Александр Генис : В самом оригинальном и высоколобом толстом журнале Америки - «Harper's magazine» – опубликована подробная статья об искусстве афоризма. Конечно, мы с Владимиром Гандельсманом не могли пройти мимо такого случая.
Владимир Гандельсман: Ну, Саша, судя по вашим сочинениям, вы не питаете отвращения к этому искусству. Во всяком случае, мне кажется, ваши статьи и проза стремятся к лаконичному и точному определению...
Александр Генис: …что не обязательно является афоризмом. Просто, когда вычеркиваешь все необязательное, остается краткий вывод. Честное слово, я не нарочно.
Владимир Гандельсман: Верю. Но что такое афоризм? Где кончается просто краткое высказывание и начинается афоризм? Пословица ли это в нарядном платье? Сентенция с подтекстом? Аксиома? Максима? Давайте порассуждаем на эту тему.
Александр Генис: Сэмюэль Джонсон, один из мастеров этого искусства из 18-го века, дал такое, я бы сказал, просветительски ясное определение афоризма: «Искусство афоризма заключается не столько в выражении какой-то оригинальной или глубокой идеи, сколько в умении в нескольких словах выразить доступную и полезную мысль».
Владимир Гандельсман: Немного скучное определение. Если уж речь зашла о Сэмюэле Джонсоне, то веселее звучит его неполиткорректный афоризм об ирландцах: «Ирландцы - народ справедливый: друг о друге они говорят только плохое». Когда я прочитал этот афоризм, я подумал: родной нам народ ирландцы! Но вернемся к попытке определения афоризма. Афоризм провоцирует, заставляет нас думать. Он обязан быть запоминающимся и кратким.
Александр Генис: Ну, не обязательно. Даже краткость под сомнением. У Ницше, одного из знаменитых мастеров афоризма, это иногда длинные куски прозы, которые едва ли возможно целиком процитировать - их не запомнить.
Владимир Гандельсман: Пожалуй, верно. Я сейчас подумал, что и у Кафки это зачастую не простые и не краткие пассажи. Сам же Кафка говорил, что афоризм – это «некая изолированная сущность, которая должна быть окружена воздухом, чтобы ей дышалось».
Александр Генис: О! Это уже ближе. И глубже. Никто не умел нас так поражать афоризмами, как Кафка. Я много лет думаю над одним из них: «В борьбе человека с миром, мы должны стать на сторону мира».
Владимир Гандельсман: Еще у него есть афоризм: «Надо стать однажды на сторону добра». Ну что же, раз не получилось наскоком с определением афоризма, начнем с истории. Само слово «афоризм» пришло из греческого, и буквально означает «определение». Первым среди мастеров этого искусства называют Гиппократа и вспоминают слова, которыми открывается его книга по медицине: « Жизнь коротка, наука необъятна, случай преходящ, опыт обманчив, суждение затруднительно». Дело, однако, в том, что нам доподлинно неизвестно, когда изречения великих людей далекого прошлого, таких, как Геродот, Гораций, Ювенал, Сенека и прочие, претендовали на то, чтобы быть афоризмом, а когда они становились максимами благодаря усиленному цитированию позднейших авторов.
Александр Генис: Так продолжалось до тех пор, пока не пришел век сознательного отношения к афоризмам.
Владимир Гандельсман: Действительно, век Просвещения был плодотворным на афоризмы. Мы вспоминаем немедленно Ларошфуко, - например: «У нас всегда хватает сил, чтобы перенести чужое несчастье». Или вот такой: «Мы, как правило, прощаем тех, с кем нам скучно, но мы не простим того, кому скучны сами». Автор статьи Артур Крайстл приводит такой афоризм Ларошфуко: « При счастливой судьбе труднее остаться человеком, чем при несчастной». И адресует афоризм Дональду Трампу.
Александр Генис: Не потому ли, что когда Трамп в рекламных роликах орет: «Вы уволены!», он не очень-то похож на человека?
Владимир Гандельсман: Может быть, не знаю. Какие еще имена приходят на ум? Шамфор, Шопенгауэр, Честерфилд, Блейк. Тот же Доктор Джонсон в своей любви к афоризмам зашел так далеко, что сказал: «Человечество может прийти в свое время исключительно к афористической форме высказывания». Но вот лорд Честерфилд наставлял своего сына: «Комильфо никогда не пользуется услугами летучих фраз и вульгарными афоризмами». С этим, я думаю, мы легко согласимся. Но речь здесь не о светских людях, пользующихся услугами изготовителей афоризмов, а о тех, кто их производит. Ницше испытывал отвращение к длинным трансцендентным трактатам и доверял страстному изложению мысли, своим письмом он надеялся произвести психологическую и педагогическую революцию, - и это привело его к афористической форме выказывания. Его целью было обновить пути мышления.
