На весах судьбы. Роман о возмездии жуликам и ворам

4 декабря, после скоропостижной кончины от сердечной болезни президента П. П. Дорогина, в России совершается Славная революция. К власти приходит народ, в стране наконец устанавливается демократия, наступает всеобщая справедливость – и это заставляет бежать за границу многочисленных адептов старого режима: ненасытных олигархов, нечистых на руку сотрудников спецслужб, замаравших себя пропагандой журналистов, продажных судей, коррумпированных политиков. Однако спокойно жить на украденные деньги где-нибудь в тропическом раю этим жуликам и ворам не суждено: каждого рано или поздно настигает возмездие. Бойцами необычного отряда спецназа Министерства справедливости, однако, руководит не человеческая воля, но рука судьбы и принцип высшей справедливости.

Такова главная сюжетная линия фантастического романа Льва Гурского "Министерство справедливости", только что выпущенного московским издательством "Время". За псевдонимом Лев Гурский кроется саратовский литератор Роман Арбитман, под разными именами написавший более 30 художественных, публицистических и литературоведческих книг. В беседе с корреспондентом Радио Свобода Арбитман рассказывает о своём видении того, как реальная жизнь перекликается с художественным творчеством, о значении псевдонимов в жизни писателя и о влиянии творчества братьев Стругацких на российскую фантастику.

На весах судьбы. О книге Льва Гурского "Министерство справедливости"

– Если описать концептуальный замысел вашей новой книги названием романа "Преступление и наказание" – это будет верно?

– Тут любой заголовок подходит – и "Война и мир", и "Униженные и оскорбленные", и "Жизнь и судьба", любое подходит с союзом "и". Потому что речь идёт не только о наказании, а о некоем состоянии души, которое необходимо во что-то воплотить. Вот сейчас состояние души у многих россиян близко к мстительному, у многих болит душа: они видят виновных в несправедливости, но не могут с ними ничего сделать. Да, в какой-то степени название "Преступление и наказание" подходит, хотя, конечно, отрицательные герои моего романа далеки от Раскольникова: никто из них никогда не признает своей вины и не покается.

– Герои вашей "негодяйской портретной галереи", как она названа одним из героев романа, прописаны предельно "прозрачно". За каждым стоит узнаваемый российский персонаж, начиная с президента Павла Павловича Дорогина, продолжая главным строителем космодрома "Источник" Демидом Альбертовичем Ерголиным или журналистом-пропагандистом Вадимом Сильвестровичем Кенаревым. Как вы на это решились? Довольно смелый поступок по нынешним временам!

– Лев Гурский всегда в своих детективных романах использовал прототипы известных людей, потому что без этого неинтересно. Не знаю, сколько проживут мои романы, но мне важно, чтобы эти романы читали сегодня, здесь и сейчас. Поэтому среди персонажей должны быть узнаваемые личности. Понятно, что степень идентификации разная: Кенарев близок к фигуре известного телепропагандиста, в моей книге он назван "фуфлогоном". А в народе после появления песни Бориса Гребенщикова его называют немножко по-другому. Преступный олигарх Иван Запорожский – более собирательный персонаж, хотя за ним, конечно, тоже стоит реальное, легко узнаваемое лицо. Зачастую творческие решения были совершенно очевидными, не использовать эти прототипы было бы – в контексте той темы, которую я выбрал, – просто грешно. Некоторые фигуры, кстати, пришлось "укрупнять", потому что в реальной жизни они настолько по-человечески мелки, что необходимо было что-нибудь добавить – для психологизма, что ли.

– Такое приближение литературной ткани к действительности для вас естественно или всё-таки вы воспринимали реализацию этого вымысла как своего рода внутренний мальчишеский вызов?

– Нечто подобное я совершил с раннего романа Льва Гурского, "Убить президента". Вышел он в 1995 году, и уже тогда большинство персонажей были полностью или частично реальными фигурами. Некоторые на это обижались, другие злились. Был у меня такой персонаж, которого я назвал Виктор Ноевич Морозов, в нём себя узнал тогдашний главный редактор "Независимой газеты" Виталий Товиевич Третьяков. Он опубликовал в своей газете фрагмент из этого романа с очень обиженным комментарием – чему я, кстати, был рад, поскольку это помогло популяризации книги.

