Спецуроки про спецоперацию

• В российские школы и колледжи рассылают методички о том, как рассказывать детям про войну и ее последствия.

• В Москве начались слушания по обвинению военного обозревателя Ивана Сафронова в госизмене.

• В Самаре судят шестерых полицейских, которые массово фальсифицировали дела о наркотиках.

ШКОЛА И "СПЕЦОПЕРАЦИЯ"

Особые уроки по особым методичкам прошли на этой неделе в некоторых российских школах. Педагоги рассказывали ученикам средней и старшей школы об успехах импортозамещения на фоне антироссийских санкций из-за войны в Украине. Чуть раньше, в марте, учителям предлагали разъяснять пользу проведения спецоперации. Тех, кто высказывал противоположную точку зрения, либо увольняли, либо штрафовали – по доносам их же учеников.

Как учителя рассказывают про "спецоперацию"

"Дайте учителю учить!" – петиция с таким требованием уже собрала более 36 тысяч подписей. Ее авторы, в частности, отмечают: "Школа стала площадкой, которую различные структуры используют для реализации своих интересов, весьма условно связанных с образовательным процессом. А воспитательные мероприятия часто идут в ущерб образовательному процессу". Об этом мы поговорили с оргсекретарем независимого профсоюза "Учитель" Ольгой Мирясовой.

Спецуроки про спецоперацию

^{Видеоверсия программы}

Ольга Мирясова: Примерно с начала марта добавились мероприятия в количестве трех штук. И это не так мало для школы, ведь там и так есть план воспитательной работы, программа по обществознанию и истории, и когда в нее пытаются вставить еще какие-то дополнительные темы, то остальные нужно уплотнить, и программу пройти очень сложно. Проблема еще в том, что учителям присылают материалы на те темы, в которых они не очень хорошо разбираются. Экономисты и сами пока не очень понимают, как санкции повлияют на российскую экономику, а учителя должны объяснить детям, что они повлияют хорошо. И неудивительно, что дети могут иметь по этому поводу свое мнение, спорить с учителями, а те часто оказываются некомпетентны.

Сейчас все это очень проблематично в связи с крайней политизированностью истории и с наличием административного и уголовного преследования за высказывание некоторых позиций. Учителя оказались в очень сложной ситуации. Те, кто не разделяет точку зрения власти на происходящее, вынуждены озвучивать какую-то информацию, но отчасти уверены, что она лживая. Иногда эти уроки проходят формально, они говорят: "Я вынужден провести, давайте я вам озвучу". Кто-то имеет возможность отказаться, потому что руководство школы тоже все понимает, а кто-то вынужден идти на сделку со своей совестью.

Ольга Мирясова

Учителя писали, что на них кричали, оказывали давление, угрожали увольнением, обвиняли в отсутствии патриотизма. Есть несколько случаев, когда выносили выговоры. Молодая учительница в самом начале так называемой "спецоперации" высказывалась прямо, и завуч пришла посередине урока и при детях отчитывала ее, включила видео с выступлением Путина. В итоге учительницу выдавили из школы, она уволилась, потому что ей угрожали уголовным делом. Я знаю об одном таком деле, которое было возбуждено, судя по сообщениям в СМИ.

Во всех остальных случаях речь шла об административных взысканиях, связанных либо с трудовой сферой, либо с задержанием учителей во время протестов, что приводило к увольнению. И, по-моему, есть случая три, когда увольняли за аморальный проступок, хотя непонятно, как они будут обосновывать в суде, если люди попытаются восстановиться, наличие этого аморального проступка. По Конституции учителя, как и любые граждане, имеют право на выражение своей гражданской позиции.

Марьяна Торочешникова: А что говорит закон об образовании: можно ли вообще политизировать учебу в школах и обсуждать с детьми политику?

Ольга Мирясова: Там задана очень широкая рамка. Агитация в школе запрещена, но никто не знает, где, с какого момента начинается политическая пропаганда и агитация, а где это еще выражение собственного мнения, обсуждение урока. Однако в большинстве случаев все-таки не доходило до уголовных дел или до увольнения.

Марьяна Торочешникова: Насколько политизировалась школа сейчас, после начала "специальной операции"?

Ольга Мирясова: В значительной степени политизировалась, хотя совсем монолитной картины нет. Крупные города все-таки ведут себя несколько иначе в этом плане, чем небольшие райцентры. Все эти материалы скорее порождают дискуссии, чем играют пропагандистскую роль, ведь реальность, в которой живут люди, не очень соотносится с тем, что написано в этих методичках. У людей есть интернет, альтернативные источники, и если не 100%, то 10-20% ими пользуются и имеют другую точку зрения. Видимо, наиболее активные в социальном плане учителя, имеющие собственную точку зрения, с большой вероятностью уйдут из школы.

