От Эллады до Китая: по пути к Олимпиаде.
Александр Генис: Пекинские Олимпийские игры открываются в отнюдь не случайную пятницу: в восьмой день восьмого месяца восьмого года. Счастливое стяжение восьмерок настолько важно в китайской нумерологии, что в Гонконге автомобильные номера с этими приносящими удачу цифрами продаются на особом аукционе за бешеные деньги.
Нынешней Олимпиаде удача нужнее, чем почти всем остальным. Только Берлинские и Московские Игры были окружены такими же, мягко говоря, сомнениями в правомочности стран-хозяек стать олимпийскими столицами. Пекин избежал бойкота, но нареканий хватает: Тибет, права человека, экология, свобода слова, блокировка Интернета, превентивные аресты, запоет мирных демонстраций – политика не оставляет спорта ни на минуту. Именно поэтому многие критики считали, считают и, наверное, будут считать неразумным выбор авторитарного Пекина для Олимпиады 2008 года. Однако это историческое решение Олимпийского комитета можно рассматривать и в другой – более масштабной перспективе, которая вскрывает подспудный пафос всего олимпийского движения.
С седой древности Олимпиады выражали и поддерживали единство ойкумены, общность всего цивилизованного (как его понимали греки) мира, единство цивилизации, которое не могут разрушить никакие внутренние войны. Так уж повелось, что спортивные сводки соседствовали с фронтовыми. Олимпиада никогда не была праздником пацифистов. Эллинское единство не прекращало междоусобиц, но истребительные войны велись по правилам, главным из которых как раз и было олимпийское перемирие. До тех пор, пока все греки признавали над собой его верховную власть, жизнь продолжалась и культура цвела.
Так в Греции возникла центральная для нашей цивилизации концепция условного закона как безусловной ценности. Только благодаря этой фундаментальной идее хрупкая затея барона Кубертена пережила, может быть, самый опасный в истории ХХ век. Родившаяся почти три тысячи лет назад олимпийская идея показала, что, даже не умея мирно жить сообща, мы можем вместе играть.
С этой точки зрения самое важное в нынешней Олимпиаде – ее адрес. На играх 2008-го года впервые состоится встреча двух великих традиций, разминувшихся в истории и географии.
Дело в том, что родившаяся раньше всех мировых религий Олимпийская идея вскормила именно нашу - западную - культуру. У ее истока стоял эллин, который, как писал Пиндар, "далеко озирает весь мир с Олимпийских ристалищ, где отважная сила ищет своего предела". В нем, в этом могучем атлете, мы нашли свой первый эстетический идеал. Бегуны, прыгуны и всадники на вазовой живописи Греции выглядят, как Шварценеггер, - этакие ходячие анатомические атласы.
Физический идеал такой же древней, но совершенно иной китайской культуры был принципиально другим. В Китае ценили красоту не молодого атлета, воина, бойца, а скромную прелесть студента - с мягким лицом и женственной (на западный взгляд) фигурой. В древнем Китае философы осуждали прямое соперничество. По словам Конфуция, благородный муж не должен состязаться с другими. Исключение мудрец делал только для стрельбы из лука, где проигравший мог винить лишь самого себя. Поэтому тема борьбы, соперничества, единоборства не развивалась китайским искусством. Единственный, в сущности, сюжет дальневосточной живописи - поиск и обретение мирной гармонии, исключающей брутальный антагонизм нашей диалектики.
Зато греки не мыслили ни жизни, ни искусства без агона, высшим проявлением которого и были атлетические состязания. Именно в упоении схваткой эллины видели соблазн спортивного соревнования, которое украшает и укрощает нашу природную агрессивность, превращая ее в нарядную доблесть.
Конечно, наши Олимпиады, как, впрочем, и древнегреческие, полны страстей, причем, часто - еще и нечистых. Но это не мешает олимпиадам источать энергию праздника с его бескорыстным – именно что спортивным -усилием. Этот и есть тот идеал олимпийца, которого так гениально воссоздал Мандельшам:
Он творит игры обряд,
Так легко вооруженный,
Как аттический солдат,
В своего врага влюбленный!
Восьмого числа восьмого месяца восьмого года, когда Олимпийский факел доберется до Пекина, круг, наконец, замкнется, и два самых могучих потока человеческой культуры - греческий и китайский - соединятся в одну реку, омывающую Землю планетарной цивилизацией.
В этом году путь олимпийского факела - от Афин к Пекину - был особенно тяжелым. О подробностях этого путешествия мы беседуем с Владимиром Гандельсманом, который подготовил рассказ о драматической истории факельного шествия современных Олимпиад.
Владимир Гандельсман: Ну, если вы хотите знать, почему Олимпийский огонь, «Путь гармонии», как его называют китайцы, должен был пройти через протест многих и многих людей, через полицейские оцепления в Сан-Франциско, Париже и Лондоне, смотрите не только на жалобы Тибета, а смотрите фильм Лени Рифеншталь 1938 года «Олимпия».
В этой дани уважения Берлинской Олимпиаде 1936 года показан оригинал, источник этого ритуала. До этого никогда Олимпийский огонь не проносился из Греции к месту Олимпиады тысячами бегунов, хранящими огонь на протяжении всей эстафеты.
Александр Генис: Лени Рифеншталь просто воплотила придуманный миф, которого никогда не было у греков, сотворила кино эквивалент вагнеровского «Кольца», в котором мир постепенно возникает из элементарных фрагментов.