Некоторые пишут: "Какой он смелый!" Но я-то думаю: никакой особой смелости здесь нет, просто многие мои коллеги, к сожалению, включают "внутреннего цензора". Я постарался максимально от этого дистанцироваться, поскольку внутренняя цензура – это смерть литературы, большой литературы или беллетристики, как у меня. Чего там греха таить, наши власти не читают книг, и среди поводов обижаться на них пока гонений на художественную литературу нет. Они обижаются на записи в блогах, на надписи на баннерах или на листовках, но пока случаев, чтобы обиделись из-за того, что кто-то похожий на них отражён в художественной литературе, нет. Если такое случится, то это будет прецедент! И если моя книга станет таким прецедентом... Ну что же, это будет довольно интересно.

– Всем негативным героям вы уготовили (ну, или Лев Гурский уготовил) прямо-таки страшные судьбы, скажем прямо. Силы объективной справедливости заставили их расплатиться сполна за уголовные или моральные преступления. Вам не страшно было убивать героев романа, за которыми стоят почти что реальные прототипы?

Коллаж-вариация на тему обложки романа "Министерство справедливости", художник Валерий Калныньш

– Их не убивают герои романа. Герои этой книги никого не убивают. Главный персонаж, Роман Ильич, является проводником некоей воли мироздания, неких весов судьбы, действие которых не зависит от его желания. Например, Роману Ильичу неприятен один из персонажей, он надеется, что негодяя поразит молния, но молния никого не поражает, потому что там, наверху, суждено иначе. Мне было важно показать: возмездие бежавшим из России чиновникам, олигархам, винтикам неправедной государственной власти – не личный выбор героев, а результат воздействия объективной справедливости. Она где-то в мире существует и просто через героев воплощается. Я это сделал для того, чтобы не превратить героев моей книги в демократических "Петрова и Боширова", которые разъезжают по миру и устраняют людей. Мне важно показать: возмездие не есть выбор конкретных людей, это выбор высших сил. Как автор фантастического романа, я имею право на такой поворот сюжета.

– Но вам не страшно оттого, что вы так или иначе берете на себя полномочия этой высшей силы? Получается, что вашей компьютерной клавиатурой в данном случае движет судьба.

– Ну, если моей клавиатурой движет судьба, то кто я такой, чтобы противиться ей? Не я хочу – "оно" хочет. Нельзя ставить произвольных пределов романному сюжету: если сюжет требует именно такого поворота, только такой поворот в нём и должен быть. Тем более что жанр позволяет дистанцировать персонажей книги от реальных людей. Я не уверен, к счастью или к сожалению (наверное, всё-таки, к сожалению), что людей, которые стоят за персонажами моей книги, в ближайшем будущем постигнет какая-то кара, земная или небесная. Поэтому мне хотелось представить себе такую возможность.

– Верно я понимаю, что, будучи писателем-фантастом, вы всё же не верите в существование объективной справедливости в реальной жизни?

– Фантастам положено верить в то, о чём они пишут, хотя бы отчасти. Чисто теоретически я представляю себе, что, наверное, что-то подобное тому, о чём вы говорите, должно существовать. В свое время братья Стругацкие написали замечательную повесть "За миллиард лет до конца света", в которой введено такое понятие – "гомеостатическое мироздание". Это такая огромная амёба, у которой нет разума, а есть только инстинкты. Если амёба чувствует, что ей грозят неприятности, то она реагирует. Некоторые люди, оценивая эту реакцию, считают её проявлением чьего-то разума, но на самом деле просто мироздание так реагирует. Так вот и я считаю, что эта высшая справедливость – не воля разумного существа, а закон природы.

