это можно толковать по-разному, но для меня совершенно очевидно, что это переход между двумя природами: той природой, которая создала человека, в которой он является эволюционно высшим звеном, и той природой, которую уже создает человек.

Алексей Юдин: Значит, человек может создать свою собственную новую природу?

Юлия Синеокая: Игорь, видимо, имел в виду искусство и культуру. Я думаю, что здесь есть второй смысл перехода от себя нынешнего к себе будущему. Здесь, наверное, в какой-то мере проявляется интерес Ницше к буддизму: нет ничего застывшего, все меняется, скользит, превращается в противоположное себе, как пламя, ведь пламя невозможно представить застывшим. Человек – это движение, жизнь, постоянные изменения: пока мы живы, мы меняемся.

Игорь Эбаноидзе: Как ни крути, мысль Ницше элитарна. Уже те, кто любит Ницше, кто пытается встроить его в систему, которая могла бы быть обращена к каждому, придумывают объяснение того, как еще может человек совершить этот переход, какое-то превращение без помощи искусства. Но для Ницше самое главное и вообще оправдание существования человечества – это искусство и познание, тоже не как строгая наука, а как искусство. Элитарность в том и заключается, что когда он думает, он думает из себя, из человека, одержимого тайной творчества; человек способен создавать творения искусства, превышающие его. В этот момент он не думает про каждого крестьянина.

Алексей Юдин: Человек в акте творчества способен произвести то, что больше, выше и объемнее его самого.

Вы сказали про суд Диониса. А кто такой антихрист для Ницше?

Игорь Эбаноидзе: Он ввел Диониса в систему координат, даже задал систему координат во многом с его помощью, а дальше ему приходится уточнять, соотносить эту фигуру. А Дионис – это, с одной стороны, буйный рост, вакханалия, с другой стороны – некая загадочная улыбка и мягкость, а с третьей – жертва, потому что Дионис, согласно мифологии, был растерзан на куски титанами. Это один из мифологических прообразов воскресающего Бога. В дальнейшем это огромный и очень сложный вопрос, как соотносится Дионис с Христом и так далее. Неправильно сводить его к тому, что раз Дионис, значит, обязательно все идет к антихристу.

Алексей Юдин: Так или иначе, он все-таки дает некое предпочтение Дионису перед Христом?

Игорь Эбаноидзе

Игорь Эбаноидзе: Он много рассуждает, последние полтора года сидит над историей религий. Он пишет "Антихристианина", который одновременно "Антихрист". Фигура Христа для него довольно амбивалентна. Он рассматривает его как образчик такого буддистско-толстовского непротивления, всеприятия и мягкости, как личность, и это как раз хорошо. То, что уже апостол Павел начинает доктринизировать те или иные вещи, для него в большой степени враждебно.

Алексей Юдин: Намечалось какое-то преодоление человека, даже был некий план, и были понятны инструменты, с помощью которых человек может преодолеть себя в акте творчества. Можно сказать, что наследие Ницше дает какие-то однозначные конструкции, ответы, или это более сложная, динамично изменяющаяся совокупность идей?

Юлия Синеокая: Философия не дает последних ответов, тем она и отличается от религии. Философия оставляет свободу. И Ницше так долго востребован, каждое столетие открывает его заново, потому что он дает импульс, вектор, символ.

Алексей Юдин: Русское ницшеанство – можно так сказать? Очень часто на слуху Чехов, но это скорее художественный прием, чем какая-то суть. А вот Достоевский – это серьезно?

Юлия Синеокая: Достоевский – это серьезно для Ницше. Но Ницше не мог быть серьезен для Достоевского.

Алексей Юдин: Ницше пишет: "Достоевский – это единственный психолог, у которого я мог чему-то научиться".

Алексей Юдин: Достоевский действительно оказал на Ницше влияние, а было обратное влияние?

Юлия Синеокая: Конечно, нет.

Игорь Эбаноидзе: Ницше прочел Достоевского впервые после его смерти. Достоевский не читал Ницше, потому что он не был известен в России при его жизни.

Юлия Синеокая: Лев Толстой читал и много писал о Ницше в своих дневниках. Он был крайне возмущен, обижен и всячески сопротивлялся.

Игорь Эбаноидзе: Чехов – очень интересная нейтральная среда для понимания влияния Ницше. У него в "Вишневом саде" помещик Пищик говорит: "Ницше, величайший философ, известнейший человек громадного ума, говорит, что можно делать фальшивые бумажки". Это к вопросу о том, дает ли философия практические рекомендации.

