Александр Генис: Сегодняшний ''Американский час'' откроет апрельский выпуск ''Нью-йоркского альманаха'', в котором мы с Соломоном Волковым рассказываем о новостях общественно-культурной жизни, какими они видятся из Нью-Йорка.
Фестиваль поддержки жертв цунами
Я живу в районе, где очень много японцев - примерно пол нашего городка составляют японцы. Вторая половина приносит деньги вместе с первой и собирают на жертв цунами. И так происходит сегодня всюду - весь Нью-Йорк сегодня участвует в этой волне сочувствия. Как, Соломон, это отражается на культурной жизни города?
Соломон Волков: Как вы знаете, в Нью-Йорке проходит Фестиваль японской культуры. Причем этот фестиваль очень широк по своему размаху и по своей хронологической насыщенности - там звучит и старинная японская музыка, и современная, музыканты исполняют музыку на сямисеэнах - японских традиционных инструментах, звучит традиционная архаичная японская ударная музыка, невероятно интересное и увлекательное зрелище. Планировалось событие задолго, естественно, до трагических событий в Японии. Таким образом весь этот фестиваль превратился в огромное приношение и демонстрацию симпатии нью-йоркцев к японцам.
Александр Генис: Интересно, что теплые отношения между Нью-Йорком и Токио были очень давними. Еще в 1914 году японцы подарили вишни Бруклинскому ботаническому саду, и до сих пор каждую весну (скоро эта пора придет) зацветают вишни в Бруклинском саду. За ними присматривают японские садовники. И этой традиции не помешала даже война, хотя к японцам отношение в Америке было чудовищное. Ведь если мы посмотрим старые военные фильмы, то увидим, сколько расизма было в отношениях Америки к Японии, в отличие, скажем, от отношения к немцам.
К немцам американцы относились как к соперникам, а к японцам — как к муравьям. И подумайте, как изменилась ситуация.
Соломон Волков: Недавние фильмы Клинта Иствуда тоже демонстрируют этот сдвиг в отношении даже к военным к японцам, которые устроили когда-то Америке Перл Харбор.
Александр Генис: В Нью-Йорке ведь есть очень много интересных заведений, например, Японский художественный центр, где я не раз слушал самые странные фестивали японской музыки.
Соломон Волков: Влияние Японии особенно заметно в области классической музыки. В то время как на Западе вообще, и в Америке, в частности, обучение школьников классической музыке сходит на нет, в Японии к этому относятся очень серьезно - детей приучают к европейской классической музыке с самого раннего возраста, и она там пользуется тем уважением и почетом, которые классическая музыка когда-то имела на Западе, в частности, в Нью-Йорке. Сейчас это уважение испаряется на наших глазах.
Дирижер Сейджи Озава - наиболее знаменитый японец в области классической музыки сегодня - когда-то сказал, что он мечтает, что когда-нибудь японцы смогут вернуть Западу тот долг в области классической музыки, который они когда-то получили, что она вернется опять на Запад из Японии. Эту мысль Сейджи Озавы я хотел бы проиллюстрировать фрагментом из музыки Тору Такэмицу, тоже, может быть, самого знаменитого японского композитора, родившегося в 1930 и умершего в 1996 году. Такэмицу находился под сильным влиянием творчества Тарковского, он видел в нем родственную душу. И в 1987 году, через год после смерти Тарковского, он написал сочинение, посвященное его памяти, и назвал его ''Ностальгия''.
Александр Генис: Я не раз бывал в Японии и каждый раз обязательно вел разговоры о Тарковском. Каким-то образом Тарковский необычайно близок японской душе, особенно сейчас, во время тяжелых испытаний, потому что на все испытания японцы реагируют одинаково, а именно - с сосредоточенным вниманием. Мне пришлось бывать в городе Коба после предыдущего страшного землетрясения (сколько землетрясений было в Японии!), я как раз был там, когда город был полностью разрушен. Как же японцы отреагировали на этот страшный шок? Они устроили спектакль Театра Но. Вот это сосредоточенное углубление в себя, это та реакция Японии на трагедию, которая продолжается и сегодня.