ОЧЕНЬ СЕКРЕТНОЕ ДЕЛО

В Московском городском суде начались слушания по существу дела журналиста Ивана Сафронова, которого обвиняют в государственной измене. Суд проходит в закрытом режиме: следствие настаивает, что в деле есть государственная тайна. Сафронов остается под арестом с июля 2020 года. Его адвокаты заявляют: их подзащитный до сих пор не знает, в чем именно его обвиняют и в чем, по версии следствия, заключалась госизмена.

Очень секретное дело. Суд над Иваном Сафроновым

Мы созвонились с Иваном Павловым, руководителем правозащитной команды "Первый отдел", экспертом по делам о государственной безопасности. Недавно палата адвокатов Санкт-Петербурга по требованию Минюста приостановила его адвокатский статус, а еще раньше в России против Павлова возбудили уголовное дело из-за разглашения тайны следствия как раз по делу Ивана Сафронова.

Иван Павлов: Дело, конечно, уникальное, и не только потому, что судят журналиста за его профессиональную деятельность. Тут очень много моментов, которые можно назвать исключительными: например, уровень противодействия защите. Ведь с первого дня, когда Иван Сафронов был задержан и ему избиралась мера пресечения, от защиты скрывались те документы, которые в других делах защите предоставлялись, и там было более-менее понятно, в чем обвиняют их подзащитного. Это самое важное право – право на защиту, право знать, в чем обвиняется человек. И вот это право было нарушено и нарушается до сих пор, поскольку обвинение сформулировано таким образом, что из него невозможно четко понять, от чего надо защищаться.

Иван Павлов

Там есть еще очень много всяких вещей, которые в других делах тоже встречаются, но достаточно редко. Например, Ивана обвиняют в переписке с Мартином Ларишем. Он несколько лет работал в Москве с аккредитацией как иностранный журналист, никаких претензий к нему никто не выдвигал. Иван познакомился с ним в Москве. Мартин уехал к себе в Чехию, они переписывались уже как друзья, вместе путешествовали, ездили друг к другу в гости, постили в фейсбуке общие фотографии.

И тут Сафронова обвиняют в этой переписке и говорят, что Мартин Лариш, оказывается, кадровый сотрудник спецслужб. Этот тезис ФСБ доказывает просто справкой, подписанной генералом ФСБ. Чем можно опровергнуть справку, доказав, что человек не верблюд, если в этой справке написано, что он верблюд? Следствие и оперативное сопровождение ведет ФСБ, из документов, которые подписаны сотрудником ФСБ, стряпаются доказательства. К тому же наверняка приведут какого-нибудь секретного свидетеля, тоже сотрудника ФСБ, который подтвердит, что написанное в справке правда, только он никогда не объяснит, в связи с чем пришел к такому выводу. Это просто абсурд, который, к сожалению, мы встречаем не только в деле Сафронова, но и в других делах. Все это проходит за закрытыми дверями, и нам не всегда удается остановить этот беспредел.

А в военное время вообще очень сложно получить какую-то справедливость в суде. Ясно, что суды будут стряпать эти приговоры, несмотря ни на какие оправдательные документы. В мирное-то время было сложно добиться справедливости, а сейчас и подавно.

Марьяна Торочешникова: Для чего вообще потребовалось возбуждать дело о госизмене против Ивана Сафронова?

Иван Павлов: Дела о госизмене были некоторой подготовкой общества к войне. Они обозначают тех самых "внутренних врагов". Поэтому с 2015 года мы наблюдаем вспышку дел о госизмене: 15-16 дел в год, а не 2-3, как раньше. Это не значит, что граждане стали больше изменять своей родине, просто начал расти политический спрос на такие дела – для того, чтобы в обществе царила атмосфера шпиономании, милитаристская атмосфера, которая как раз и является предпосылкой к началу военных действий. Режим Путина требует штамповать этих врагов, для того чтобы поддерживать власть. Уйдет этот режим – уверен, что большинство приговоров по этим статьям будут пересмотрены, а люди освобождены.

ПОПРАВИЛИ ОТЧЕТНОСТЬ

Суд в Самаре суд рассматривает дело шестерых сотрудников полиции, которые массово фальсифицировали дела о наркотиках. На протяжении нескольких лет они подбрасывали запрещенные вещества и пытали людей, требуя подписать признательные показания. Вместе с полицейскими судят и 15 жителей Самары, которые, выступая в роли подставных свидетелей – так называемых "штатных понятых" и закупщиков наркотиков, помогали фальсифицировать дела. В результате их совместных усилий в колониях оказались десятки невиновных людей, большинство из которых вряд ли добьются реабилитации раньше, чем закончится суд над полицейскими, который длится уже полтора года.

Поправили отчетность

228 статью Уголовного кодекса, предусматривающую ответственность за участие в незаконном обороте наркотиков, называют "народной": почти четверть российских заключенных осуждены именно по "наркотическим" статьям. Об этом говорил даже Владимир Путин во время "прямой линии" в 2019 году. При этом в России по прежнему существует "палочная" система отчетности полиции, стимулирующая полицейских к "рисованию" дел, а судьи не слишком требовательны к качеству их расследования.