Ну вот я придумал такой закон природы, хотя вовсе не уверен в том, что это именно я его вычислил. Существует Третий закон Исаака Ньютона – действие равно противодействию. Почему бы не представить, что в сфере этики существует тоже такой вот закон? Я совершенно такого не исключаю. Просто он не всегда работает, иногда он плохо работает, иногда он не вовремя работает, но вот я представил себе: он работает вовремя, и человек из моей книги является проводником закона. То есть закон работает не вообще, ему нужен катализатор, и герои романа являются таким катализатором. Я вполне допускаю, что такое возможно. Во всяком случае, мне, как обычному человеку, хочется в это верить.

– В какой степени вам близок творческий метод братьев Стругацких, концепция их работы, концепция работы Владимира Орлова с его "Альтистом Даниловым"? Внимательный читатель без труда обнаружит перекличку вашего текста с творчеством этих писателей.

– Я люблю "Альтиста Данилова", это единственное большое произведение Владимира Орлова, которое я люблю. И конечно, влияние Стругацких я чувствую безусловно. Стругацкие были мною прочитаны в подростковом возрасте, я их читал всю сознательную жизнь, и сейчас время от времени перечитываю. Я поступил на филфак для того, чтобы заниматься творчеством Стругацких, потом написал дипломную работу, посвященную братьям Стругацким. Я участвовал в премиях, которые учредил Борис Стругацкий, сам получал несколько раз его премию. Я печатался в журнале, которым руководил Стругацкий. Борис Натанович защищал меня, когда на одну мою книгу подали в суд, он рекомендовал меня в Союз писателей. Короче говоря, вся моя жизнь прошла под знаком Стругацких, и конечно, их творчество на меня повлияло. Главное вот что: фантастика не должна быть фантастической, фантастика должна быть человеческой, фантастический элемент должен быть толчком к действию, а дальше всё должно развиваться как в обычной жизни. То же самое происходит и в моих книгах: существует некий фантастический элемент, который "попадает" во вполне реальную обстановку, и эта реальная обстановка под этот фантастический элемент прогибается или не прогибается.

– Простите, если вопрос покажется вам бестактным: вы не боитесь написать так же, как братья Стругацкие, только хуже?

Коллаж-вариация на тему обложки романа "Министерство справедливости", художник Валерий Калныньш

– Поначалу очень многие люди, которые учились у Стругацких, писали как братья Стругацкие, только хуже. Некоторые продолжают это делать до сих пор. Я, скорее всего, пишу хуже, чем братья Стругацкие, но надеюсь, что пишу всё-таки немного по-другому. Ты сначала смотришь, как делают мэтры, а потом начинаешь делать иначе, отходишь от схожести, сохраняя тем не менее верность эстетическим, стилистическим и прочим принципам. Я надеюсь, что пишу всё-таки по-другому. Во всяком случае, ни один критик не писал: Гурский пишет также, как Стругацкие. Я понимаю, о чём вы спрашиваете, известна ситуация со Стивеном Кингом и его сыном, известным под псевдонимом Джо Хилл. Кинг говорил: если я умру, то сын допишет мою книгу, и никто даже не заметит, что это писал другой человек. Но всё-таки здесь речь идёт о семейной династии, а не о литературной учёбе, о литературном влиянии. Был в свое время такой замечательный литературный проект "Время учеников", придуманный редактором Андреем Чертковым: фантасты специально пытались продолжать Стругацких, используя их персонажи и какие-то элементы стилистики. Рецензируя этот проект, я писал: читая эти книги, ты понимаешь, насколько Стругацкие лучше своих подражателей. Может быть, и в мой текст проникают какие-то их обороты, словечки, я не знаю... Когда пишешь, что-то влетает в твой текст невольно, ты не всегда можешь этому противиться. Потом выясняется, что где-то какая-то внутренняя цитата была использована из Стругацких или из других каких-то произведений, из Ильфа и Петрова, из Булгакова, Бог знает еще из кого.

– В вашем романе, пожалуй, собраны все признаки бестселлера: упругий динамичный сюжет, актуальная тема, узнаваемость реалий за окном, в конце концов, это просто хорошо написано и написано с хорошей иронией. Нет только одного элемента – любовной линии. Почему?

