Гость «Американского часа» - американский журналист Николас Данилофф








Александр Генис: Сегодня в гостях «Американского часа» видный американский журналист русского происхождения Николас Данилофф, чьи рискованные приключения в России эпохи Холодной войны стали предметом его недавно вышедшей мемуарной книги. С Данилоффым беседует наш вашингтонский корреспондент Владимир Абаринов.




(Of Spies and Spokesmen: My Life As a Cold War Correspondent).



Владимир Абаринов: В книгу объемом в 400 страниц, не считая примечаний и указателя, вошла не только вся сознательная жизнь Николаса Данилоффа, но и рассказ о его предках, а предки эти занимают заметное место в истории России. Прапрадедом Данилоффа был декабрист Александр Фролов, подпоручик Пензенского пехотного полка, член Общества Соединенных Славян. Подробности следствия по делу Фролова и детали его дальнейшей судьбы Николас Данилофф выяснил уже в Советском Союзе.




Николас Данилофф: Его наказали по второму разряду – 20 лет каторги и бессрочное поселение в Сибири. Позднее приговор был смягчен до 10 лет каторги и бессрочного поселения. А когда на престол взошел Александр II , в 1855 году, он освободил всех декабристов, которые еще оставались в живых. И мой прапрадед вернулся сначала в Крым, а оттуда в Москву, где и умер в 80-х годах 19-го века.




Владимир Абаринов: Ссылку Александр Фролов отбывал там же, где и Ленин свою – в Шушенском. Занимался сельским хозяйством, женился на забайкальской казачке Евдокии Макаровой. От этого брака родилось пятеро детей, но двое близнецов умерли младенцами. Дочь старшего сына Николая вышла замуж за капитана Юрия Никифоровича Данилова. Это дед Николаса. В годы Первой мировой войны Юрий Данилов, уже генерал, командовал боевыми частями, служил в ставке верховного главнокомандующего, а затем начальником штаба Северного фронта и в этом качестве был свидетелем отречения Николая II , в котором сыграл некоторую роль. В марте 1918 года генерал Данилов возглавил группу военных экспертов при делегации большевистского правительства на переговорах с Германией в Брест-Литовске. Впоследствии генерал Данилов вышел в отставку, уехал на Юг и вступил в Вооруженные Силы Юга России под командованием барона Врангеля. После окончательного поражения в Гражданской войне вместе с войсками эвакуировался в Турцию, потом поселился в Париже, где и умер в 1937 году. А вот что произошло с сыном генерала Сергеем.




Николас Данилофф: Мой отец воспитывался в Пажеском корпусе, к началу войны имел звание поручика. В середине октября 1917 года он был прикомандирован к русской делегации, которая отправилась в Рим на переговоры о военных поставках, в том числе аэропланов. И когда через две недели произошла Октябрьская революция, он решил не возвращаться в Россию. Он остался в Европе, а осенью 1919 года перебрался в Америку.




Владимир Абаринов: Николас Данилофф говорит, что интерес к России пробудила в нем бабушка Анна Николаевна. Она же была его первым учителем русского языка. На работу в Советский Союз в качестве корреспондента агентства UPI Данилофф приехал в годы хрущевской оттепели. Но оказалось, что работать в Москве иностранному журналисту непросто.




Николас Данилофф: Слежка КГБ была повсюду. Но для журналистов существовала еще и проблема цензуры. Что это означало? Не существовало телефонных линий, которыми можно было бы пользоваться, чтобы передавать корреспонденции в свою редакцию. Нужно было ехать на Центральный телеграф рядом с Кремлем, везти туда текст депеши в письменном виде, в нескольких экземплярах, которые передавались цензору. Своими глазами этих цензоров мы никогда не видели – они сидели в другом помещении, и никакого доступа к ним у нас не было. Так что мы сдавали свои статьи на цензуру и просто ждали, когда мы сможем отправить их телеграммой в Лондон, Нью-Йорк или куда-то еще. Ожидание могло занять и 20 минут, и 5 часов. Это была очень обременительная система, и в марте 1961 года американские журналисты обратились к Никите Сергеевичу Хрущеву с письмом, в котором писали: «Вы – лидер, устремленный в будущее, и создание такого рода препятствий для иностранных журналистов отнюдь не укрепляет репутацию Советского Союза за рубежом. Не рассмотрите ли вы вопрос об отмене цензуры?»


И вскоре Хрущев ответил, что цензура для иностранных журналистов будет отменена. И она была отменена – кажется, в мае 1961-го. Это кардинально изменило нашу жизнь. Мы больше не сидели часами на Центральном телеграфе. Нам было разрешено установить в наших офисах телексы – аппараты, которые позволяли пересылать наши сообщения непосредственно в наши редакции в Лондон, Париж, Нью-Йорк, Вашингтон, куда угодно.




Владимир Абаринов: Но для того, чтобы что-то сообщать, нужно сначала добыть информацию. В те годы в правительственных учреждениях не существовало пресс-служб и пресс-секретарей, должностные лица встречались с иностранными журналистами крайне редко и только тогда, когда это было нужно им, а рядовые граждане опасались встречаться с иностранцами. Так откуда же брал информацию Николас Данилофф и его коллеги?




