Неабстрактная война. Александра Вагнер – о наивности и равнодушии

Всего на несколько недель в открытом доступе оказался документальный фильм режиссера Петра Армяновского "Горчица в садах". Это рассказ о войне в Донбассе, в котором нет кадров с оружием, съемок вооружённых действий или видеопортретов военных с нашивками, по которым можно идентифицировать стороны конфликта. Война присутствует только в звуках: в доме, в котором происходили съемки, по ночам еле слышна стрельба. Он находится близ линии разграничения на подконтрольной украинскому правительству территории. Кажется, что по прошествии семи лет о том, что произошло, не расскажешь лучше, чем через историю обычного человека, судьба которого изменилась из-за событий, начавшихся в 2014 году.

Главная героиня фильма, Олена Апчел, приезжает на несколько дней навестить дом, в котором она провела детство с родителями и в котором в последние годы уже не живет. Она рассказывает историю своей жизни, вплетая в неё еле заметные знаки продолжающегося противостояния: переходит на шёпот, когда рассказывает на камеру о пророссийских взглядах соседа или высказывает мысль о том, что война закончится, когда люди просто перестанут думать о ней, например, прекратят посылать на нужды фронта пожертвования, или, например, когда стороны конфликта поймут, что стрельбу и противостояние нужно прекратить.

Олена признается, что эти взгляды привели к тому, что от неё отвернулись друзья. Она смотрит на напоминающую горы отработанную породу, рассказывая, что, когда была девочкой, находила там цветную глину для поделок, и говорит о том, что всё вокруг теперь заминировано и она не представляет, где могут теперь играть дети. Эта война – в отличие от времени, когда бои только начинались, – уже лишена абстрактности, она реальна, и она продолжается: главная героиня фильма уверена, что мины останутся в окрестностях дома её детства надолго, раз до сих пор из-под земли время от времени достают снаряды времён Второй мировой войны.

В воспоминаниях девушки проскальзывает фраза о том, что в самом начале конфликта она надеялась: всё закончится довольно быстро, нужно только чуть-чуть потерпеть. И я вспоминаю о своих таких же наивных мыслях семилетней давности, когда приехала в Донбасс, чтобы попробовать понять, что же на самом деле там происходит. Тогда участие России в этих событиях было таким же неявным, как в начале войны в Афганистане, в которую вмешался СССР: и в том, и в другом случае Москва открещивалась от присутствия военных советников, пока не ввела войска. Советским гражданам информацию о войне подавали скудно, пока льющаяся в далекой азиатской стране кровь не выплеснулась в советскую реальность тысячами цинковых гробов.

В Донбассе, наоборот, кровь лилась на нас с телеэкранов и экранов компьютеров чуть ли не с самого начала, но это никак не повлияло на желание войну остановить. Против войны в Афганистане протестовал Андрей Сахаров, против войны в Донбассе – Борис Немцов. Но, помимо них, кто протестовал? Да, было несколько маршей мира, однако массового антивоенного движения не было ни в СССР, ни в России. И это при том, что число погибших на востоке Украины российских граждан неизвестно до сих пор, их просто никто не удосужился посчитать. Россия отказывается признать своё участие в конфликте, хотя это доказывает даже такой простой бытовой факт, как свободное хождение российских рублей на неподконтрольных Киеву территориях, не говоря уже о вооружениях, с которыми воюют те, кто стоит на линии разграничения.

Но семь лет назад многое было скрыто. Я перечитываю свой первый репортаж из Луганска и понимаю, что те, с кем мне тогда удалось поговорить – фермер, официантка, прохожие на улице, молодые люди в "протестном" лагере, разбитом в центре города, – в мае 2014 года продолжали размышлять в категориях обычной политики, какая возможна в мирное время: с Россией, с Украиной, автономность региона. Хотя по улицам и тогда ходили люди с оружием, вооружённые автоматами "ополченцы" патрулировали здания железнодорожного вокзала, областной администрации, захваченного ими СБУ. Война многим жителям Луганска казалось тогда нереальной, существующей где-то там, в Краматорске и Славянске, а не вот здесь, под носом. Они боялись войны, но словно по-детски, как не представляющего угрозу абстрактного явления в военном фильме или на репортажной фотографии, иначе наверняка вели бы себя по-другому: выходили бы на улицы и требовали, чтобы люди с автоматами в руках с этих улиц немедленно исчезли. Настоящие боевые действия пришли в Луганск позже, чем в Донецк. А в Донецке оружие превратилось из абстрактного в реальное быстрее, чем в Луганске: как только в конце мая 2014 года в город прибыли с автоматами чеченцы и вслед за этим начались бои за донецкий аэропорт.