Соломон Волков: И музыка Такэмицу, посвященная Тарковскому, тоже звучит этим сосредоточенным размышлением, которым мы и отметим произошедшую в Японии катастрофу.
(Музыка)
Арабская революция в русском контексте
Александр Генис: Если катастрофа на Дальнем Востоке вызывает единодушие в Америке, то беда на Ближнем Востоке вызывает самые противоположные чувства. Операция в Ливии разделила Америку на тех, кто поддерживает ее, и на тех, кто сомневается в ее необходимости. Это все опять напоминает ситуацию с иракской войной. На фоне этих событий особенно важно понять, что, собственно говоря, происходит на Востоке, что происходит в арабских странах. Сегодня об этом пишут все. В частности, я бы хотел отметить статью, которая недавно появилась в ''Нью-Йорк Таймс'', и которая ставит арабские революции в очень понятный нам контекст, а именно в контекст русской революции.
Соломон Волков: Да, автор ее - Симон Себаг Монтефиоре , известный английский специалист по русской истории и автор двух капитальных монографий о Сталине, которые на сегодняшний день являются, быть может, лучшими аналитическими и биографическими работами, посвященными Сталину.
Александр Генис: Он знает грузинский язык, что очень помогло ему в архивных разысканиях.
Соломон Волков: И он проводит параллели между событиями на Ближнем Востоке и русскими революциями 1917 года - Февральской и Октябрьской. И он, в частности, подчеркивает спонтанный характер Февральской революции, когда Ленин незадолго до этого объявил, что, вероятно, они не дождутся революции в России и — бац! - через месяц произошла Февральская революция, которую никто не предвидел, которую никто не организовал, никто ею не управлял.
Александр Генис: Ленин собирался вообще эмигрировать в Америку и там заниматься социальной борьбой, потому что он считал, что в России революции не будет никогда.
Соломон Волков: Но интересно, что Монтефиоре указывает, как быстро Февральская революция, произведя переходного лидера в лице Керенского, мутировала в Октябрьскую революцию с известными последствиями для России и для всего мира. И он совершенно не исключает, что такую же мутацию проделают и революции в арабском мире, даже если они поначалу выдвинут либеральных и демократически ориентированных лидеров.
Александр Генис: При этом он проводит параллель и с другой волной революций - той, что произошла в 1989-90 году в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе. При этом он говорит, что результаты этих революций оказались смешанными: с одной стороны, Восточная Европа и страны Прибалтики освободились от коммунизма и стали демократическими странами, с другой стороны, страны Средней Азии, Белоруссия, Россия стали авторитарными государствами. Вопрос заключается в том, что будет сейчас, и на этот вопрос никто не может ответить - история непредсказуема.
Соломон Волков: То есть любые события, а тем более масштабные революции, разворачиваются очень медленно и, что самое главное, я думаю, что в течение очень длительного времени нельзя будет оценить конечный эффект этих драматических происшествий на Ближнем Востоке.
(Музыка)
Книжная полка
Соломон Волков: Недавно в Нью-Йорке в издательстве ''Альфред Кнопф'' вышла новая биография итальянского художника Амадео Модильяни ("Modigliani: ''A Life") . Биография эта концентрируется на событиях личной жизни Модильяни. Ее автор - журналистка Мерил Сикрест. Критики отмечают, что в то время как репутация Модильяни как художника сейчас в элитарных кругах стоит под вопросом (к нему очень неровное отношение, считается, что он не поспел за такими новаторами как Пикассо или Матисс, что, может, вообще это второстепенная фигура), но как человек, олицетворяющий собой судьбу романтического художника в начале 20-го века, Модильяни продолжает привлекать внимание.
Александр Генис: Это такой апостол богемы.
Соломон Волков: Он, по утверждению автора этой новой биографии, сознательно строил т свой романтический имидж, преодолевая таким образом наследственный туберкулез. Он скрывал этот туберкулез и налегал на алкоголь и на наркотики, чтобы не превратиться в изгоя, потому что туберкулез это заболевание заразное, а он не хотел, чтобы об этом знали. В частности, в этой биографии вновь пересказываются романтические увлечения Модильяни.
