Адвокаты под огнем

• Адвокатская профессия становится в России опасной: защитникам угрожают, их удаляют из зала суда, выдавливают из страны, сажают в СИЗО.

• Возникла угроза презумпции невиновности и состязательности судебного процесса; власть хочет подчинить себе адвокатуру и нейтрализовать ее.

• Правоохранительная и судебная система России превратились в конвейер по состряпыванию обвинительных приговоров.

Сергей Медведев: Адвокатская профессия в России становится все более опасной. Защитникам угрожают, их удаляют из зала суда, выдавливают из страны (как сейчас произошло с Иваном Павловым, бывшим главной "Команды 29"), против них возбуждают уголовные дела, их сажают в СИЗО. Очевидно, исполнительная власть хочет подчинить себе адвокатуру и нейтрализовать ее, убрать состязательность процесса, особенно из политических дел.

^{Видеоверсия программы}

Как работать адвокату в условиях возрастающих репрессий и правового беспредела? В студии координатор "Руси сидящей" Алексей Федяров.

Алексей Федяров: Да, риск для людей, которые занимаются защитой по уголовным делам, значительно возрос. Любое уголовное дело строит рельсы, по которым потом идут все остальные дела. Ярчайший пример – дело русского националиста Дмитрия Демушкина и этого движения, которое мне глубоко чуждо. Тем не менее, я писал для Дмитрия кассационную жалобу, понимая: если мы равнодушно относимся к тому, что человека за попытку организовать свой "Русский марш", выход людей на улицу на какую-то акцию отправляют на два с половиной года в тюрьму, то мы создаем условия, при которых и сами все туда прекрасно поедем.

Сергей Медведев: Все чаще читаешь, что адвокатов удаляют из зала суда, выносят частные определения.

Алексей Федяров: Это лишь видимая часть айсберга. Если десять лет назад адвокат мог приехать на обыск своего клиента, то сейчас этого очень сложно пробиться. Основа – в судебной позиции, которая дает ясный сигнал: эта "нечисть" не должна быть в процессе. Ведь остались адвокаты, которые не интегрированы в правоохранительную структуру, в исполнительную власть, не зависят от справки оперуполномоченного ФСБ, поэтому они и не нужны.

Сергей Медведев: Адвокаты по назначению работают в тесной связке с правоохранителями?

Алексей Федяров: Это хорошо видно по делам, где заключаются досудебные соглашения о сотрудничестве, либо по делам, по которым заявляются ходатайства о применении особого порядка рассмотрения дела.

Сергей Медведев: Особый порядок – это когда обвиняемый признает вину в обмен на особые условия?

Алексей Федяров: Да, и материалы дела не изучаются судом. Но мы же доходили до того, что у нас до 80% дел рассматривалось в особом порядке! Бывает, что на человека вообще ничего нет, но есть явка с повинной и ходатайство об особом порядке или о досудебном соглашении. И все – и человек осужден, причем очень часто – на большие сроки, чем организаторы преступления. И адвокаты совершенно спокойно на все это смотрят, хотя по каждому из эпизодов можно было бы биться.

Сергей Медведев: Сейчас очень активно пошла реклама каких-то государственных адвокатских контор. Похоже, частную адвокатуру пытаются вытеснить государственной.

Алексей Федяров: Посмотрите, насколько зависимыми от власти, от стали эксперты за последние десять лет. Следственный комитет создал у себя полноценную экспертную структуру. Вот небольшой отдел: тут у тебя следователь, тут некое существо под названием "полиграфист", а следующая дверь – эксперт. И у всех одно руководство, одни статистические показатели, аттестация, погоны, зарплаты, премии. Они в одной системе! И осталось только загнать в эту систему адвокатов.

Сергей Медведев: Если человеку предлагается адвокат по назначению, это гарантия, что он будет работать в связке со следствием и с прокурором?

Алексей Федяров: Абсолютная гарантия! Это адвокаты, которые разучились охотиться или никогда не умели. Они всегда будут бегать за крошками, которые где-то посыпаны. Сыплют им следователи – они будут подписывать абсолютно все!

Сергей Медведев: Можно ли сказать, что в России фактически отменяются две вещи – состязательность процесса и презумпция невиновности?

Алексей Федяров

Алексей Федяров: У нас вопрос уже не в презумпции невиновности, а в том, что в правоохранительных органах и в прокуратуре ушли на задний план понятия "состав преступления", "событие преступления". Остается только одно понятие – "судебная перспектива": пройдет или не пройдет дело в суде? Ничего больше никого не волнует. Следователю не надо ничего доказывать. Вот он собрал то, что есть, прокурор ему говорит: "Давай, я все подпишу". А в суде защита может танцы с медведями исполнять, и всем будет все равно, потому что апелляция уже обещала засилить приговор.

