Александр Генис: Музей всегда казался мне лучшим убежищем – и от грозных новостей, и от нестерпимого в Нью-Йорке летнего зноя, и от излишнего спортивного ажиотажа, который, если ему позволить, с легкостью пожирал лучшую часть каждого олимпийского дня. Сегодня, помогая забыть обо всем перечисленном, августовский выпуск «Картинок с выставки» приведет нас в «Метрополитен», где проходит грандиозная выставка живописи Тёрнера.
Тёрнер заменил Англии сразу несколько школ живописи. Он был романтиком, реалистом, импрессионистом и, как выяснилось, после его кончины, предшественником абстракционистов. В 1851-м году, когда Тёрнер завершил свой успешный и плодотворный жизненный путь, в его мастерской осталось 500 незаконченных картин. Некоторые из них венчают нынешнюю выставку в Метрополитен, оставляя зрителя в недоумении. Как в середине викторианского века мог появиться художник, создававший дерзкие нефигуративные картины, предвещающие самые смелые открытия ХХ века?
От Тёрнера, впрочем, можно было ждать, чего угодно. Он всегда был разным, хотя и стремился всегда к одному – к «эстетическому потрясению, внушающему зрителю восторг и ужас». Эту романтическую формулу Тёрнер впервые опробовал в Швейцарии, где писал тот же пейзаж, что – почти век спустя - наш Суриков. Но если в картине «Переход Суворова через Альпы» горы внушают ужас без восторга, то одно не обходится без другого на ранней картине Тёрнера, изображающий знаменитый по той же суворовской кампании Чертов мост.
Чем сильнее расходятся стихии, чем могущественнее природа, чем больше она угрожает человеку, тем больше нравится Тёрнеру воссоздавать ее на своих огромных, волнующих сердца полотнах. Особенно тех, где художник открыл для себя национальную – морскую – тему. И опять интересное отличие от его российского сверстника. Если у Айвазовского море огромно и пустынно, то у Тёрнера оно густо населено кораблями, правда, часто терпящими бедствие. Чувствительный к сильным - пугающим - эффектам, он пишет море густыми, почти черными красками, сквозь которые с особой, словно потусторонней силой светит главный герой его живописи – Солнце.
Современники звали Тёрнера «белым художником» и жаловались, что слепнут от его полотен. Но именно этот беспощадный свет и придавал полотнам Тёрнера ту полуобморочную интенсивность, с которой до явления Ван-Гога и сравнить было нечего.
При всей неуемности тёрнерского художественного темперамента (он часто заканчивал картины уже прямо на выставках), его лучшие картины удивляют союзом страсти и дисциплины. Это происходит всякий раз, когда Тёрнер пишет Венецию. Даже помня, чем все кончилось в «Ромео и Джульетте», мы не станем отрицать, что союз английского гения с Италией приносит счастливые плоды. В своем любимом городе Тёрнер, следуя за Каналетто, писал точный архитектурный пейзаж, а потом опрокидывал его в смесь ослепительного неба и моря. Возможно, поэтому его Венеция кажется прекрасным миражом, родившимся от разгула стихий, которым повезло найти в Тёрнере своего портретиста.
Августовский выпуск «Картинок с выставки» продолжит Соломон Волков, который подобрал музыкальные иллюстрации для маринистики Тёрнера. Соломон, прошу вас!
Соломон Волков: Когда я думал о том, какую музыку подобрать, которая бы соответствовала духу картин Тёрнера, то решил сосредоточиться на морских пейзажах. Я недавно прочел смешную историю, как на выставке Тёрнера, которая была в Москве, пришел Святослав Рихтер. Это вспоминает Екатерина Антонова, директор Музея Пушкина. Она говорит, что он пришел, посмотрел на шесть картин и пошел к выходу. Она ему сказала: «Ну куда вы, Святослав Теофилович? Посмотрите дальше!». Он сказал: «Достаточно, с этим можно жить».
