Александр Генис: В эфире - «Музыкальное приношение» Соломона Волкова. Соломон, что в вашем сегодняшнем «Приношении»?
Соломон Волков: Я решил отметить 50-летие с момента выхода американского издания «Лолиты» Набокова.
Александр Генис: Я всегда считал, что отмечать дни рождения книг умнее, чем дни рождения людей. Люди родились, и их никто не спрашивал, а про книги этого не скажешь. Особенно про такую, как «Лолита». Соломон, а вы замечали, как много женщин 50-летнего возраста, которых зовут Лолита? Меня всегда удивляло, почему родители так любят называть своих дочерей Лолитами. В этом есть что-то неразумное.
Соломон Волков: В Советском Союзе я встречал женщин, у которых было имя Травиата. Люди не догадывались, что по-итальянски это значит «распутница», им казалось, что это имя героини оперы. А имя героини оперы - Виолетта. Но у «Лолиты» действительно драматическая судьба была при ее рождении. Сразу был грандиозный скандал, и для меня в этом скандале и успехе Набокова, который переломил его жизнь, потому что кем он был до Лолиты? Он был университетским профессором, в Америке он был практически неизвестным писателем. После этого все изменилось, и, как мы знаем, Набокова, в итоге, стали причислять к ведущим писателям мира. Многие даже говорили, что он лучший современный писатель, когда он жил. Он, конечно, никогда не получил Нобелевской премии, но это отдельный и сложный вопрос.
Александр Генис: И это все, конечно, связано со скандалом. Интересно, что сам Набоков жаловался на то, что его слава связана со скандалом «Лолиты». Однажды он сказал так: «Если бы я знал, что это вызовет столько недовольства, я бы сделал Лолиту коровой или велосипедом». Я думаю, что Набокова в таком случае, по-прежнему никто бы не узнал в Америке.
Соломон Волков: Он, конечно, лукавил в этом смысле. Там драма дополнительная была в том, что когда эта книга вышла, она тут же, конечно, попала, со всем этим раскрученным вокруг нее скандалом, в списки бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» и находилась там довольно долго. Но где-то в октябре «Лолиту» с ее позиции в списке номер один сшиб другой автор и другое произведение. Этим другим произведением был «Доктор Живаго» Пастернака. Я думаю, что это уникальный случай в истории бестселлеров в Америке, когда с первой позиции самое главное произведение одного автора из России было вышиблено произведением другого автора из России. Никогда уже такого не было.
Александр Генис: По этому поводу Набоков тоже кое-что сказал. Он сказал, что он всегда не любил докторов - от доктора Фрейда до «Доктора Живаго».
Соломон Волков: При этом Набоков считал, что вообще появление «Доктора Живаго» это такая закамуфлированная акция советского правительства, которое специально раздуло скандал вокруг «Доктора Живаго» с тем, чтобы подороже его продать, и на вырученные деньги (была у него такая теория, которую он искренне исповедовал) организовать просоветскую пропаганду.
Александр Генис: Давайте вернемся к «Лолите» и ее музыкальным интерпретациям.
Соломон Волков: Главной для меня музыкальной интерпретацией «Лолиты», конечно же, является опера Родиона Щедрина, премьера которой была осуществлена в Стокгольме в 1994 году. Щедрин для меня как раз самый набоковский из известных мне композиторов, потому что он парадоксалист и иронист по-своему складу. Причем, насколько я понимаю, сам Щедрин пытается даже уйти от этого своего имиджа, и с существенным успехом.
Александр Генис: Соломон, как эту набоковскую прозу, очень специфическую и очень такую манерную, превратил в музыку Щедрин?
Соломон Волков: Музыка у него в данном случае тоже набоковская, что соответствует первоисточнику. Она сложена из таких контрастных стояний, иногда это очень жесткие звучания, а иногда, как заключительная «Колыбельная», которую я хочу показать - очень трогательная. И для Щедрина вот эта «Колыбельная» подводит итог всему эмоциональному стоянию «Лолиты», потому что для Щедрина итог «Лолиты» - ощущение после нее эмоциональной прострации. Оцепенение, может быть, самое лучшее слово, и это оцепенение прекрасно передает «Колыбельная» Щедрина из его серенады «Лолита». Марис Янсонс дирижирует Питсбургским симфоническим оркестром.
Александр Генис: Что еще в вашем «Музыкальном приношении» сегодня?
Соломон Волков: В этом году исполнилось 75 лет со дня рождения замечательного советского скрипача Семена Снятковского. Он родился в 33-м году и умер в 81-м году, не дожив до 48 лет, совсем молодым человеком умер, и он оказался одним из забытых замечательных скрипачей, о которых стоит вспоминать. И сейчас его брат, живущий в США, выпустил, скооперировавшись с московской фирмой «Мелодия», три диска, на которых Снятковский играет разнообразнейшую скрипичную музыку. И мне захотелось показать одно очень любопытное произведение в исполнении Семена Снятковского. Он был великолепным мастером, он учился у Ойстраха в аспирантуре, и для меня он всегда являлся образцовым представителем ойстраховской школы – очень красивое, округлое звучание, все сделано, все продумано и, в то же время, не возникает ощущения манерности. А сочинение это – Каприз номер 21 Паганини, в очень необычной обработке композитора Шимановского, который из романтического произведения итальянского автора сделал изысканную импрессионистическую миниатюру. Семен Снятковский и его аккомпаниаторша Элеонора Иосипович.
Александр Генис: И, наконец, «Музыкальный антиквариат».
Сегодня я решил показать «Дон Жуан» Штрауса, его знаменитую симфоническую поэму, в исполнении Вильгельма Фуртвенглера - великого немецкого дирижера, который исполнил это произведение в Берлине в очень необычное время. Дата записи - 17 февраля 1942 года. Если вспомнить, что в декабре 1941 года имела местно известная контратака советских войск под Москвой, которая как бы обозначила возможный перелом в ходе войны - весы, которые ранее склонялись в сторону вторгнувшейся немецкой армии, с этого момента стали выравниваться очень уверенно. Но сказать, кто выиграет эту войну, в то время было еще совершенно невозможно. С другой стороны, буквально через несколько недель в Куйбышеве состоялась премьера совершенно непохожего произведения - Седьмой симфонии Шостаковича. Эта премьера знаменовала собой новый этап в советской музыке. Вот когда ты в этот исторический контекст ставишь берлинское исполнение февраля 1942 года, то оно начинает звучать и осмысляться совершенно по-новому. Именно в том, чтобы поставить и произведение, и исполнение в этот исторический контекст, по-новому его осмыслить, я и вижу задачу нашей рубрики «Музыкальный антиквариат». И когда мы слушаем это и понимаем, когда эта музыка игралась, кем, кто были ее слушатели в Берлине в 1942 году, то и она, эта музыка, начинает звучать по-новому. Вильгельм Фуртвенглер исполняет с Берлинским симфоническим оркестром «Дон Жуана» Рихарда Штрауса.