На видеосвязи с нами – юрист проекта Hand-help.ru Арсений Левинсон. Очевидно, процессов, подобных этому, должно быть в разы больше?

Арсений Левинсон: Да, это дело – даже не вершина айсберга, а маленькая снежинка на нем. Отдельные уголовные дела в отношении сотрудников полиции не решают проблему, пока эти дела легко проходят в судах и фактически нет судебного контроля над деятельностью наркополиции. Представление, что все можно решить силовым образом, неверно. При этом строгость наказаний растет, особенно по сбыту. За последние десять лет в разы выросло количество приговоров на сроки больше десяти лет лишения свободы.

Марьяна Торочешникова: Причем сбытом в России часто считают и передачу одной дозы от одного наркопотребителя другому, даже совершенно бесплатно.

Арсений Левинсон

Арсений Левинсон: И такие сроки зачастую получают при так называемом "социальном сбыте", когда наркопотребители вместе приобретают наркотики, и одного задерживают и принуждают сказать, что другой собирался ему эти наркотики сбыть, а другого обвиняют в покушении на сбыт. А требования к доказыванию этого умысла чрезвычайно малы: оперативник скажет, что имелась оперативная информация о том, что гражданин причастен к незаконному распространению наркотиков.

Марьяна Торочешникова: Наркопотребление в России – очень стигматизированная история. Человек, которого подозревают в хранении и употреблении наркотиков, уже априори для многих преступник, поэтому какая разница: фабриковали на него дело или нет?

Арсений Левинсон: А кто-то говорит: "Расстреливать надо!". Конечно, это негуманная, человеконенавистническая позиция. Но все это не приводит к решению проблемы. Пресловутая война с наркотиками, как и любая война, не может достичь никаких благородных целей, а может только увеличить количество ненависти, уровень насилия в обществе и создать новые социальные проблемы. Реагирование государства должно быть иным и лежать в социально-медицинской плоскости.

Марьяна Торочешникова: Выяснилось, что Россия сейчас является лидером по числу потребителей наркотиков в странах Восточной и Центральной Европы и Центральной Азии. Об этом было заявлено недавно созданной Международной комиссией по наркополитике. По оценкам экспертов, в этих регионах наркотики употребляют приблизительно 3 миллиона человек, и 1 миллион 8 тысяч из них – в России.

Арсений Левинсон: 20 лет наращивания репрессий и ужесточения наказания не привели к существенному сокращению уровня употребления наркотиков в обществе и к понижению их доступности. До последнего времени в России наркотики были доступнее, чем в большинстве стран мира, из-за того, что действовала всем известная DarkNet-площадка по продаже наркотиков, которую недавно закрыла не российская, а немецкая полиция в сотрудничестве с США и другими странами. А преследование десятков тысяч "закладчиков", работавших на эти магазины, ни к чему не приводило: вместо одного "закладчика" нанимали другого. Это не останавливало молодежь, ведь эта незаконная деятельность чрезвычайно прибыльна, а в регионах вообще нет другой работы для студентов и школьников, и люди шли на риск, чтобы заработать на велосипед или телефон.

Марьяна Торочешникова: А почему не ловят крупных?

Арсений Левинсон: Потому что не умеют.

Марьяна Торочешникова: Или не хотят? Часто можно слышать, что главная наркомафия – это те, кто борется с этой наркомафией.

Арсений Левинсон: В России никогда не было войны наркомафии с полицией, потому что, видимо, договаривались, если это не одни и те же лица. Чрезвычайно распространена коррупция, и это тоже влияет: "крышуют" и так далее. Мы не можем утверждать, что государство занимается наркобизнесом. Но довольно высокопоставленные сотрудники Наркоконтроля заявляли о том, что причастные к органам безопасности лица создавали в DarkNet магазины, распространяли наркотики и одновременно вербовали школьников и студентов, из которых потом делали организованные группы и отчитывались об успешной деятельности по борьбе с наркотиками, а магазин продолжал функционировать. Было видеообращение одного из сотрудников полиции, его можно найти в YouTube. Но никто не решает проблему, заявления и факты не расследуются. Тот сотрудник полиции, по-моему, сам был осужден "за разглашение сведений, составляющих государственную тайну".

Марьяна Торочешникова: В этом докладе было отмечено, что российская наркополитика основана "исключительно на стигматизации и наказаниях, с полным пренебрежением к правам человека и научному подходу". В России большинство чиновников выступают категорически против заместительной, так называемой "метадоновой" терапии. Кроме того, в России нет "программ уголовной юстиции и общественного здоровья, которые могут уравновесить деятельность правоохранительных органов в вопросах борьбы с наркотиками". Почему так происходит, почему борются только насильственными методами?

Арсений Левинсон: Это неприбыльно и не кормит аппарат силовиков. Фактически нет вообще никакого лечения и реабилитации, а то, которое есть, очень малодоступно. Кроме того, обращение за наркологической помощью может привести к тому, что окажешься в полиции.