Алексей Юдин: То, что сложилось к концу XIX века в культуре наступающего Серебряного века, уже свидетельствует об очень вдумчивом прочтении Ницше.

Юлия Синеокая: Собственно говоря, Ницше стали читать в конце XIX века. Статья Василия Преображенского, молодого философа, умершего в один год с Ницше, под названием "Критика морали альтруизма" в "Вопросах философии и психологии" – это была первая большая авторская публикация. На него сразу же накинулись наши классические идеалисты, Грот, Лопатин, Астафьев, Чуйко, Лев Толстой стали давать свои крайне негативные, уничижительные оценки Ницше.

Алексей Юдин: Что их могло раздражать?

Юлия Синеокая: В сверхчеловеке не увидели Христа, а увидели некоторого конкурента. У Владимира Соловьева в "Трех разговорах", последней его большой работе, есть "Краткая повесть об антихристе". Он пишет, что антихрист – это тот, кто прекрасен, совершенен, максимально может реализовать себя во всем, и единственное, чего он не может сделать – это подарить людям бессмертие: вот в чем разница между антихристом и Христом. Ницше для него становится символом филолога, претендующего на роль бога, проповедника. Он говорит: как бы ни были прекрасны и заманчивы его речи (очевидно, он говорит о влиянии Ницше на него), но поскольку не может даровать жизнь вечную, все это пустое, это опасная затея.

Соловьев, Ницше, Преображенский умерли в один год – 1900-й, что несколько символично: это рубежный год. В работе "Сверхчеловек" Соловьев говорит о том, что очевидно влияние Маркса, влияние Толстого, влияние Ницше. Влияние Ницше, пожалуй, самое опасное, потому что он будит в человеке очень важные интенции, ощущение сверхначала, трансценденции, но заводит в тупик, не выводя в трансценденцию религиозную, божественную, и это очень опасно. Для Соловьева это была, пожалуй, самая главная опасность, которая может ожидать человечество в ближайшее время.

Алексей Юдин: Насколько я помню, основная тема "Повести об антихристе": антихрист – это подмена. Это введение во что-то очень притягательное, какие-то замыслы, преображения, преодоление, лучшие пути и так далее, но для Соловьева это подмена Христа.

Юлия Синеокая: Лосев в своей работе о Соловьеве прямо указывает на то, что, видимо, это был в некотором роде мифологизированный портрет Ницше.

Алексей Юдин: Что в Ницше было привлекательно для ключевых фигур Серебряного века?

Игорь Эбаноидзе: Полная самоотдача, жертвование, участие всей своей судьбой и жизнью. Когда Соловьев критикует Ницше, он не представляет, что это человек, пожертвовавший всеми традиционными путями обретения известности, всеми возможными удобствами, теми же философскими кафедрами ради познания.

Что касается религии, тут очень важная вещь. Жена друга Ницше, Овербека, вспоминает, что обетование в вечной жизни, религиозная идея для нее полная абстракция. Ницше ей ответил: "Вы знаете, религиозная идея бога, насколько я вас знаю, это то, что держит вашу жизнь. Никогда ни за что не отказывайтесь от идеи бога. Я отказался от нее, потому что мне нужно идти дальше, и я не могу повернуть назад, но вы ни в коем случае не должны отказываться". Таким образом, это человек, который идет по минному полю и знает, что он идет по минному полю.

Юлия Синеокая

Юлия Синеокая: Я не соглашусь с Игорем, что жертвенность в жизни Ницше была притягательна для деятелей Серебряного века. Что было важно, так это оправдание собственной жизни. Ницше говорит, что человек оправдывается творчеством, а не чем бы то ни было другим: не авторитетом, не следованием общепринятым постулатам или традициям, а именно своим творческим началом. Человек становится подобен богу благодаря возможности творить. Такое разрешающее, успокаивающее утверждение, провозглашение культа красоты раскрепостило отечественных писателей, поэтов. Это действительно было взрывом всевозможных границ. Притягательность идеи сверхчеловека, возвышения, преодоления, когда все становится пластичным и возможным, – это действительно дало ни с чем не сравнимый импульс.

Алексей Юдин: Вы не видите в жизни Ницше сознательного самопожертвования?

Юлия Синеокая: Это был человек, который посвятил всю свою жизнь своему делу. Для Ницше это не жертвенность, а упоение, занятие любимым делом.