Александр Генис: Поэтому к названию своей книги «Сумерки идолов» он добавил «или как философствуют молотом». Афоризм и правда часто бывает молотком, забивающим в нас гвоздь мысли.
Владимир Гандельсман: Совершенно верно. Ницше писал, что это сочинение есть великое объявление войны вечным идолам человечества. Приход Людвига Витгенштейна был подготовлен Ницше. Он тоже был великим ниспровергателем догм. Он говорил, что «Философия не теория, не догма, это действие». Они писали много об афоризмах, но, пожалуй, были слишком философичны. Это скорее история их мысли, чем определение и высмеиванье наших слабостей и пороков. Иногда колкий ядовитый афоризм – результат естественного остроумия и социальной проницательности. Вы можете воевать с неискренностью, глупостью, жадностью, но не громить эти пороки молотом, а выставить их на посмешище хлесткой фразой. Энди Уорхолл сказал, например: «Искусство – это то, чем вы можете всех облапошить». Он знал, что говорил, потому что, по-моему, этим и занимался. Афоризм может смеяться над самим собой, над своей серьезностью, в этом его прелесть.
Александр Генис: Но едва ли афоризм можно определить как хлесткое и остроумное высказывание... Он бывает и вполне серьезным.
Владимир Гандельсман: Да, Джеймс Гьери, автор «Краткой истории афоризма», выпущенной в 2005 году, восклицает: «Афоризм вмещает в себя целый мир в одной фразе!». Ну, положим, это уж слишком. Однако афоризм пытается это сделать, когда следует наставлению Марка Твена: «Минимум звука при максимуме смысла». Вопрос вот только – что такое максимум смысла? Один светский остроумец сказал: «Афоризм никогда не есть правда. Это либо полуправда, либо полторы правды».
Александр Генис: Это великолепный образец прозы моего любимого венского гения Карла Крауса, которого забыли перевести на русский. Он прекрасно понимал, что это высказывание провоцирует нас на вопрос: а этот его афоризм – полуправда или полторы? В какой степени можно ему верить ?
Владимир Гандельсман: Я думаю, что мы не пытаемся установить истину, мы просто перебираем всевозможные определения афоризмов и взгляды на это искусство разных людей. Вот великий поэт Оден определял это искусство как аристократическое занятие. Изрекатель афоризмов ничего не объясняет и ни с кем не спорит, подразумевается, что он мудрее и интеллигентнее своего читателя. Ему вторит Сюзан Зонтаг: «Готовность произнести заключение по любому поводу – в природе афористического мышления. Последнее слово – за ним. Такова претензия». Есть и другие соображения, более глубокие. Ведь язык не только выражает мысль, - он и нечто, что формирует мышление. Афоризм может приоткрыть дверь в ту область, о которой мы и не ведали. Но, в то же время, отвлечь нас от других путей, сбив с толку, и об этом писал Блейк. Избыточный нажим и экспрессия в роскошных нарядах может стеснять мышление, действуя тиранически.
Александр Генис: Конечно, афоризм – оружие, которое можно применять по-разному. Я вспоминаю Оруэлла и министерство правды с его слоганами: война – это мир, свобода – это рабство, незнание – сила, – такие вербальные дубинки, которыми загоняют волю индивида в тюрьму государства.
Владимир Гандельсман: Но можно ведь сказать: знание – сила, - и тоже свести человека с ума, если в стране, в которой это говорится, все перевернуто с ног на голову. В конце концов, в слогане «Арбайт махт фрай» - «Работа делает человека свободным» - ничего страшного нет, если этот лозунг не висит на воротах Освенцима. Но мы заговорили о грустном. Знаете, Саша, перед нашим разговором я заглянул в книгу «Афоризмы офицеров советской армии». Это умопомрачительно смешно и никакому Ницше не снилось. Давайте закончим на каком-нибудь из них. Например, такой, обучающий: «Сигнал к атаке – три зеленых свистка». Или вот, воспитательный: «Сурка образ ведете жизни, товарищи курсанты!» Не зря сказал Бахчанян, вспомнив великого изготовителя афоризмов Кафку: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!» Мне кажется, такие афоризмы, при всей их бессмысленности, побуждают к жизни, я бы сказал к жизнерадостности и к размышлению не меньше, чем многоумные афоризмы великих, - и в этом противоречивая природа этого искусства.
Александр Генис: Как и любого другого.