Николас Данилофф: Это было довольно сложно. Я бы сказал, что 75 процентов информации мы получали из советской прессы. Как вы знаете, в Советском Союзе было множество газет и журналов, центральных и провинциальных, так что мы много читали. Но 25 процентов нашей информации мы получали из непосредственных наблюдений на улицах, в магазинах, из случайных разговоров с советскими гражданами. В советском Министерстве иностранных дел существовал отдел печати, но его роль сводилась, в сущности, к тому, чтобы скрывать новости, а не распространять их. По действовавшим в то время правилам, иностранные корреспонденты не могли самостоятельно брать интервью у советских граждан – предварительно следовало получить одобрение отдела печати МИДа. Это была тягостная процедура. Надо было писать письмо и потом месяцами ждать разрешения или отказа. Могу также сказать, что событиями, которые мы всегда освещали, были многочисленные демонстрации протеста у американского посольства. Они собирались по разным поводам. Особенно бурными были демонстрации по случаю решения американского правительства оказать помощь Южному Вьетнаму в его войне с Севером. Это привело к беспорядкам у здания американского посольства. Для нас это было большое событие. Мы его освещали во всех подробностях, наблюдая за происходящим на улице.




Владимир Абаринов: В августе 1986 года семья Данилоффых готовилась к отъезду из Советского Союза. И вдруг разразилась беда. После встречи со своим знакомым, передавшим ему пакет с материалами о ситуации в центральноазиатском регионе, Николас Данилов был арестован среди бела дня в центре Москвы, в районе Ленинских гор, как тогда назывались Воробьевы горы. О дальнейшем он рассказывает по-русски.




Николас Данилофф: Отвезли меня в Лефортовскую тюрьму и, конечно, я был допрошен одним полковником, полковником Сергадеевым, который сказал мне: «Вы знаете, господин Данилов, вы арестованы, потому что мы считаем, что вы занимаетесь шпионажем». И, конечно, у меня на руках был конвертик с материалами, который мне мой так называемый друг Миша передал мне. Там были отрывки из газет Центральной Азии, но были также фотографии, любительские снимки солдат в Афганистане. И там даже была фотография одной карты, которая носила гриф «совершенно секретно». Все это, конечно, было придумано ГБ, и я понял во время первого допроса, что все это было ответной мерой на арест одного советского шпиона в Нью-Йорке...




Владимир Абаринов: …Захарова.





Николас Данилофф: Да, Захарова.




Владимир Абаринов: Вы сами это поняли, они вам не говорили?




Николас Данилофф: Они говорили только, что это не имеет никакого значения, что с Захаровым это отдельное дело, а у нас есть свидетельства о ваших нелегальных операциях в Советском Союзе, и это очень серьезное дело, даже может кончиться... как это по-русски будет? Высшей мерой наказания.




Владимир Абаринов: Сотрудник секретариата ООН Геннадий Захаров был арестован в Нью-Йорке 22 августа, а 30-го в Москве арестовали Данилоффа. Но, несмотря на все усилия следователя Сергадеева, на полноценное дело о шпионаже материалов никак не набиралось.




Николас Данилофф: Мои хорошие русские друзья всегда говорили: знаете, все это было сделано, как говорят по-русски, белыми нитками.




Владимир Абаринов: Шито белыми нитками.




Николас Данилофф: Шито белыми нитками.




Владимир Абаринов: Сколько дней вы просидели?




Николас Данилофф: 13 дней. Это, конечно, не очень много, но все-таки, когда ты не знаешь, что будет завтра, и как все это кончится, и, не будучи экспертом советского законодательства, это все-таки немножко страшно. И каждая минута неприятная.




Владимир Абаринов: Быстрое освобождение стало возможным благодаря вмешательству президента Рейгана. Советская сторона не ожидала, что дело поднимется на такой высокий уровень. В конце концов, был найден компромисс. Захаров предстал перед судом в Нью-Йорке, не стал оспаривать обвинение, был признан виновным и выдворен из США, а Данилова освободили, закрыли дело и приказали уехать из Советского Союза одновременно с отъездом Захарова из США. Поскольку Вашингтон считал, что имеет право на дополнительную компенсацию, вместе с Даниловым освободили и отпустили на Запад диссидента Юрия Орлова с женой, еще несколько диссидентов получили возможность выехать на Запад для лечения. Николас Данилофф впоследствии не раз возвращался в Россию, а в мае 1992 года получил возможность спросить Горбачева, кому пришла в голову идея арестовать его. Бывший президент СССР тогда приехал в Гарвардский университет с лекцией.




Николас Данилофф: Горбачев ответил, что это было правило Холодной войны, это была ответная мера на арест Захарова в Нью-Йорке. Ну и дал некоторые примеры – как выгнали британских дипломатов из Москвы во время премьерства госпожи Тэтчер. Он не очень много говорил о моем аресте, просто сказал, что это обычное дело Холодной войны. Он не извинился. Были люди, в том числе и я, которые считали, что он не очень грамотно ответил на мой вопрос.




Владимир Абаринов: Тем не менее, он фактически признал, что это было провокация?




Николас Данилофф: Он фактически это признал.




Владимир Абаринов: В настоящее время Николас Данилофф на преподавательской работе – он профессор журналистики Северо-восточного университета в Бостоне, по-прежнему энергичен, бодр и отличается блестящей памятью.