Алексей Юдин: Есть замечательная фраза у философа Владимира Кантора: "Степун был уверен, что на самом деле тайным учителем большевиков были не Маркс с Энгельсом, а Фридрих Ницше с его "волей к власти", "философствованием молотом" и заклинательной стилистикой его текстов".

Юлия Синеокая: Здесь связь очевидна. Лев Троцкий написал работу о сверхчеловеке Ницше, он цитировал Ницше, обращаясь к матросам и солдатам. Знаменитое кредо самого Троцкого: "нужно иметь в себе хаос, чтобы родить звезду", – эту цитату он использовал, обращаясь к воюющему народу. Луначарский – это один из главных людей, обращенных к Ницше, ницшеанец. В советское время он подвергал себя ницшефикации, как и Маяковский. Луначарский написал предисловие к удивительной книге дипломата и строителя дирижаблей Лейтейзена "О Ницше и финансовом капитале" в 1929 году, незадолго до того, как этого человека расстреляли. В этом предисловии Луначарский пытается оправдать Ницше, говорит, что "это наше увлечение молодости, конечно, теперь мы видим, что переборщили".

Алексей Юдин: А Горький, эти его усы?

Игорь Эбаноидзе: Это от Ницше.

Алексей Юдин: Потом это влияние по определенным причинам прерывается, изничтожается, в продвинутую послереволюционную советскую эпоху мы уже не видим никакого ницшеанства?

Юлия Синеокая: Для тех, кто из революционеров превратился в бюрократов, Ницше, конечно, был опасен, революционен. В 1923 году Крупская подготовила указ, запрещающий использование работ Ницше, их цитирование и продажу. Но Ленин, судя по мемуарным свидетельствам, держал у себя на рабочем столе том "Так говорил Заратустра", хотя особенно его не цитировал.

Ницше ушел со сцены, потому что вульгаризация привела к тому, что упоминание его в серьезных работах стало моветоном. В словаре Даля (по-моему, впервые в 1904 году) дается объяснение термина "сверхчеловек" и говорится, что это тот, кто "возомнил себя", то есть тут уже есть негативный оттенок.

Алексей Юдин: Конечно, роковой вопрос – о влиянии Ницше на становление идеологии национал-социализма. Ницше и национал-социализм – это совместимо, или это надумано по каким-то политическим причинам?

Игорь Эбаноидзе: Понятно, что Ницше влиял не только на русских революционеров, но и на революционеров правого толка, в том числе европейских: Муссолини и так далее. У Альфреда Боймлера, крупного философа и при этом одного из идеологов национал-социализма, есть статья 1934 года "Ницше и национал-социализм", в которой он пишет, что национал-социализм непосредственно от Ницше ничего не заимствовал. Единственную связь он объясняет таким образом, что Ницше из своего конца XIX столетия провидчески указывает на вершину, которая впереди, и эта вершина – война. Имеется в виду Первая мировая война, точка отсчета для национал-социализма, то, что нужно пересмотреть, переиграть, исправить. Эта же вершина – база для Адольфа Гитлера, он из окопов Первой мировой войны вылезает с желанием пересмотреть иным образом всю историю. Вся связь с национал-социализмом, идеологически фиксируемая нацистскими идеологами, завязана на катастрофе. Пророчества у Ницше обычно катастрофические: он говорит, что грядут войны, все превратится в войну идей и взлетит на воздух. Революционер, желающий тотального переустройства мира, он, естественно, видит там свое. Но то, что Ницше пророчит катастрофы, не значит, что он призывает к таким действиям.

Алексей Юдин: Гитлер когда-нибудь ссылался на Ницше?

Юлия Синеокая: Недавно в Институте философии делала доклад профессор МГУ Дагмар Миронова, и она аргументированно доказывала, что нет.

Игорь Эбаноидзе: Но это не значит, что Гитлер вообще ничего не желал слышать о Ницше. Он посещал архив Ницше, торжественно получал от сестры некоторые символические предметы.

Юлия Синеокая: Муссолини, насколько я понимаю, – да.

Прямые фразы в письмах Ницше свидетельствуют: он предугадывал, что его работы могут использовать люди правого толка, антисемиты, расисты, и это его возмущало. Он постоянно подчеркивал, в частности, обращаясь к своей сестре, которая вместе с мужем была связана с начинающимся движением, что это люди, не имеющие к нему отношения, всячески пытался отгородить себя от этого. Даже идея единой Европы, которая у него звучит, уже доказывает, что он не мог быть национал-социалистом.