– Начнем с того, что любовная линия там есть, она не очень большая, но тем не менее присутствует. Она становится катализатором одной части сюжета. Чтобы достоверно написать женский образ, нужно вжиться в него, и не у всех это получается. У Льва Толстого это получается, у Достоевского в какой-то степени получается. Стругацкие, например, сами признавали, что им трудно даются женские образы. И в этом смысле я последователь Стругацких, мне трудновато даются женские образы. Если я не могу сделать что-то хорошо, то лучше совсем не делать. Я думаю, что когда из этой книги сделают телесериал, то умные и талантливые сценаристы прекрасно допишут, и там будет любовная линия. Другое дело, что я не знаю, когда будет снят сериал по этой книге, потому что нынешняя Россия, к сожалению, не приспособлена для сериала с такой тематикой.

– Тут я с вами даже и спорить не буду. В какой степени главный герой вашей книги Роман Ильич – альтер эго автора романа?

– Проще всего писать персонаж с себя. Это не первое появление Романа Ильича в литературе. В 2008 году я написал книгу (вернее, Лев Гурский написал), которая называлась "Роман Арбитман. Биография второго президента России". Там героя тоже звали Роман Ильич Арбитман, это была стилизация под серию "Жизнь замечательных людей", вернее, пародия на "ЖЗЛ". Я себе представил: что было бы, если бы Борис Ельцин выбрал своим преемником не гэбэшника из Петербурга, а журналиста и учителя из Саратова? Как бы перевернулась история? Это была утопия: в истории России всё было бы хорошо. Я взял часть своей биографии – и учительство в деревне, и филфак, и прочее. Так было удобнее, было от чего оттолкнуться. Когда я выбирал персонажа для вот этой новой книги, то не стал ему давать своей фамилии, чтобы это не было такой уж большой наглостью, чтобы не повторяться. Мой Роман Ильич фамилии не имеет – впрочем, все главные герои книги без фамилий, они ведь сотрудники некоей секретной службы, а там фамилии совершенно не нужны.

Такую персонализацию я считаю необходимой. Любой пишущий человек очень много берет в книгу от самого себя. Я думаю, что и в других персонажах есть что-то от их автора. И в отрицательных персонажах есть что-то от автора, потому что совершенно невозможно от них дистанцироваться. Ты встаешь на их позицию и пытаешься представить, как бы они себя вели, как бы они поступили. Во внутренних монологах антагонистов тоже присутствую я, Роман Арбитман, Лев Гурский.

– В вашем романе есть не только отрицательные герои и не только "народные мстители", но и персонажи положительные, которых высшая справедливость, может, и потрепала или даже наказала, но тем не менее им не уготовлена столь жестокая участь, как тем, кого вы ставите по ту сторону добра и зла. Скажем, рыжеволосый бизнесмен и чиновник Болеслав Янович Потоцкий, глава компании "Фармако", отделался только тем, что костюм его испорчен птичьим пометом. Бизнесмен Сергей Михайлович Каховский не руководил у вас в своём прошлом крупной нефтяной компанией (как, полагаю, его протагонист в реальной жизни), он директор Музея новейшей истории России, который располагается в бывшем здании Государственной думы, а парламент новой России переехал заседать в павильон "Космос" на ВДНХ. Хотелось бы это увидеть, кстати... Мне показалось, что вы меньше внимания уделили положительным персонажам, по крайней мере, они не выписаны столь детально. Ошибаюсь ли я?

– Некоторые персонажи у меня присутствуют в разных книгах, и в новых книгах они развиваются. Болеслав Потоцкий впервые появился в романе "Спасти президента", там он служил главой президентской администрации. Потом он появлялся в романе "Пробуждение Дениса Анатольевича", где руководил биологической корпорацией, и теперь вот переместился в корпорацию "Фармако". Нужно смотреть, как развивается этот образ от романа к роману. Я не счел нужным глубоко прописывать образ этого персонажа, просто потому, что уже много про него написал.