Сергей Медведев: Я читал, что сейчас уже даже можно просто на показаниях, без доказательств обвинить человека: Иван Иванович сказал, Мария Ивановна подтвердила, и все – человек уезжает.

Алексей Федяров: Очень много таких приговоров.

Сергей Медведев: Тогда можно сказать, что фактически правоохранительная и судебная система превратились просто в конвейер по состряпыванию обвинительных приговоров?

Алексей Федяров: В Чувашии дело в отношении женщины расследуется уже четвертый год! 11 раз предъявлялось обвинение, составлялось обвинительное заключение, и 11 раз дело возвращалось следователю. Сейчас готовится 12-е. Мы приходим на прием к прокурору, а он говорит: "Я не могу ничего сделать. Я за год внес шесть требований следствию о выполнении определенных следственных действий. Следователь не выполняет". Мы приходим к следователю, тот со слезами говорит: "Я не могу прекратить это дело: нас всех уволят! Мы три года расследуем, мы же продлевались по нему в Москве". Это ситуация, когда все заложники друг друга, и страшно принять просто законное обоснованное решение – прекратить дело, чтобы не тратить государственные деньги на ерунду.

Сергей Медведев: Это абсолютно кафкианский сюжет: существует безличная бюрократическая машина, была дана отмашка на производство этого дела, и, может быть, невиновный человек становится заложником этой машины.

С нами на связи адвокат Иван Павлов, бывший глава "Команды 29".

Как адвокату работать в этих условиях, когда все засекречено, фактически ничего нельзя разгласить? Как мы можем узнать, например, в чем обвиняется Иван Сафронов или Карина Цуркан?

Иван Павлов: Эта завеса секретности, закрытость предварительного следствия и судебного разбирательства является очень большим препятствием к тому, чтобы заставить закон работать. Когда дело сокрыто от внимания общественности, очень легко творить произвол. В таких делах просто надо уметь отделять государственную тайну от другой информации, доступ к которой все-таки может быть обеспечен.

Сергей Медведев: Возможна ли ситуация, что будет назначен реальный срок Ивану Сафронову, а мы так никогда и не узнаем, в чем суть обвинения?

Иван Павлов: Все зависит от защитников. В этом деле мы пытаемся обеспечить должный уровень гласности, не переходя "красных линий".

Сергей Медведев: За время вашей деятельности вам удавалось что-то выиграть по вашим делам – гостайна, измена, экстремизм?

Иван Павлов: Были положительные решения, были и оправдательные приговоры, и прекращения уголовных дел на стадии предварительного расследования. В 2017 году президент помиловал трех моих подзащитных, которые обвинялись в государственной измене, были осуждены на длительные сроки лишения свободы. Президент, конечно, написал в указе, что руководствовался принципами гуманизма, но это просто одиозные случаи, когда продавщиц рынка обвиняли в госизмене за то, что они направили СМС своему знакомому о том, что видели, как поезд, груженный военной техникой, ехал через весь город Сочи в сторону абхазской границы. А одну мою подзащитную освободил уже суд, изменив приговор.

Сергей Медведев: Дел по госизмене прибывает с каждым годом?

Иван Павлов: Их стало больше. До 2015 года таких дел было два-три в год, а после – уже 15.

Сергей Медведев: А кто сегодня определяет перечень сведений, составляющих гостайну?

Иван Павлов: Есть закон о гостайне, достаточно бланкетный, рамочный. Развернутые перечни сведений, подлежащих засекречиванию, определяются внутри министерств и ведомств. Хитрость в том, что сами эти перечни выходят под грифом секретности, и никто никогда не узнает, где проходит эта красная черта. К тому же формулировки пунктов позволяют интерпретировать их настолько широко, что любые сведения могут быть отнесены к гостайне при желании экспертов, а такое желание есть всегда, поскольку сами эксперты – аффилированные к ФСБ лица.

Сергей Медведев: То дело, которое сейчас открыто против вас, тот прессинг, который вы испытываете, это за дело Сафронова или по совокупности?

Иван Павлов

Иван Павлов: Думаю, по совокупности. У меня долгая история непростых профессиональных взаимоотношений с ФСБ. Меня там ненавидят. Это заказ моих процессуальных оппонентов.

Сергей Медведев: Алексей, вам тоже доводилось иметь дело с делами, связанными с гостайной?

Алексей Федяров: Конечно. Иногда доходит до курьезов. Молодого следователя из Следственного комитета вызывают, скажем, на Курский вокзал: электрик полез куда-то не туда и погиб. Следователь осматривает труп – явно не криминал. И вдруг ему – опа! – допуск первой формы, потому что это особо секретный объект. И он потом мучается, хотя ничего не знает, не видел ни одного документа: не может никуда поехать, получить загранпаспорт. И еще пять лет после окончания службы он будет под особым присмотром.