Владимир Гандельсман: Да-да, камера начинает скользить по дымящимся руинам, среди разбитых колонн и зарослей травы. Затем камера находит греческий храм среди камней. В жутковато эротическом пейзаже возникают головы и тела греческих статуй. Потом оживает дискобол, полированный камень становится мускулистой плотью. Затем копьеметатель бросает копье, и копье летит по направлению к чаше с пламенем. Другой «жрец» поднимает факел, подобно тому, как вагнеровский Зигфрид поднимает свой меч. Человечество обрело идею. Эстафета началась. От одного бегуна к другому, пока не финишировали на 110-тысячном Берлинском стадионе, где зажгли алтарь. В мерцающей жаре было видно само солнце над алтарем. И Гитлер, салютующий счастливой толпе.
Александр Генис: Этот пронос факела продемонстрировал, таким образом, родословную нацистов, чьими предками, якобы, явились древние греки. Такова была заявка. Интересно, что именно немцам принадлежит идея «раскапывать» Олимпию...
Владимир Гандельсман: Это был немецкий ученый Винкельман, который предлагал еще в 18-м веке копать в Олимпии, в том месте, где проводились греческие игры. Слава и честь это сделать досталась, однако, ученому 19-го века, и тоже, заметим, немцу, Эрнсту Куртису. Когда барон Пьер де Кубертен стал основателем современных международных Олимпиад – это 1896 год - он отчетливо продекларировал: французы должны реанимировать то, что немцы эксгумировали. Подразумеваемое соперничество было более кровавым, разыгравшись на полях Первой мировой в 1914 году, за два года до того, как Германия должна была принимать впервые Олимпиаду. После своего поражения Германия была отстранена от Олимпиад 1920-го и 1924-го годов. Поэтому Берлинская Олимпиада 1936 года была как бы возмещением за предыдущие обиды и унижения. Но Гитлер хотел, чтобы факел держался и передавался исключительно немецкими руками. Он распорядился возобновить раскопки в Олимпии, а тем временем Карл Дим, организатор Игр, разработал весь ритуал.
Александр Генис: Интересно, что, не будучи нацистом, Дим очень быстро приспособился к новому режиму и закончил войну фанатическим командиром, убеждавшим немецких подростков, подобно древним спартанцам, предпочесть гибель признанию поражения. Тысячи подростков последовали его призыву, сам же он преспокойно дожил до 80 лет.
Владимир Гандельсман: А тогда, в 1936-м году, 3 422 юных арийских бегуна несли зажженные факелы на протяжении всего пути длиной в 3 422 километров - от храма Геры на горе Олимп до стадиона в Берлине. У Гитлера были далеко идущие планы. «В 1940, - говорил Гитлер своему любимому архитектору Альберту Шпееру, - Олимпиада пройдет в Токио. Но после этого она должна проходить только в Германии, всегда». Шпеер должен был построить стадион в Нюрнберге (характерное местечко было выбрано!) на 400 тысяч мест, и это должно было стать постоянным местом проведения Олимпийских игр, их домом.
Александр Генис: Вообще-то Международный Олимпийский Комитет предлагает несколько другую трактовку олимпийской эстафеты.
Владимир Гандельсман: В Олимпийском музее в швейцарской Лозанне объясняется, что человек всегда ассоциируется с огнем (Прометей), что передача огня из рук в руки – символ дружбы между народами. Жрицы в белых одеяниях (все – актрисы, естественно) на развалинах храма Геры зажигают факел, - огонь зажигают с помощью сфокусированных солнечных лучей. Зажигают также и запасные факелы, на случай, если основной погаснет (как это уже случалось, и в этом году, в частности). «Чистота пламени, - набожно растолковывает брошюра, - обеспечена тем, что оно происходит от солнца». Был случай, когда в пандан такому фетишизму, один непрошеный изобретатель, студент, перед Олимпиадой 1956 года в Мельбурне, предложил свою модель факела: на ножке стула укреплена банка для пудинга с горящими в ней подштанниками, - и предложил свой вариант мэру Сиднея. Но, как правило, факел не нуждается в китче или трюках.
Александр Генис: Но был и более возвышенный эпизод - случай, когда огонь зажигался со спутника, с помощью направленного на землю электронного сигнала.
Владимир Гандельсман: В 1996 был случай передачи огня между двумя парашютистами. На этот раз, несмотря на приветливо улыбающийся Китай, тибетский протест обнажил националистическое существо вопроса. Вот почему Китай вызывающе горд - опять же, это восхождение с огнем на Эверест.
Конечно, эстафета 1936 года отражала более зловещие угрозы. Эстафета прошла через Грецию, Югославию, Белград, Болгарию, Будапешт, Вену, - и ее приветствовали профашистские демонстрации, отнюдь не демонстрации протеста. Но при этом была статья в «Нью-Йорк Таймс», словно бы услышавшая барабанный бой войны, которая назвала путь той эстафеты «стратегическим курсом», который наследует немецкое «Drang Nach Osten» - путь на восток, который Кайзер искал в Первую мировую и который проложил Гитлер во Вторую. С тех пор и эстафета, и сами игры – предмет протестов и конфликтов.
Александр Генис: Поклонники Олимпиад говорят о том, что дружба и братство превыше национальных интересов и различий, - то есть устраняют их.
Владимир Гандельсман: Но история не знает сентиментальности и говорит о другом. Сами греки куда прямолинейней. Все Игры, говорят они, были военные Игры. На состоявшейся в этом году, ввиду Пекинской Олимпиады, конференции в Йельском университете был высказан революционный взгляд. Все атлетические игры в древней Греции становились также играми социальными. Иными словами, все игры были столь же серьезны, как война. И ни о каком братстве речи не было. Если Олимпийские игры осознаются в том смысле, что они отражают военные действия, то это, по крайней мере, правдивее, чем слова пятого президента Олимпийского комитета, произнесенные в 1936 году, что Олимпиада – наиболее эффективное средство для сохранения мира и гармонии на земле. Мы помним, какой гармонией и каким миром дело кончилось.