Александр Генис: Но, конечно, для нас главное здесь - Анна Ахматова, как наверное, для всех людей моего поколения. В первый раз мы увидели работу Модильяни на суперобложке знаменитого сборника ''Бег времени'' Ахматовой, который с благоговением хранили все, кто мог достать эту книгу. Интересно, что в мемуарах Эренбурга об этом эпизоде, об отношениях Ахматовой и Модильяни, говорится коротко и сдержанно. Вот цитата:
''Анна Андреевна рассказывала мне, как она в Париже познакомилась с молодым, чрезвычайно скромным итальянским юношей, который попросил разрешение ее нарисовать''.
Конец цитаты и точка, которая умалчивает о самом интересном - о том, какие же рисунки получились на самом деле.
Соломон Волков: Об этом, в первую очередь, умалчивала сама Анна Андреевна? и теперь понятно, почему. Она выдвинула такую теорию, что было всего 16 рисунков Модильяни, которые ее изображали. Они познакомились с Модильяни в Париже в 1910 году, Ахматова тогда была замужем за Гумилевым. И теперь мы, конечно, понимаем, что это был достаточно бурный роман с обеих сторон, но Ахматова в свои поздние годы считала, что нужно соблюдать декорум, поскольку Сталин и Жданов ее заклеймили как блудницу, а рисунки, как мы теперь все знаем, изображали ее обнаженной.
Из Парижа Анна Андреевна привезла только один рисунок, на котором нельзя сказать, что она изображена обнаженной. По-моему, рисунки эти замечательные, очень тонкие, очень поэтичные и они нам лишний раз напоминают о том горячем чувстве, которые Ахматова испытывала к Модильяни, и о той любви, которую Модильяни совершенно очевидным образом испытывал к своей юной, талантливой и прекрасной модели.
(Музыка)
После империи. Музыка независимости
Соломон Волков: Сегодня мы поговорим с вами, Саша, об Эстонии. Эстония, как вы помните, в Советском Союзе играла совершенно особую роль и занимала совершенно особое место в сознании не только художественной богемы, но всего интеллектуального и интеллигентного населения страны.
Александр Генис: Даже для нас, живущих в Риге, в Латвии, соседей Эстонии, все равно Эстония была более западной страной, Эстония была окном в Европу. Характерно, что именно там вышел перевод ''Улисса'' на эстонский язык. На русском языке ''Улисса'' не было, на эстонском был. В середине 90-х годов вышел альбом в Эстонии, который рассказывает о содружестве художников - эстонские и русские художники, которые вместе работали. Среди них - знаменитый Юло Соостер, любимый художник Вагрича Бахчаняна. Я очень люблю его иллюстрации, он сделал немало обложек для книг, в том числе, фантастики, они у меня стоят на полке и я до сих пор их очень ценю. Даже Солженицын говорил, что среди эстонцев плохих не было. То есть Эстонию очень любили в советское время, и так же Эстонию не полюбили в постсоветское время. Недавно я прочитал заметки Виталия Третьякова, который посетил Эстонию только что, и бывший редактор ''Независимой газеты'', которого я хорошо знаю, пишет, что эстонцам теперь запрещают приходить на выступления русских, поэтому никто не пришел на его выступление в Таллине. Меня это поразило, потому что я сам был сравнительно недавно в Эстонии, как раз на мое выступление пришло немало эстонцев, включая мою издательницу, эстонку Нелли Мельц, которая издает русские книги, училась у Лотмана и очень любит русскую литературу. Так что не так все страшно, как это рисуют.
Соломон Волков: Я увидел любопытные данные, которые сравнивают ситуацию современной России и современной Эстонии. Любопытно, что в Эстонии, где русскоязычных жителей приблизительно треть, и, как утверждают наблюдатели, ключевые позиции в эстонском бизнесе тоже занимают русскоязычные, национальный валовой продукт на душу населения на 20 процентов выше, чем в России. Причем, что любопытно, так же было и в СССР. То есть Эстония шла в этом смысле впереди прочих советских республик, при том, что у нее не было никогда нефти. Но мы должны вспомнить о том, что и стандарты обучения всегда были в Эстонии выше, чем в целом по России, общественный и социальный сектор там был более эффективный, и так обстоит дело и сейчас.