Алексей Юдин: Кто из крупных политических акторов ХХ века, кого увлекал Ницше, пророк какого-то будущего политического устройства? Есть такое послевоенное движение французского ницшеанства, целая плеяда философов.

Игорь Эбаноидзе: Французское ницшеанство – это не вполне послевоенное, это и предвоенное, и военное. Жорж Батай в оккупированном немцами Париже пишет книжку о Ницше. Они адекватно относились к Ницше, поэтому для них не было чем-то противоестественным писать о нем в такой ситуации.

Юлия Синеокая: Не надо путать идеологию и философию.

Алексей Юдин: Для Батая, потом для Фуко, для всей этой плеяды все-таки Ницше – это философ, и он не связан с национал-социализмом, с какой-то немецкой идеей.

Игорь Эбаноидзе: Конечно. У Ницше постоянные антинемецкие выпады: против политики, против немецкого государственного строительства, которое происходило при нем под Бисмарком, против каких-то важнейших идейных тенденций. Он обращается исключительно к Гете как к идеалу немца: Гете как великий европеец. При этом Ницше – настоящий немец. Замечательный писатель Герман Казак, сидя в 30-е годы в нацистской Германии, во внутренней эмиграции, пишет в дневнике: "Немецкий дух – это же фактически фиалка. Он должен очень тонко пахнуть на этом небольшом участке. А эти нацисты пытаются из него вырастить дуб, который своим ароматом просто отравит весь окружающий мир".

Алексей Юдин: Ницше – тоже фиалка, не дуб?

Игорь Эбаноидзе: По тонкости аромата это, конечно, фиалка.

Юлия Синеокая: По мощи корневой системы – почему бы и нет? Ницше был антиэтатистом, ему претили идеи государственности.

Алексей Юдин: В послевоенный период Ницше – бог для анархизма, левого радикализма?

Игорь Эбаноидзе: Они многое берут у Ницше, потому что на очень многое закрывают глаза. У Ницше четкая иерархическая структура представлений о том, как должно быть устроено человеческое общество, созданная чуть ли не по образцу древнеиндийских систем, а отчасти – платоновского государства.

Алексей Юдин: В этом плане Ницше по-прежнему актуален для левого радикализма?

Игорь Эбаноидзе: Революционная энергия всегда берет Ницше.

Алексей Юдин: Что осталось в ХХ веке, что перешло в наследство XXI-го от идеи преодоления человека? Есть политическое преодоление в самых сложных и подчас нелепых интерпретациях. А по сути?

Игорь Эбаноидзе: Боймлер в упомянутой работе сказал, что время Ницше его не слышало, потому что не могло услышать, его услышало наше время. Это самое главное, что сопровождает и, боюсь, будет сопровождать Ницше всегда по ходу истории, – в каждом времени найдутся течения и люди, которые скажут: вот это все сегодня, мы должны это воплотить. Сейчас так отчасти говорят трансгуманисты: не все, но очень многие.

Алексей Юдин: Слово философу Владимиру Кантору.

Владимир Кантор: У Леонида Андреева был рассказ с таким простым названием "Сергей Иванович", где молодой человек влюбился в Ницше и в результате покончил с собой. А дальше друг покойного говорит: "Странно, Ницше шел к сильным, а соблазнял слабых. Слабые шли за ним и плохо кончали".

Юлия Синеокая: Большое количество плохо кончило, читая Шопенгауэра. Ведь в России были созданы специальные общества самоубийц после чтения Шопенгауэра, и он был официально запрещен именно из-за волны самоубийств. Ницше тут не может конкурировать.

Алексей Юдин: Это отдельные самоубийства, а были случаи, когда целый мир пытался покончить самоубийством и якобы под влиянием Ницше. Вы это отвергаете?

Юлия Синеокая: Отвергаю.

Алексей Юдин: По вашему мнению, мы можем ждать каких-то дальнейших неприятностей от Фридриха Ницше, или все уже закончилось?

Игорь Эбаноидзе: Дальнейших неприятностей? А они были?

Алексей Юдин: Остается осадок, что неприятности были.

Игорь Эбаноидзе: Осадок остается от Гегеля, от Платона, очень от многих по ходу человеческой истории остается осадок. Все зависит от прочтения и от того, как человек пытается это инструментировать. Мало ли что взбредает в голову политикам…

Юлия Синеокая: Ницше называл себя философом послезавтрашнего дня. Так что мы, очевидно, еще столкнемся с ним: он, как мы знаем, редко ошибался.