Александр Генис: Это, конечно, характерная история, потому что Тёрнера в больших количествах очень тяжело перенести. Точно так же, как и Айвазовского. Айвазовский может укачать, если его много. Но для того, чтобы Тёрнера полюбить и узнать, нужны специальные условия. Есть замечательная история по этому поводу. У него есть картина «Скорость», на которой изображено что-то темное, серое и немножко желтого. Понять, что это - невозможно. Над Тёрнером много издевались при жизни и, особенно, когда видели такие импрессионистские работы. Одна женщина ехала в Лондон в поезде, шел сильный дождь, как это бывает в Англии, она открыла окно, высунулась и посмотрела на поезд. И вдруг она увидела картину Тёрнера. Она прямо с вокзала «Виктория» прибежала к Тёрнеру и сказала: «Я все поняла, вы все правильно нарисовали».
Соломон Волков: А музыкальным эквивалентом картин Тернера в России, таким первым, значительным, можно считать сюиту Римского-Корсакова «Шехерезада».
Александр Генис: Тем более, что Римский-Корсаков был морским офицером.
Соломон Волков: Конечно, он кончил морской кадетский корпус, в его семье было несколько адмиралов. Первого из этих адмиралов назначил еще Петр Первый, он стал адмиралом при Елизавете. Еще одного адмирала в отставку отправил сам Николай Первый. И, конечно же, Николаю нужно было идти в корпус и он, в качестве гардемарина, совершил кругосветное путешествие на паруснике «Алмаз».
Александр Генис: И был в Америке тоже?
Соломон Волков: Да. Так что это военное и морское было в его крови. И «Шехерезада» в этом смысле стала образцовым морским пейзажем. Всем известно, в чем там дело. Это море и плывущий по нему корабль Синбада-Морехода.
Римский-Корсаков, как музыкальный пейзажист, в частности, оказал огромное влияние на развитие вот этой вот музыкальной маринистики во Франции. Дебюсси, который, как известно, море изображал в самых разных вариантах и качествах, в этом смысле очень многим обязан Римскому-Корсакову, у него есть тоже образцовый морской пейзаж в музыке. Это его три симфонических эскиза под названием «Море».
Александр Генис: С этим связана интересная легенда. Говорят, что это музыкальное сочинение Дебюсси написал, когда увидел гравюру Хокусая «Волна». И мне кажется, что это вполне правдоподобно, потому что музыка Дебюсси для меня, это мое любимое сочинение у Дебюсси, она мне всегда кажется мне вроде щепки на волнах. Она опускается, поднимается, но никогда не утонет.
Соломон Волков: Дебюсси вообще-то не любил, когда его музыку напрямую связывали с впечатлениями от реальной жизни, и как бы намекал на то, что сначала он сочиняет музыку, а название уже пришпиливает позднее. Я в это не вполне верю. Я думаю, что этот процесс был гораздо более сложным и, конечно, реальные впечатления играли роль. И здесь, в части из «Моря», часть номер два под названием «Игра волн», у меня, что бы ни думал об этом Дебюсси, но когда я слушаю эту музыку, то у меня действительно возникает впечатление, что меня укачивает.
И, наконец, мы подходим к опере, которая вся связана с темой моря. Вот если бы вы меня спросили, в каком музыкальном сочинении тема моря нашла свое исчерпывающее воплощение, я бы ответил, что в «Питере Граймсе» английского композитора Бриттена. Кстати, «Питер Граймс» появился в 1945 году по заказу, сделанному дирижером российского происхождения Сергеем Кусевицким. Без Кусевицкого «Питер Граймс», может быть, и не появился. Это монументальная и самая лучшая опера Бриттена с довольно мрачным сюжетом. Опять-таки, расскажу, в чем там дело. Английский рыбачий поселок, 1830-е годы, и живет там отщепенец мрачный, нелюдимый, жадный, скверный человек. Но у него есть одержимость морем. Море владеет всей его жизнью, и он все делает по ведению моря. И в качестве рыбака у него погибает сначала один мальчик, его помощник, потом другой. Жители деревни готовы его линчевать, и он кончает жизнь самоубийством. Вот такой невеселый сюжет, но тема моря и тема мистической силы, власти моря…
Александр Генис: Как раз тёрнеровские темы.
Соломон Волков: … которая может увлечь человека, погубить его, потому что море губит человека, в этой опере воплощена с огромной, мрачной силой, невероятной выразительностью. И там есть четыре морские интерлюдии, симфонические фрагменты, они рисуют разные изменчивые лики моря, и одной из этой интерлюдий является симфонический фрагмент под названием «Восход». То есть подразумевается восход на море. И вот эта мистическая сила моря, о которой я говорил, в этом фрагменте также выражена с потрясающей силой.