Александр Генис: А как с музыкой?
Соломон Волков: Это очень любопытная область сотрудничества между Эстонией и Россией, потому что, как и в других областях, Эстония выдвигала своих звезд, которые в условиях Советского Союза, особенно когда распространилось телевидение и радио, любая звезда из национальной республики, если ее начинали, как сейчас говорят, ''раскручивать'', становилась всесоюзно популярной. Вот одной из таких всесоюзно популярных фигур был замечательный певец Георг Отс, который родился в 1920 году в Таллине и там же умер, когда ему было всего 55 лет. Это был лирический баритон, который успел получить две Сталинские премии (одну - в 1950, другую - в 1952 году) и стал народным артистом СССР. Ему была присуща особая задушевная интонация, я бы ее определил как нечто среднее между Муслимом Магомаевым и Марком Бернесом.
Александр Генис: Интересно при этом, что он по-русски пел совершенно без акцента.
Соломон Волков: Он пел без акцента чуть ли не на двадцати языках, включая эсперанто. Он стал, как и его отец, солистом знаменитого таллинского оперного театра, который называется ''Эстония'', и там он исполнял и партии классического репертуара, то есть пел Демона, Онегина, Яго, и опереточные роли, потому что в эстонских оперных театрах нет такого разделения на театр оперетты и, собственно, оперу. Но прославится Отс на свесь Советский Союз и, по-моему, до сих пор его помнят главным образом по знаменитому фильму....
Александр Генис: ''Мистер Икс''.
Соломон Волков: Он навсегда остался связанным с этой замечательной ролью. А сейчас, совсем недавно, в Петербурге, в рамках первого международного фестиваля ''Балтийские музыкальные сезоны'', на открытии этого фестиваля прошел вечер памяти Отса, причем исполняли песни и арии из его репертуара, с одной стороны, артисты национальной оперы ''Эстония'', а, с другой стороны, солисты Мариинского театра. Причем концерт этот прошел в недавно отреставрированном помещении эстонской церкви Cвятого Иоанна в Петербурге. Отс пел и эстонскую музыку, в том числе завоевавшую в его исполнении огромную популярность эстонскую песню ''Старинная мелодия''. Ее автор - композитор Арне Ойт.
(Песня)
Александр Генис: Соломон, для Эстонии, как и для всей Прибалтики, главной всегда была хоровая музыка.
Соломон Волков: Хоровое движение было в Прибалтике важной составной частью. И Вельо Тормис, композитор, которому в прошлом году исполнилось 80 лет и который является живым классиком эстонской музыки, также и один из классиков хоровой музыки. Это человек, который, по-моему, сочинил 500 хоровых опусов, и я должен сказать, что и в Нью-Йорке его музыка постепенно завоевывает все большую и большую площадку. Прошедшей осенью в Нью-Йорке состоялся специальный фестиваль, где исполняли много прибалтийской музыки, и там, в частности, прозвучал опус Вельо Тормиса под названием ''Заклятие железа''. Дело в том, что Тормис возродил то, что называется рунической песней. Это такая безрифменная архаическая форма народного творчества у прибалтийско-финских народов. В этой форме написаны два основных эпоса прибалтийско-финских народов — это ''Калевала'' в Финляндии и ''Калевипоэг'' у эстонцев. Руническая песня связана с крестьянскими обрядами, с древними мифами, эти песни сложились предположительно к началу нашей эры и сохранились до 18-19-го века в своей первозданной форме. Таким образом это был очень важный и ценный пласт для композиторов 20-го века, когда они тоже стали искать поддержки в архаических слоях национальной музыки. И одним из пионеров этого движения был Вельо Тормис. Я должен сказать, что ''Заклятие железа'' это очень эффектный опус для тенора, баса, хора и шаманского бубна. Причем я знаю, что иногда сам Тормис исполнял в концертах эту партию, предназначенную для шаманского инструментария. Этот опус появился в 1972 году, но Тормисом была сделана новая редакция в 2001 году, и тогда она уже воспринималась по-другому - как составная часть возвращения к своим корням, столь важная для современной балтийской музыки.
(Музыка)