Вообще, персонаж книги часто значительно отличается от своего прототипа. Вот ты берешь какого-то человека в качестве прообраза, а потом человек развивается в одну сторону, а персонаж – в другую. Потоцкий сильно изменился по сравнению с Болеславом из романа "Спасти президента". Или, например, у меня был такой персонаж (скорее, отрицательный) – Фердинанд Изюмов, безбашенный писатель из романа "Убить президента", который был процентов на семьдесят Эдуардом Лимоновым. Эдуард Вениаминович сильно на меня обижался, а потом Лимонов пошел в одну сторону, персонаж пошел в другую сторону, и в третьем романе они уже были совсем не похожи. Ещё вот что: и Потоцкий, и Каховский скорее персонажи служебные. Они нужны для того, чтобы подвинуть фигуру главного героя с одной горизонтали на другую, ну и попутно некоторым количеством своих суждений дополнить ту картину прекрасной России будущего, которую я постарался в романе нарисовать.

– Под псевдонимом Лев Гурский писатель Роман Арбитман написал больше двадцати романов. Зачем нужен Лев Гурский, если есть Роман Арбитман?

– Роман Арбитман – это литературный критик, а сейчас еще и кинокритик, и телекритик, потому что я теперь занимаюсь телесериалами. Когда критик берется за беллетристику, то велика вероятность услышать от читателя: "Поначалу сам критикуешь других, а потом книги пишешь". Любой критик, который занимается беллетристикой или большой литературой, невольно подставляется, а мне подставляться совсем не хотелось. Поэтому я с самого начала решил дистанцировать своего Льва Гурского от Романа Арбитмана: Арбитман занимается критикой, а Гурский занимается прозой. Мне хотелось придумать писателя от начала до конца, не просто псевдоним взять, а придумать целую личность, биографию.

Я поселил Гурского в Америке, придумал ему жену, детей. Примерно пять лет мне удавалось работать с этой мистификацией, я выдавал себя за литературного агента Льва Гурского. Примерно в 2000 году тем не менее пришлось открыть тайну: многие уже догадались. Когда имеешь дело с бухгалтерией, чтобы получать гонорар за книги, все такие тайны всё равно как-то разлетаются, секрет сохранить невозможно. Я сохранил уже не личность – потому что куда деваться! – но псевдоним Лев Гурский. Гурский мне помогает перестраиваться: любимый отдых, как известно, это перемена занятий, а в моём случае ещё и смена личностей.

– В книге "Министерство справедливости" поставлена окончательная сюжетная точка или будет продолжение?

– У этого романа продолжения не будет, потому что по данной теме всё уже сказано. Если будем живы, то появятся новые романы Льва Гурского и новые книги Романа Арбитмана. Я сейчас пишу книгу про телесериалы. Уже вышел обзор 105 англо-американских телесериалов, теперь будет обзор 250. Если читатели у меня будут, то будут и книги, а если читателей не будет – значит, не будет ни писателя Гурского, ни критика Арбитмана. Но я надеюсь, что до такой крайности не дойдет: как бы ни скукожился сегмент читателей русскоязычной литературы, всё равно они существуют. Я сужу об этом по откликам на мою книгу: люди по-прежнему читают. Может быть, читают в другом формате, скажем, в формате аудиокниги, но всё равно текст до них доходит. Если человек потратил два часа времени на чтение моей книги или пять часов на то, чтобы послушать эту книгу, и почувствовал удовольствие – значит, я поработал не зря. Для того, как мне кажется, и существует литература, чтобы человеку было хорошо, – рассказал в интервью Радио Свобода писатель и литературный критик Роман Арбитман.

Роману Арбитману 58 лет, он родился, вырос и живёт в Саратове. Первый сборник статей опубликовал в начале 1990-х, первый роман под псевдонимом Лев Гурский ("Убить президента") вышел из печати в 1995 году. По роману Гурского "Перемена мест" снят 18-серийный сериал "Досье детектива Дубровского". Роман "Министерство справедливости" – 22-я книга Льва Гурского. Несколько лет Арбитман был колумнистом Радио Свобода.