Никто не знает, где и что засекречено, даже в самой системе правоохранительных органов. Есть перечни от разных органов – Минобороны, МВД, ФСБ. В основном привлекают за разглашение неких данных, которые находятся для всех в очевидности, но их можно трактовать как секретные.

Сергей Медведев: Был даже анекдотический случай – эфэсбэшник, который попал на свадебные фотографии.

Алексей Федяров: Для того чтобы привлечь за государственную измену, связанную с передачей данных, составляющих государственную тайну, нужно провести экспертизу. Это делают либо эксперты ФСБ, либо, теоретически, независимый эксперт, который должен иметь лицензию ФСБ на работу с гостайной. В любом случае именно ФСБ решит, гостайна это или нет. При этом расследуют дело тоже сотрудники ФСБ. Всех экспертов нужно выводить из состава следственных и оперативных органов! Я не знаю ни одного независимого эксперта, действующего в этих системах.

И это же все происходит на фоне тотального уничтожения институтов гражданского контроля. Сейчас просто тотально решили все уничтожить – ОНК, возможность каких-то благотворительных организаций получить доступ к человеку. Последний минюстовский проект предлагает закрепить возможность на время карантинных, эпидемиологических мероприятий вообще закрывать колонии. И параллельно – просьба ФСИН выделить 22,5 миллиарда на какую-то нейросеть, которая будет считывать лица и определять внутреннее состояние осужденных и сотрудников. Из этих денег хотя бы десять миллиардов потратили бы на то, чтобы создать для осужденных нормальные условия для встреч со своими защитниками!

Сергей Медведев: В какой зоне российского правосудия человек может рассчитывать хоть на какую-то минимальную справедливость?

Алексей Федяров: Ни один суд не вынесет оправдательного приговора по уголовному делу, расследованному ФСБ России. Защитник может делать что угодно, все равно будет обвинительный приговор. Но адвокат может значительно затруднить работу следствия и суда, и дать понять: критическая масса ошибок такова, что нужно максимально снизить накал возможных жалоб (понятно, что люди будут идти и до Конституционного суда, и до ЕСПЧ). У судьи одно соображение – чтобы его судебный акт устоял в вышестоящей инстанции. Ему абсолютно плевать на наличие состава преступления.

Сергей Медведев: А если нет сопровождения ФСБ? Существуют ли в какой-то сфере абсолютно "чистые" судебные процессы и правосудные приговоры?

Алексей Федяров: Абсолютно "чистых", конечно, нет. Оправдательный приговор выносится только тогда, когда уже просто ничего больше невозможно.

Сергей Медведев: Вынесение оправдательного приговора чревато какими-то последствиями для судьи?

Алексей Федяров: У меня есть старый друг – бывший прокурор, а сейчас судья. Однажды мы с ним встретились – на человеке нет лица. Говорит: "Представляешь, председатель меня невзлюбил, дает мне дела, по которым приходится выносить оправдательные приговоры. Я три оправдательных в этом году вынес. Я не представляю, как я следующий квалификационный будут получать".

Сергей Медведев: Мы сталкиваемся с машиной, которая обслуживает сама себя. И живые люди со своими судебными делами – просто материал для этой машины. А насколько может человек умаслить эту машину какой-нибудь взяткой, чтобы колесики пошли в обратную сторону?

Алексей Федяров: Вы просто посмотрите, где живут высокопоставленные прокуроры, сотрудники ФСБ: на Рублевке.

Сергей Медведев: И здесь адвокат может быть посредником во всей этой системе, зная, как перетаскивать деньги по инстанциям, как борются различные прокурорские и эфэсбэшные крыши?

Алексей Федяров: Есть адвокаты, которые никогда в жизни не были ни в одном изоляторе и даже не вступали ни в одно уголовное дело. Они просто "решают вопросы" и тоже, кстати, живут на Рублево-Успенском направлении.

Сергей Медведев: Но хоть где-то, не обязательно в уголовных делах, а в гражданских, арбитражных можно добиться справедливости и рассчитывать на правосудный приговор?

Алексей Федяров: Тут два позитивных момента. Первый: как бы ни старались уйти от европейской юрисдикции, от ЕСПЧ, Россия никогда не сможет это сделать. Второй момент – парадоксальный. Для детей высокопоставленных людей очень престижно несколько лет отслужить в Следственном комитете или ФСБ, а потом стартовать куда-то дальше. И вот к молодому следователю приходит какое-то дело, например, по налогам, и он говорит: "А я его прекращу". Мы говорим: "Тут действительно нет состава, но ты не боишься, что скажет руководство?" Он отвечает: "А мне все равно. Ты знаешь, кто мой отец?". К тому же он богатый, ему не надо взяток. Это удивительно!

Сергей Медведев: Адвокат обычно стоит между человеком и законом, а в российском случае он стоит между человеком и беззаконием. Так что пожелаем адвокатам мужества и твердой гражданской позиции.