Как описать войну так, чтобы даже тот, кто её не пережил, понял, что она несет с собой? Так, чтобы война, в отличие от самых изощренных боевых кинолент или фотографий из зон конфликта, не превратилась в "синтетическую пищу, разжёванную своим создателем", как критически охарактеризовал это семиотик и философ Ролан Барт? Вопрос не праздный, потому что, кажется, только это способно заставить тысячи наблюдающих за происходящим в Донбассе с диванов своих тёплых гостиных понять: кровопролитие нужно остановить, а лучше вообще не начинать.

В моем звуковом архиве сохранилась короткая запись, сделанная для новостного эфира в конце мая 2014 года во время первого боя за аэропорт в Донецке. Я стояла неподалеку от аэропорта, рядом с железнодорожным вокзалом, когда начался обстрел: казалось, что звуки этих выстрелов и взрывов обволакивают меня со всех сторон. Бежать было невозможно и бессмысленно, потому что не было понятно, откуда ведется огонь. Когда бой стих, я прошла метров 300 от того места, где стояла до этого, и увидела тело убитого мужчины. Найти в себе силы сфотографировать его, несмотря на журналистскую профессию, я не смогла. Тогда я оценивала случившееся как профессиональный промах, и только спустя какое-то время поняла, почему так поступила: его тело могло быть моим телом, а на войне граница, отделяющая живого человека от мёртвого, столь тонка, что часто зависит от случайности: стоишь ли ты здесь или на десять метров дальше.

Животный страх, который испытываешь в такие моменты, невозможно пережить нигде, кроме как на войне. Не пережив это, никогда не перепутаешь стрельбу на поражение со звуками фейерверка. Не будешь воспринимать как абстрактное число убитых, как просто цифры в череде статистических данных. Война в Афганистане унесла жизни более 15 тысяч советских военных, война в Донбассе – по крайней мере 10 тысяч убитых военных по обе стороны конфликта и почти 3,5 тысячи убитых гражданских лиц, как говорится об этом в докладе комитета по правам человека ООН (данные на начало февраля 2020 года).

Одновременно с этим в "ДНР" собираются вводить всеобщую воинскую обязанность. А пока закон не приняли, бывший глава "сепаратистского" батальона "Восток" Александр Ходаковский занимается подготовкой казарм для первых "срочников". Призывать на военную службу намерены не только молодых людей, но и людей старшего возраста. В России этот очередной виток милитаризации поддерживаемых Москвой территорий, как видно, уже никто не замечает. А может быть, даже и приветствуют, судя по тому, что никто не возражает против текста так называемой доктрины "Русского Донбасса": в ней написано, что одна из будущих целей "ДНР" и "ЛНР" – "установление контроля над всеми территориями Донецкой и Луганской областей" Украины. "Министр иностранных дел "ДНР" Наталья Никанорова недавно заявила, что доктрина соответствует Минским соглашениям...

Когда в 1968 году советские войска вошли в Чехословакию, на Красную площадь вышли всего 8 человек. Когда началась война в Афганистане, против неё выступил один Андрей Сахаров. Эти люди не повлияли на то, чтобы агрессия прекратилась, но стали символами, которые оставила нам история. Ещё одним таким символом стало массовое антивоенное движение в США, повлиявшее на решение президента Ричарда Никсона вывести войска из Вьетнама. Это напоминание о том, что страх и равнодушие, как и войну, можно остановить.

Александра Вагнер – журналист Радио Свобода​

Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции